К тому времени, когда он вернулся на мостик, Кирк едва сдерживал гнев. Садясь в свое кресло, он сказал:

– Лейтенант Ухура, срочно известите Звездную базу, что у нас на борту – те шестеро, которые захватили космокрейсер "Аврора". И что сам крейсер, к несчастью, уничтожен.

– Слушаюсь, сэр.

– Личную ноту катуллианскому послу. Его сын – в безопасности.

– Капитан… сэр, – нерешительно сказал Чехов. – Мне кажется, я знаю одну из них. По крайней мере, голос ее я узнал. Ее имя – Ирина Галлиулина. Мы вместе учились в Академии Звездного Флота.

– Кто-то из этих учился в Академии? – недоверчиво спросил Кирк.

– Да, сэр. Она бросила учебу. Она…

Чехов недоговорил. Несмотря на его акцент и самообладание, было очевидно, что некое чувство к этой девушке до сих пор бередит его душу.

Кирк бросил взгляд на входящего Спока, а потом снова обратился к Чехову.

– Вы хотите увидеться с ней? Разрешаю вам покинуть пост.

– Благодарю вас, сэр.

Он быстро встал и вышел; его место занял другой член экипажа.

Кирк повернулся к Споку.

– Они в лазарете?

– Да, капитан.

– Вы всерьез верите, что Эдем существует?

– Многие мифы основаны на чем-то реальном, капитан. К тому же разума они не лишены. Доктор Севрин…

– Их предводитель? Человек в халате?

Спок кивнул.

– Доктор Севрин был блестящим инженером на Тибуроне и интересовался акустикой, связью и электроникой. Когда он положил начало движению, с которым мы сейчас столкнулись, его уволили с работы. Младший Рэд унаследовал необычайные способности своего отца к изучению космоса.

– Но они отвергают это – все, что им дает современный уровень развития технологии – и ищут первобытного.

– Многие чувствуют себя неловко среди того, что мы создали, – сказал Спок. – Это почти животный бунт. Какое-то глубочайшее отвращение к развивающемуся строго по программе обществу, ко всеобъемлющему планированию, к стерильным, искусно сбалансированным атмосферам. Они алчут Эдема, где вечно Весна.

– Нам всем этого иногда хочется, – задумчиво ответил Кирк. – Может, это память предков о пещерах…

– Да, сэр.

– Но мы не крадем крейсеров и не ведем себя, как беззаботные дети. Что заставляет вас так сочувствовать им?

– Это не столько сочувствие, сколько любопытство, капитан. Желание понять. Кроме того, они ощущают себя чужими в своих собственных мирах. Это чувство мне знакомо.

– Гм-м. А что это значит – "Герберт"?

– Это нечто нелестное, сэр. Так звали одного мелкого чиновника, известного своей закоснелостью и ограниченностью.

– Понимаю, – сухо произнес Кирк. – Постараюсь быть менее ограниченным, чем тот чиновник. Правда, они делают это затруднительным.

В приемной диагностического кабинета находилось лишь пятеро из шестерых, когда вошел Чехов. Четверо развалились на полу, слушая юнца с плутовским лицом, который настраивал какой-то инструмент, похожий на цитру. Удовлетворившись полученным результатом, он взял несколько аккордов и начал негромко напевать.

Когда ищешь новую землю,

Когда теряешь дорогу,

Когда ищешь добрую землю,

Когда собьешься с пути,

Не плачь, не плачь.

Ох, нет у меня меда и нет сливок,

Но та мечта, что во мне – не просто мечта.

Она будет жить, не умрет.

Она будет жить, не умрет.

Однажды я встану посреди мечты,

Посмотрю, как она сияет вокруг меня, и скажу:

Я здесь! Я здесь!

В этой новой стране,

В этой доброй стране,

Я здесь!

– Браво, Адам, – сказал один из слушателей. Раздался шелест аплодисментов. Чехов откашлялся.

– Простите, есть среди вас Ирина Галлиулина?

– Она на обследовании, – ответил Адам. Ударив по струнам, он пропел:

– Вы знаете Ирину? – спросил кто-то еще. Чехов кивнул.

– Послушай-ка, скажи мне, – начал Тонго Рэд. – Почему вы, люди, носите всю эту одежду? Как вы в ней дышите?

Сестра Чапел вышла из лазарета в сопровождении двоих санитаров. Оглядев потенциальных пациентов, она показала на Севрина:

– Вы – следующий.

Севрин обмяк, впадая в забытье. Чапел кивнула санитарам, которые прошли к нему и, подхватив безвольное тело, потащили его в лазарет. Почти сразу же оттуда вышла Ирина.

– Ирина, – сказал Чехов.

Не выказав удивления, она улыбнулась своей обычной загадочной улыбкой, которая редко покидала ее лицо – но за которой скрывалась настороженность.

– Павел Андреевич, – спокойно сказала она. – Я была уверена, что мы именно так неожиданно встретим друг друга.

– Ты знала, что я был на "Дерзости"?

– Слышала.

– Ирина… почему… – он осекся, увидев, что на него устремлены все глаза. – Пойдем.

Он вывел ее в пустой коридор, и некоторое время смотрел на нее, разглядывая, причудливый короткий наряд, длинные волосы, весь ее почти неряшливый вид. Когда он наконец заговорил, в голосе его ясно слышалось что-то похожее на гнев.

– Как ты могла сотворить с собой такое? Ты же была ученым. Ты была… приличным человеком. А теперь полюбуйся на себя!

– Да ты сам-то на себя посмотри, Павел, – спокойно сказала она.

– Почему ты это сделала?

– А ты почему?

– Я горжусь собой таким, какой я есть. Я верю в то, что делаю. Можешь ли ты сказать о себе то же самое?

– Да.

На мгновение ее голос затвердел, но потом всегдашняя улыбка вернулась к ней. Чехов взял ее за руку и они направились к ближайшему холлу.

– Мы не должны так ранить друг друга. Мы должны встретиться с радостью. Сегодня, когда я узнала, что за нами следует твой корабль, я подумала о тебе, я гадала, каким я тебя увижу. Я так много всего вспомнила… Даже в этой униформе я вижу того Павла, которого знала раньше. Счастлив ли ты тем, что делаешь?

– Да.

– Тогда я принимаю то, что ты делаешь.

– Ты даже говоришь, как они.

Мимо них прошли какие-то люди из экипажа "Дерзости", обернувшись на ходу, чтобы еще раз посмотреть на странную парочку. Чехов завел Ирину в холл.