Цезарь покровительствовал различного рода дельцам, и вокруг него группировались определенные круги римских всадников, богатых муниципалов, знатных романизовавшихся провинциалов. Весьма сложными были его отношения с господствующим сенатским сословием. Несмотря на его «политику милосердия», значительная часть сенаторов относилась к нему подозрительно. Эти чувства явно усилились к концу жизни Цезаря в связи с его монархическими замашками. Он не имел поэтому достаточно прочной социальной опоры, его «партия» была многочисленной, но слишком разнородной. Главную опору Цезарь нашел в армии, причем армия была ему необходима не только для победы над противниками, но и для укрепления его авторитета среди гражданского населения.

В заключение всего экскурса Н.А. Машкин поднимает вопрос о политических формах, характерных для античности. По его мнению, таких форм существовало лишь две: город–государство с его, как правило, республиканским (демократическим или аристократическим) устройством и монархия. Поэтому переход от города–государства был возможен только к монархии, а в этой монархии должен был раствориться сам Рим, который в лучшем случае мог остаться лишь столицей мирового государства. И наконец, «переход к монархии был вызван и социальными причинами: военная диктатура должна была оградить государство от массовых восстаний рабов и свободной бедноты» .

Таким образом, в обзоре существующих в новой историографии точек зрения и оценок Цезаря мы подошли к 50–м годам нашего века. Что касается последних двадцати пяти лет (или третьей четверти века), то здесь прежде всего необходима ставшая уже почти традиционной оговорка о необозримости литературы. До сих пор мы останавливались лишь на тех работах или тех концепциях, которые вносили нечто новое по сравнению с ранее высказанными взглядами и пользовались по этой причине наибольшим признанием. Аналогичным образом следовало бы поступать по отношению к новейшей историографии. Однако это не так просто. Не так просто хотя бы потому, что, пожалуй, все мыслимые и возможные оценки уже высказаны и ничего в полном смысле нового ожидать не приходится.

Можно лишь — да и то с некоторыми оговорками — проследить две тенденции. Одна из них характеризуется стремлением к трезвым, умеренным и по возможности объективным выводам (с учетом социальных отношений и борьбы в условиях римского общества). Но наряду с этим в современной зарубежной историографии сохраняется или, быть может, возрождается уже известное нам апологетическое (с сильным уклоном в телеологию) направление. Попытаемся рассмотреть некоторые из ныне существующих концепций.

Но и в этом случае, как сказано, необходимы оговорки. Нет, конечно, ни малейшей возможности остановиться на тех взглядах и оценках, которые высказывались в многочисленных трудах общего характера, хотя они в ряде случаев представляют определенный интерес . Не будем останавливаться и на тех иногда очень ценных работах, где вопрос о Цезаре, о его личности и деятельности рассматривается в связи с отдельными, частными проблемами, например: Цезарь и идея империи; обожествление Цезаря; военное искусство Цезаря; Цезарь и Галлия; Цезарь и Помпей (гражданская война); Цезарь и Цицерон; Цезарь как источник и т. п.

Остановимся в заключение на современных работах того жанра, к которому принадлежит и наша книга, — на историко–биографическом очерке. Этот жанр пользуется в настоящее время особой популярностью и признанием. Из многочисленных биографических очерков, посвященных Цезарю, выберем две наиболее известные работы, тем более что в этих работах наглядно отражены обе отмеченные выше тенденции.

Мы имеем в виду прежде всего биографию Цезаря, написанную М. Гельцером. Книга выдержала несколько изданий. Уже одно это свидетельствует об определенном успехе и подтверждает мнение об ее авторе как о маститом ученом, крупнейшем знатоке эпохи поздней республики. В книге не только достаточно полно отражены жизненный путь и деятельность Цезаря, но и дана общая картина римского общества I в. до н. э. К каким же выводам и оценкам приходит М. Гельцер?

Несмотря на катастрофу 44 г.. Цезарь, по его мнению, остается победителем, ибо политика последующего времени развивается по направлениям, проложенным Цезарем. Если его ближайший преемник Октавиан, учтя опыт прошлого, использовал менее крутые формы господства, то все же империя утвердилась на основах, созданных именно Цезарем. Вместо олигархии, покоящейся, однако, на народных выборах, возникает теперь военная монархия, единственным фактором власти в которой оказывается воля правителя, осуществляемая при опоре на армию. Но зато эта монархия смогла обеспечить для измученных ужасами гражданской войны людей «спокойствие в Италии, мир в провинциях, благоденствие всей империи».

Цезарь может быть назван мастером политических дел. Он велик как в понимании общих политических тенденций, так и в их осуществлении. Он виртуозно владел механизмом повседневной политики, не упуская из виду больших целей. Но Цезарь никогда не разменивался лишь на злободневные дела без учета общих проблем. Все, что он делал, он делал с аристократической непринужденностью, все, что говорил, носило печать безусловного превосходства. Цезарь никогда не компрометировал себя, не поступался своим достоннством. Никакая сложная ситуация не приводила его в растерянность. В нем сочетались полководец и политик, тактик и стратег, но военное искусство всегда оказывалось на службе политики.

Что касается взглядов Цезаря на власть, на характер государства, то монархический аспект этих взглядов объясняется его длительным отсутствием в Риме, пребыванием в Галлии и других провинциях. Именно там возник перед его глазами образ монархически управляемой империи, именно в эти годы он освободился из плена «полисных» традиций и предрассудков.

Трагично, что жизнь величайшего гения, когда–либо выдвинутого Римом, была прервана самими же римлянами, верившими в то, что они действуют в интересах res publica. Его демоническая гениальность, в которой чувствовалось даже нечто жуткое, возвышала его во всех отношениях над современниками благодаря «напряженности» духа и тела, стремительному жизненному ритму, свободному и прозорливому взгляду и особой манере устранять все трудности и осуществлять самые смелые планы. Вместе с тем он был римлянином с головы до ног и мечтал лишь о том, чтобы поднять imperium populi romani на новую ступень. Но его гений увлек его в своем полете слишком высоко, куда никто за ним не сумел и не смог последовать .

На основании изложенного не столь уж трудно убедиться в том, что работа Гельцера о Цезаре наряду с отмеченными достоинствами обладает и довольно серьезными отрицательными чертами: в ней явно проступают черты апологетики, телеологизма, даже некой убежденности в провиденциальном характере исторической роли Цезаря. Все это заставляет причислить ее автора к представителям той тенденции в современной историографии, которую мы охарактеризовали как возрождение апологетической линии, идущей еще от Моммзене.

Совсем другой впечатление оставляет биографический очерк, написанный Балсдоном. В аннотации, приложенной к изданию, говорится, что это лучшая биография Цезаря на английском языке, хотя сам Балсдон в предисловии признает «лучшей и наиболее полной, досконально документированной» биографией Цезаря только что рассмотренное сочинение Гельцера, оговаривая, однако, несовпадение с его оценками своих взглядов.

С точки зрения Балсдона, основные «достижения» Цезаря таковы: присоединение к Риму Галлии, восстановление порядка и безопасности в Риме и «десинфекция» римской политики (и самих политиков!) от разлагающего воздействия подкупов и долгов. Цезарь мечтал о завоевании Востока, однако реализовать подобные планы и намерения он не смог.

Балсдон признает и высоко оценивает военный гений Цезаря — его знаменитую быстроту действий, умение поступать неожиданным для противника образом, уверенность в себе и внушение такой же уверенности всему своему войску. Балсдон считает Цезаря энергичным, реалистически мыслящим правителем, правда не без промахов. Образ правления, основанный на «говорильне» в сенате, он заменил автократическими действиями вне его. Он пренебрег традицией столетий и, сознавая слабость и неэффективность позднего «республиканизма», в отличие от Цицерона, Катона, Брута вовсе не тосковал по старым «идеалам» и порядкам и вместо ремонта пришедшей в негодность старой машины скорее был готов ее разрушить. Но сложнейшую проблему реконструкции римского государства Цезарь и не пытался решить или сознательно откладывал. Он полностью был занят текущими реформами, дабы восстановить и гарантировать действенность аппарата управления. Однако, как сказано, это уже не был старореспубликанский аппарат.