Не имея ни единого патрона и снаряда, Виктор отогнал от кораблей еще несколько «Ю-88», заставив их сбросить бомбы в море.

— Держись, командир! — радостно воскликнул Кравцов. — Подходит смена — наша шестерка.

— То-то «юнкерсы» бросились наутек. Смотри, как удирают.

Командир полка, передав прикрытие смене, повел свою четверку на аэродром. Сели буквально на последних каплях горючего.

На аэродроме подполковник Жатьков подозвал экипажи к себе и здесь же провел короткий разбор. Отметив слаженность действий всех экипажей, их выдержку и настойчивость при выполнении боевой задачи, командир спросил Стрельцова:

— Что случилось? Почему в выгодной позиции ваш экипаж не открыл огня и упустил противника?

— У нас кончились боеприпасы, — доложил Стрельцов. — Последние четыре атаки мы провели ложные.

— Вот оно что! — воскликнул командир. — А я уж думал, не с материальной ли частью что случилось? Ну, молодцы…

За смелость и находчивость старшему лейтенанту Стрельцову командир полка объявил благодарность и поставил в пример всему личному составу. Оперативно была выпущена «Боевая сводка», рассказавшая об отважных действиях Стрельцова и Кравцова. Это был хороший пример мужества для всех групп, уходящих на прикрытие наших судов.

В этот же день гитлеровцы неоднократно пытались совершить налет, но безуспешно. Летчики полка за весь день провели двенадцать воздушных боев, сбив всего два «Ю-88», но зато ни один фашистский бомбардировщик не смог сбросить свой груз над объектом. Задача по прикрытию конвоя была выполнена.

О победе североморцев сообщили краснофлотская газета и газета ВВС Северного флота.

На счету старшего лейтенанта Стрельцова появился третий «юнкерс», сбитый в открытом море.

До конца 1942 года 95-й авиационный полк участвовал в прикрытии еще пяти конвоев. Все они были проведены без потерь от воздушного противника в его зоне. В многочисленных боевых вылетах по сопровождению кораблей участвовал временно назначенный командиром звена Виктор Стрельцов, заменивший в небе своего друга и командира Л. Г. Пузанова.

Пассажирский поезд остановился на большой станции. Виктор Стрельцов, лежавший на верхней полке, определил это по многочисленным нитям рельсов.

— Куда приехали? — спросил Стрельцов.

— За полдня кое-как доползли до Рязани, — ответил капитан-танкист, — а до войны проезжали это расстояние за четыре часа.

Его поддержали:

— Трудно ехать в тыл, когда главные дороги ведут на фронт.

По вагону пробежала запыхавшаяся проводница:

— Наши! Наши! — ее голос звенел радостью. — Наши перешли в наступление под Сталинградом! Там, на вокзале, передают по радио!

Все бросились к выходу из вагона.

Виктор Стрельцов мгновенно соскочил с полки, быстро надел сапоги и, на ходу затягивая ремень, бросился вдогонку.

С поезда все бежали к вокзалу. Там, у единственного репродуктора, собралась толпа. С каждой минутой она росла. Пробиться ближе к репродуктору было невозможно. Виктор жадно ловил доносившиеся сквозь людской шум слова сообщения.

Диктор перечислял захваченные в ходе боев трофеи, называл потери фашистов. И каждому было ясно, что у стен Сталинграда началось мощное наступление советских войск.

Только когда закончилось сообщение Совинформбюро, до пассажиров дошли призывы дежурного по станции: пора отправлять поезд.

Вскоре Стрельцов уже знал все подробности о переходе в контрнаступление наших войск на участке фронта, к которому многие месяцы было приковано внимание всего мира.

Снова устроился на своей полке. Коротая время, перебирал в памяти тяжелые месяцы этого года…

Почти полгода, в самый трудный период светлого полярного дня, вся тяжесть боевой работы полка дальних истребителей лежала на плечах экипажей 1-й эскадрильи. Только в конце лета возвратились экипажи 2-й эскадрильи, получившие в тылу машины взамен потерянных в весенних боях. С сентября и они стали вылетать на задания. А вскоре в полк влилась эскадрилья из соседней части, направленной в тыл на переформирование.

В создавшейся обстановке командование сочло возможным предоставить летчикам и штурманам экипажей, вынесших в прошедших боях большую моральную и физическую нагрузку, месячные отпуска.

Отпраздновав в полку годовщину Октября, отпускники перегнали свои самолеты для ремонта и проверки двигателей.

В день отъезда, 13 ноября, товарищи горячо поздравили Стрельцова с днем рождения. Особенно его тронула забота друзей, когда за обедом на столе появился небольшой торт с цифрой «23». Виктор сердечно поблагодарил сослуживцев и работников столовой за внимание.

На следующий день, добравшись до станции, поездом выехал в Москву.

В столице остались майор С. С. Кирьянов, капитан Н. Н. Сова, старшие лейтенанты И. Д. Сыроватко, И. П. Колонтай, А. М Стукалов, младший лейтенант А. С Рудаков. Остальные разъехались по домам.

Вот уже скоро сутки, как Виктор в пути. Через несколько десятков километров — родная Тамбовщина, с которой расстался почти три года назад. От сестры Вали долго не было известий, но все же полевая почта принесла ее адрес. Служит в батальоне аэродромного обеспечения. Брат Дмитрий тоже на фронте. Из редких писем Виктор догадался, что он разведчик, ходит по немецким тылам. Дважды был тяжело ранен. Старший брат Борис — комиссар противотанковой роты, оказавшейся на переднем рубеже под Сталинградом. Конечно, строчки его писем не могли передать всего накала сражения. Запомнилось письмо, полученное накануне отъезда домой. Брат сообщал о непрерывных боях днем и ночью: «Нелегко вам воевать в небе, но здесь на земле ад кромешный. Вчера единодушно решили: с этого рубежа не сойдем! А фашисты будто слышали об этом и стараются нас смять. Второй дань не могу дописать тебе эту страничку. Сейчас отбили семнадцатую танковую атаку. Вчера нас было немного, а теперь осталось еще меньше. Тороплюсь, идет в тыл почта. Да и фрицы снова выдвигаются для атаки. Опишу в следующем. Прощай, твой брат Борис!» Особенно тревожило это «прощай».

Вскоре Стрельцов простился с попутчиками и направился к выходу. Не успел поезд остановиться, как он уже был на перроне.

К дому не шел, а летел.

Когда переступил порог в ладной летной форме, все притихли. Первой опомнилась сестренка Зоя. Вскрикнула и со слезами бросилась на шею:

— Мама! Витя приехал! И горе, и радость в один день!

Виктор успел осмотреться. В комнате были соседи.

Шагнул к ней, родной и близкой, обнял:

— Что же ты, мамочка, провожала — плакала, встречаешь — плачешь?

Мать прижалась к сыну, несколько минут не могла вымолвить слова. Затем молча протянула ему листочек. Как током пронзило Виктора — он видел в штабе эти форменные бланки, которые посылали семьям погибших. Сквозь туман, застлавший глаза, прочитал: «Ваш сын Борис геройски погиб в бою с немецко-фашистскими захватчиками».

Допоздна засиделись соседи в тот вечер в семье Стрельцовых, жадно слушая фронтовика, делясь своими горестями и заботами. Много говорили о начавшемся наступлении на Волге.

На второй день Виктор навестил семью школьного друга Гоши Сабурова. Он уже знал о горе, постигшем в первые же месяцы войны его бывшую учительницу Ольгу Васильевну.

Через несколько десятилетий Ольга Васильевна написала в обоих воспоминаниях:

«Витя Стрельцов в каждый приезд с фронта не забывал меня навестить. При первой встрече он сказал мне: „Вот погодите, закончится война и я слетаю с вами на рассвете. Так красиво лететь на заре!“ Да, этот человек любил жизнь, ценил и понимал красоту, был очень сердечным и чутким. До сих пор у меня сохранилась к нему нежная я глубокая любовь».

Как условились, все отпускники собрались в Москве. И обратно выехали вместе. Преодолев все дорожные трудности, без опоздания прибыли в часть.

С затаенным дыханием однополчане слушали отпускников. Их интересовали даже мельчайшие подробности столичной жизни. Каждый понимал, что пульс родной Москвы — пульс всей страны. Все, что видели на родине и в пути, пришлось пересказывать по нескольку раз.