Индустриальное развитие шло с одной и той же тенденцией, что в доиндустриальную, что в индустриальную, что в постиндустриальную эпохи. Тенденция эта такова: 1. Облегчение труда через полезное приспособление => 2. Возможность сделать больше традиционного продукта => 3. Отмена необходимости прежнего числа работников, производящих традиционный продукт => исход «лишних людей» либо в смерть и гибель, либо в производство нового продукта. Однако новый продукт вскоре становится стандартным, традиционным, и тогда см. пункт 1 индустриальной тенденции… 

В мире идет постоянное состязание между ФОРМАМИ ПРОИЗВОДСТВА и ВИДАМИ ПРОИЗВОДИМОГО. Совершенствуясь, формы производства выдавливают людскую массу за проходную заводов и фабрик, но новые виды производимого разбирают эту выдавленную социальную массу и вовлекают её в новый производственный процесс.

Все это старо как мир и, повторюсь, никакого отношения не имеет к постиндустриализму. Постиндустриализм как явление социальное, а не производственное – это эпоха такого развития производительных сил, когда человечество отказывается равнодушно смотреть на массу высвобождающихся на производствах людей и решает найти им гарантированное занятие и заработок. Если прежде судьбу «лишних людей» решали слепая судьба и инновационный предприниматель, то теперь их судьба – зона заботы и ответственности всего общества.

Но, поставив социальную проблему именно таким образом, постиндустриализм не может уйти и от экономической проблемы: «лишних» все больше и больше, оптимизация производства позволяет буквально заваливать всеми мыслимыми продуктами силами очень небольшого числа людей.

Если в низкоразвитых обществах рабочие и крестьяне составляли подавляющее большинство населения (и, как вы понимаете, не от хорошей жизни, а просто потому, что иначе было нельзя), то в постиндустриализме есть шанс оставить в полях и на заводах ничтожное меньшинство.

Что тогда делать большинству? Паразитировать? Отчасти да, такое решение проблемы выдвинули уже все известные нам высокоразвитые государства. Придуманы миллионы вакансий, которые, мягко говоря, не очень нужны и которые, вполне могут быть сокращены без ущерба для производства. На этих вакансиях трудятся миллионы выпущенных фабричным молохом «лишних» людей. Им придумывают труд, чтобы не развращать бездельем и чтобы немногие оставшиеся на фабриках не слишком им завидовали.

Здесь мы можем вспомнить советскую теорию «свободного выбора профессий» и «поиска занятия по душе». Здесь же помянем и американскую традицию «вэлфера», т.е. выплаты неработающим, чтобы они не умерли и продолжали не работать, американский «малый бизнес», поглотивший более половины населения США, но при этом по сути своей убыточный, финансируемый правительством США (какой же тогда это бизнес?!) в угоду теории, что «люди должны где-то работать». Много что можно вспомнить, размышляя о гуманном отношении к высвобождаемым производством людям.

Но любому человеку понятно, что такого рода схема тупиковая. Она порождает не постиндустриальное, а потребительское общество болота чудовищной социальной и психо-физиологической деградации личности. Идея постиндустриализма в другом.

Эта идея заключена в неисчерпаемости научно-технического поиска, в который вовлекается все большее и большее количество людей. Иначе говоря, постиндустриализм – это учение о социуме, в котором подавляющее большинство населения работает на сокращение вакансий в индустрии и сельском хозяйстве за счет их совершенствования.

Возникает система, в которой индустрия есть переменная, сумма продукции которой стремится к бесконечности, а сумма персонала – к нолю. Вот эта обратная пропорциональность уровня научно-технической вооруженности производства его потребности в людях и называется постиндустриализмом.

Никакой другой информационной эры не будет. Выдающийся русский философ А. Зиновьев справедливо развенчивал мифы об информационном обществе, замечая, что люди никогда не будут сыты информацией, никогда не смогут в неё одеться или в ней жить. Как бы ни важна была информация в будущем, всегда должно быть в избытке и масла, и хлеба, и тканей, и машин, и механизмов, и домов. А их нужно кому-то делать…

Конечно, можно спорить с основным пафосом постиндустриализма. Можно указывать, что ситуация, в которой рабочие и крестьяне составляют 1% населения, а ученые, исследователи и естествоиспытатели – 99% - утопия. Что большинство людей не способны к самостоятельному сложному творчеству…

Но постиндустриализм нарисовал ту перспективу, которую смог. Не будем требовать от него слишком многого. Он попытался найти выход из той мрачноватой ситуации, при которой потребности человечества ограничены, а возможности постоянно техно-энерго-вооружаемого производителя – нет. Если так дальше пойдет, то один-единственный оператор, запустив с центрального пульта тракторы-роботы, сможет накормить всю страну. Если так развиваться дальше  (ха-ха-ха! – в сторону стран СНГ, которые «дальше развиваются» совсем в другую сторону), то один-единственный металлург с центрального пульта управления сможет выплавить стали на нужды всех отраслей. Куда остальных девать?!

Потребительское общество имеет свой дегенеративный ответ на вызовы перманентного сокращения производственной потребности в людях. Этот ответ – наращивание потребностей (теперь уже все больше омерзительных, противоестественных и надуманных) параллельно росту производственных возможностей.

Попытка сделать человеческие потребности столь же безразмерными, что и человеческие производительные способности, на практике проявляется в патологизации социума. Академик Э. Байков многократно и справедливо указывает в своих трудах: основное направление инновационного процесса в мире уходит в сторону от человеческой природы, от человеческой физиологии, от человеческого естества. Задача наращивать и разнообразить потребление делает его бездумным, бессмысленным, вредным как для физического, так и для психического здоровья людей и чудовищно ресурсно-энерго-затратным.

Отсюда выход или в светлую утопию постиндустриализма – в которой лишние люди уходят с производства делать лишними оставшихся там, или мрачная фантасмагория деиндустриализации, возвращение на улицы Эривани традиционного ослика вместо машин. Архаизация делает производство примитивным, а потому и более емким для приема на черную работу.

В любом случае – постиндустриализм и деиндустриализация, как Запад и Восток, вместе им не сойтись…

Вазген АВАГЯН

Г. Резник в своем интервью РИА «Новости» сказал: «Истцы использовали процесс как трибуну своих сталинистских взглядов. Сталин умер, но сталинщина жива!». И я не буду с ним спорить. Хотя, положа руку на сердце, мы все время старались повернуть процесс так, чтобы он шел о деле – о фактах по заявленным требованиям. Это ответчики весь суд мололи языком «вообще» об ужасах сталинизма. Как ни крути, но и мы вынуждены были отвлекаться и давать ответы и на эти ужасы.

Кстати, если вести речь о сталинизме, то на процессе ярко всплыло, что именно под этим подразумевает резникоподобная тусовка. Это не экономические, политические или идеологические аспекты. Во-первых, подобные вопросы им не по уму (подходящие слова-то они знают, а что эти слова обозначают – нет). Во-вторых, тут настолько велико преимущество сталинизма, что им и говорить не о чем. Но есть в сталинизме вещи, которые они и знают твердо, и понимают с болезненной отчетливостью – при сталинизме такие, как они, в лучшем случае валили бы лес. И то - если бы им очень сильно повезло. Это крысы, загнанные в угол нынешней России своей же тупостью, подлостью и алчностью.

С ними понятно, но вот зачем антисталинизм Западу? Он-то почему вскормил и вскармливает этих мемориальцев и прочих правозаSHITников с их антисталинизмом? Почему оплачивает и почему сам ведет оголтелую клевету на Сталина?