Ч.1. 3. Опасные связи

Англия, 2005.

Мистер Кэррингтон не вернулся на второй день, не вернулся и на третий, и еще через несколько дней. Похоже, он прятался. А это уже само по себе — доказательство преступления.

Несколько раз из Голливуда звонил Дима. Ему удалось добиться встречи с режиссером и даже пятиминутной очной ставки с продюсером. Высокопоставленные друзья Милы Сергеевны творили чудеса: достаточно было звонка, и открывались тайные двери. Но узнать ничего не удалось. Голливудские агенты вели дела с Кэррингтоном, других выходов на автора книги не было.

А Кэррингтон прятался. То, что один иностранец, не имеющий в Англии никакой поддержки, может испугать преуспевающего дельца, заставляло задумываться. С чем же связана история с издательством романа? Почему Кэррингтон считает, что простое «ничего не знаю» недостаточно в этом случае? И тогда — кого и что он прикрывает?

Иннокентий Борисыч ежедневно звонил в издательство — не в надежде что-то узнать, но в расчете на то, что пока он звонит и задает одни и те же вопросы, других действий от него не ждут. Через Диму — у того были какие-то отношения с секретаршей Кэррингтона — удалось добыть план поездок и адрес загородного дома Кэррингтона. Туда он и собирался навести визит.

Он взял автомобиль на прокат. Хорошо, что когда-то давно Марина настояла на том, чтоб он получил права. Правда, с тех пор — лет десять уже, Мишкин ни разу не садился за руль. Но это как велосипед: один раз научишься — больше не забудешь. Некоторые сложности доставило левостороннее движение, зато автоматическая коробка передач уравновесила неудобства.

Оружия не брал. Во-первых, он был христианином, во-вторых, никогда его и не имел. Нож не считается. Нож — это всего лишь орудие, облегчающее жизнь.

Дом Кэррингтона находился между двумя водохранилищами, около тридцати миль к юго-востоку от Лондона — пусть не в самом дорогом и престижном районе, но близко от него. Тут, как и везде, местоположение на карте и архитектура здания зависит от социального статуса владельца. Кэррингтон еще не мог бы себе позволить себе дюжину спален, вертолетную площадку и спа, но это был добротный двухэтажный дом с бассейном, каминами, выдержанный в георгианском стиле и окруженный высокой решеткой. Дом окаймляла хорошо политая зеленая лужайка, там и тут возвышались одиночные деревья, напротив входа ровной полосой стояли те вечнозеленые растения, которые всегда нравились Марине, и названия которых он не знал. Те, что не лиственные и не хвойные, но пахнут иголками. А вот и нововведение: по периметру здания установлены камеры. Хозяина можно понять — дом стоит на отшибе. Решетка не вызывала желания прикасаться. Вряд ли она под током, но проверять самостоятельно не хотелось. Не дом — крепость.

На втором этаже горел свет, время от времени вдоль окон мелькала тень, когда хозяин переходил из комнаты в комнату. Кажется, он был один.

Опускались сумерки. Согласно логике жанра, Иннокентию Борисычу предстояло проделать какой-нибудь героически-киношный трюк, чтоб добиться успеха. Плохо то, что героем он не был и трюки не любил.

Ворота закрыты. Высота забора чуть больше двух метров и сверху он заканчивается острыми железными кольями. Джеки Чан легко бы перемахнул через такое препятствие, но Иннокентий Борисыч не был Джеки Чаном. Дольф Лундгрен и Стивен Сигал оглушили бы охранника и въехали бы в дом на машине — но тут не было охраны, а машина Иннокентия Борисыча — это, можно сказать, драндулет.

Поэтому он сделал вещь, до которой никогда бы не опустился ни один приличный герой: он нажал кнопку домофона и долго слушал, как где-то в глубине разливается звон. Наконец, с той стороны ответили.

— Кто вы? Что вам надо? — В голосе, если это не искажение звука проводами, звучало напряжение. Хотя кто их, иностранцев, поймет. У них другие интонации.

— Мне надо поговорить с вами о книге. Меня зовут Мишкин, я из России.

Может, показалось, но дыхание человека с той стороны стало более частым и громким, а перед ответом пролегла небольшая пауза.

— Приходите в офис! Завтра, в приемные часы!

Неожиданно для себя, он соврал:

— Завтра я не могу. Мой самолет улетает рано утром.

— Ничем не могу помочь! Уходите! Иначе я вызову полицию.

Щелчок. Конец разговора.

Вот теперь приличный герой должен был бы пойти на абордаж. Вломиться в дом, уложить слуг, поймать хозяина, приставить к его горлу нож и сказать что-то типа «Я же тебя предупреждал!»

Иннокентий Борисыч встряхнул головой, чтоб отогнать назойливые штампы. Так делалось в фильмах его молодости. Хотя он уже давно не смотрел телевизор, образы из прошлого выскакивали в самые неподходящие моменты.

Вместо этого он повел себя как старый дурак, на которого и был похож: несколько раз обошел вокруг дома, постоял тут, постоял там, посмотрел на окна, сел в машину, вышел, снова сел, несколько раз позвонил. Все это время человек в доме — он видел краем глаза — двигался от окна к окну, следуя за его перемещениями. Наконец, престав изображать нерешительность, Мишкин сел в машину и уехал. Но отъехал он недалеко, через несколько сот метров, когда, по его расчетам, человек в доме перестанет его видеть, Мишкин притормозил, выбрал место и въехал в заросли, окружающие дорогу. Тут он вышел из машины и пешком вернулся к дому. Найдя более-менее сухой участок за стволами буков, он сел ждать. И ожидания оправдались. Прошло не более часа, как свет в доме погас, затем хлопнула боковая дверь, загудел мотор — Мишкин вскочил и побежал к машине. Он едва успел добраться до нее, как мимо промчалась красная спортивная машина — в марках он не разбирался, но это была как раз такая машина, какую выбирают старые козлы, в надежде понравиться молодым девушкам. Он завел мотор и поехал следом.

Вряд ли драндулет его выдержал бы гонку, если б Кэррингтон убегал от погони, но, к счастью, Кэррингтон не спешил. Как благонадежный гражданин, он ехал на каких-то пятидесяти милях в час. Что делать, когда их путь закончится, Иннокентий Борисыч пока не решил.

Залитая светом фонарей дорога просматривалась далеко. Серый драндулет Иннокентия Борисыча не выделялся из ряда едущих по ней машин, в то время как ярко-красная машина его оппонента заметна издали. Мишкин старался поддерживать одинаковое расстояние, но вот красная машина стала ускоряться и потихоньку увеличивать расстояние между ними. Вздохнув, Иннокентий Борисыч нажал на газ. Пятьдесят восемь — слишком много для того, кто не ездил десять лет. Но вдруг, когда уже казалось, что догнать Кэрингтона не удастся, красная машина задергалась и остановилась на обочине. Разогнавшийся Мишкин не сразу успел отреагировать и чуть не проскочил мимо. Он остановился буквально через тридцать метров, потом сдал назад и тормознул возле красной машины.

Из красной машины никто не вышел, как было бы естественно сделать, если б лопнуло колесо, или сломалось что-то в моторе. Причина стала ясна, когда Иннокентий Борисыч подошел к машине.

Кэррингтон — мужчина плотной комплекции, высокий, обычно краснолицый и видный, лежал на спинке сидения. Его бледное лицо залито потом, глаза помутнели и ввалились, дыхание поверхностно. Ослабевшие руки и ноги, как у игрушки, повернуты неестественно, словно сила, приводившая все это в движение и державшая тело в собранном состоянии, ослабела, и больше не имела власти над лежащим человеком.

— Что с вами? — Спросил Иннокентий Борисыч. Он догадывался, что. У Марины иногда случались обмороки, а человек, на которого он смотрел сейчас, выглядел как она в такие минуты. — Сердце?

— Дда… — слабо выговорил человек.

Тут бы помог корвалол, но… Иннокентий Борисыч похлопал себя по карманам. Сам он не был сердечником, в отличие от Марины, но до ее смерти… исчезновения, имел привычку носить с собой таблетки — на всякий случай. Никогда не знаешь, когда с ней случится опять… Но были ли таблетки в этой куртке? Все-таки, прошел почти год.

Он ничего не покупал себе за эти месяцы. Не было необходимости. И ничего не вынимал из карман с прошлого сезона. Марина погибла… пропала в октябре, сейчас сентябрь. Это должно быть где-то тут.

Таблетки нашлись во внутреннем левом кармане. Почти использованная упаковка, осталось три штуки. Мишкин достал одну, подумал и добавил еще одну. Оттянул нижнюю губу Кэррингтона и впихнул таблетки ему в рот. Затем вызвал скорую, сел на соседнее сидение и ждал, пока не наступят изменения. Мимо пролетали машины — разного цвета и разных форм, но все больше семейные малолитражки. Время шло, где-то там ехала скорая, а человек на соседнем кресле постепенно розовел и приходил в себя.