Во всех походах он на виду у всех принимал солдатскую пищу перед палаткой и никогда не стремился прятаться под крышей от солнца или от дождей, если такой возможности не было у воинов. Наконец, на войне он отсчитывал на свою долю, на долю своих слуг и ближайших товарищей столько, сколько несли воины, нагружая, после объявления воинам подсчитанного количества, своих рабов продовольствием, чтобы они не шли налегке, а воины нагруженными и чтобы войско, глядя на это, не испытывало огорчения. Он поклялся на сходке, что как в прошлых походах, так и в будущих он вёл и будет вести себя не иначе, чем простой воин, имея перед глазами пример Мария и подобных ему полководцев.

У него только и было разговору что о Ганнибале и других таких же полководцах. Когда он стал императором и кто-то захотел прочитать панегирик в его честь, Песценний сказал ему: "Напиши хвалебную речь в честь Мария, Ганнибала или любого превосходного полководца, который уже умер, и скажи, что он совершил, чтобы мы могли подражать ему. Ведь восхвалять живых – сущее издевательство, особенно – восхвалять императоров, от которых чего-то ожидают, которых боятся, которые своим покровительством могут помочь карьере, которые могут убить, могут конфисковать имущество". О себе он говорил, что он хочет, чтобы при жизни его любили, а после смерти восхваляли.

Из государей он любил Августа, Веспасиана, Тита, Траяна, Пия, Марка, остальных же называл соломенными чучелами или ядовитыми змеями; из древней истории он больше всего любил Мария, Камилла, Квинкция и Марция Кориолана. На вопрос о том, что он думает о Сципионах, он, говорят, сказал, что они были скорее счастливыми, чем храбрыми; это доказывает их домашняя жизнь и годы их молодости, которые были у того и у другого, когда они жили дома, не очень блестящими".

Удивительно, но, став императором, Нигер не торопился в Рим. Он был уверен, что: "его власть твёрдо упрочена и он будет править без пролития крови. Воодушевлённый этими надеждами, он стал менее заботиться о делах и, склонясь к изнеженности, предавался развлечениям вместе с антиохийцами, отдаваясь празднествам и зрелищам. Об отправлении в Рим, с чем следовало бы особенно спешить, он не думал. Хотя необходимо было как можно скорее появиться перед иллирийскими войсками и привлечь их к себе, опередив других, он даже не извещал их ни о чем, что делается, надеясь, что тамошние воины, если они когда-нибудь узнают об этом, согласятся с желанием римлян и мнением лагерей, расположенных на Востоке.

В то время как он предавался таким мечтам и убаюкивал себя пустыми и неясными надеждами, о происшедшем начали приходить сообщения к паннонцам и иллирийцам и ко всему тамошнему войску, которое размещено по берегам Истра и Рейна и, удерживая живущих по ту сторону варваров, охраняет Римскую державу".

Медлительностью Нигера удачно воспользовался другой полководец Империи – Септимий Север. Привлекая на свою сторону воинов, раздавая обещания и клятвы, он добился того, что легионы провозгласили его, в противовес Нигеру, императором.

Геродиан: "Собрав отовсюду воинов и назвав себя Севером Пертинаксом, что, как он надеялся, было приятно не только иллирийцам, но и римскому народу ради памяти о Пертинаксе, он созвал их на равнину и, когда для него была воздвигнута трибуна, поднявшись на неё, сказал следующее: "Вашу верность и благочестие по отношению к богам, которыми вы клянетесь, ваше уважение к государям, которых вы почитаете, вы обнаружили тем, что негодуете на дерзостный поступок находящихся в Риме воинов, которые служат больше для торжественных шествий, нежели для проявления мужества. И мне, никогда раньше не имевшему в мыслях такой надежды (ведь вам известно моё повиновение по отношению к прежним государям), желательно теперь довести до конца и завершить то, что угодно вам, и не смотреть безучастно на повергнутую Римскую державу, которая прежде, до Марка, управлялась с соблюдением достоинства и казалась священной; когда же она досталась Коммоду, то хотя кое в чём он по молодости допускал оплошности, однако последние прикрывались его благородным происхождением и памятью отца; и его проступки вызывали больше сожаление, чем ненависть, так как большую часть того, что происходило, мы относили не к нему, а к окружавшим его льстецам, одновременно советчикам и слугам неподобающих дел. Когда же власть перешла к почтенному старцу, воспоминание о мужестве и порядочности которого еще прочно в наших душах, они этого не вынесли, но устранили такого мужа путём убийства. Некто, позорным образом купивший столь великую власть над землёй и морем, ненавидим, как вы слышите, народом и уже больше не внушает доверия тамошним воинам, которых он обманул. Их, если бы даже они, оставаясь преданными, стали ради него в строй, вы все вместе превосходите числом, а каждый в отдельности – храбростью; вы закалены упражнениями в военных делах и, всегда выстроенные против варваров, привыкли переносить всякие труды, презирать морозы и жару, ступать по замёрзшим рекам и пить выкапываемую, а не черпаемую из колодца воду. Вы закалились на охотах, и во всех отношениях у вас имеются благородные данные для проявления мужества, так что если бы даже кто-нибудь захотел противостать вам, он не мог бы сделать это. Проверка воинов – напряжение, а не роскошная жизнь; взращённые в ней и предаваясь попойкам, они не будут в состоянии вынести ваш крик, а не то что битву. Если же кто-нибудь относится с подозрением к тому, что происходит в Сирии, то он мог бы заключить о плохом состоянии и безнадежности тамошних дел из того, что те не осмелились выступить из своей страны и не решились задумать поход на Рим, охотно оставаясь там, и считают достижением для своей ещё не прочной власти один день роскошной жизни. Сирийцы обладают способностью остроумно, с шуткой насмехаться и особенно жители Антиохии, которые, как говорят, привержены к Нигеру; остальные же провинции и остальные города за неимением теперь того, кто будет достоин власти, за отсутствием того, кто будет властвовать, управляя мужественно и разумно, явно притворяются, что подчиняются ему. Если же они узнают, что иллирийские силы проголосовали единодушно, и услышат наше имя, которое для них не является безвестным и незначительным со времени нашего управления там в качестве наместника, будьте уверены, что они не будут обвинять меня в нерадивости и вялости и, значительно уступая вам в росте, выносливости в трудах и в рукопашном бою, предпочтут не испытать на себе вашу крепость и стойкость в бою. Итак, поспешим раньше занять Рим, где находится императорское жилище; двигаясь оттуда, мы без труда будем управлять остальным, доверяясь божественным прорицаниям и мужеству вашего оружия и ваших тел".

После такой речи воины, славословя Севера и называя его Августом и Пертинаксом, выказывали всяческую готовность и рвение".

Войну с Песценнием начал Север. Геродиан: "Нигер, получив совершенно неожиданное для него известие, что Север захватил Рим, что сенат провозгласил его императором и что Север ведёт против него всё пешее иллирийское войско и флот, впал в величайшее смятение; он начал рассылать наместникам провинций приказы охранять все подходы к стране и все гавани. К царям парфян, армян и атренов он отправил послов, прося их быть ему союзниками. Армянский царь ответил, что он не будет союзником ни того, ни другого – с него будет довольно охранять своё, так как Север уже приближается. Парфянский обещал приказать своим сатрапам собирать силы: это у них обычный способ собирать войско, когда возникает в нём нужда, так как наёмников и постоянной армии у них нет. Атрены же по приказанию тамошнего царя Барсемия вступили в союз и прислали ему лучников. Всё остальное войско Нигер собрал из находившихся поблизости военных лагерей. Очень многие граждане Антиохии, особенно юноши, по легкомыслию и из преданности Нигеру вступили в армию, поступая так скорее по неопытности, чем по зрелому размышлению".