Микаэль сидел в кресле у окна с блокнотом и работал над рисунком. Он рисовал несколько часов, пока, наконец, его рука не устала, и он не закрыл блокнот. За окном снова начался снегопад. Он наблюдал, как снежинки кружатся за окном, и позволил себе утонуть в красоте снега, лунного света и его дыхания на запотевшем окне. В это же время в прошлом году, он был выпускником школы без друзей, парня или девушки, без больших семейных праздников, и тех, кому покупают подарки. Только он, мама и сестра Эрин, сидевшие в гостиной и молившиеся, чтобы не появился отец и не испортил их Рождество. А сейчас, лишь год спустя, у него был Гриффин, друзья в Йорке, хорошие отношения с мамой, и еще больше любви и счастья, о которых он когда-либо мечтал. Он считал свои блага со снежинками, пока не заснул в кресле. Он почти проснулся, когда Гриффин полу-тащил полу нес его на кровать, стянул его одежду, обнял его и крепко прижал к себе.

Через несколько часов Микаэль проснулся среди ночи и осторожно выскользнул из-под руки Гриффина. Он оделся в темноте, натянул джинсы и рубашку. В свете затухающего камина, Микаэль тихо порылся в спортивной сумке и вытащил цилиндр, завернутый в серебристую бумагу. Тихо, чтобы не разбудить Гриффина, Микаэль проскользнул в коридор и босиком пошел в гостиную. К счастью комната оказалась пустой. Все Фиске отправились спать. Микаэль поставил цилиндр под горящей елью. На мгновение он замер и посмотрел на нее. Он ожидал, что рождественская ель миллионеров будет украшена бриллиантами и жемчугом. Но на ветках висела гирлянда из попкорна, а половина игрушек выглядели как школьные поделки.

Микаэль прикоснулся к гирлянде снежинок, пожелтевших от возраста.

- Ее сделал Гриффин, - позади него раздался голос. Микаэль повернулся и увидел, как в комнату входит великолепная мама Гриффина. – Думаю, ему было около восьми.

- Он отлично справился, - сказал Микаэль.

- Он был в школе. В государственной школе, когда сделал ее. Отправить его в государственную школу была моей большой потрясающей идеей. Думала, что вырасти он сыном мультимиллионера в итоге станет тщеславным и поверхностным. Я видела, как деньги портили детство стольких моих друзей. Я думала, что была умной мамой, отправляя его в школу наряду с детьми на социальном пособии. Какой же идиоткой я была, - вздохнув, сказала она.

Микаэль переминался с ноги на ногу: - Почему? - спросил он, хотя и не был уверен, что хотел знать ответ. Он и сам был никем в государственной школе.

- Я была одной из тез тупых богатеньких детишек, которые идеализируют бедных. Благородный рабочий класс, превосходивший тех, кто родился с серебряной ложкой во рту. Гриффин был самым богатым ребенком в школе. Богом. Неважно, как сильно он лажал, напивался или накачивался наркотиками... Он не мог поступить неправильно. Даже учителя все спускали ему с рук. Не хотели злить очень важного отца Гриффина.

Теперь Микаэль понимал.

- Гриффин не винит вас в его проблемах. Или отца. Он никого не винит, кроме себя, миссис Фиске.

Она улыбнулась: - Можешь называть меня Алексис. От Миссис Фиске я чувствую себя старой.

- Алексис, - повторил Микаэль и кивнул. - Гриффин называет меня Миком, но остальные обращаются ко мне Микаэль. Кроме Норы.

- И как же называет тебя печально известная Нора Сатерлин?

- Ангел. Понятия не имею почему.

Алексис улыбнулась: – Думаю, я знаю почему. - Она указала на цветной рисунок снеговика, висящий на ветке. - Гриффин и его сделал. Думаю, в садике. Столько малышей в семье, у нас заканчивается елка. Но я не могу выкинуть поделки своих детей.

- Моя мама тоже хранит мое старье.

- Вы с мамой хорошо ладите?

- Да. Сейчас намного лучше, благодаря Гриффину. Он и мама типа близки. И это забавно.

- Ей правда нравится мой Гриффин?

- А кому не нравится Гриффин? - спросил Микаэль. Она рассмеялась.

- Несколько лет назад его маме он не нравился. Его мама жила в кошмаре, где ее сын постоянно обещал прекратить принимать наркотики и который нарушал обещание пару сотен раз.

Если бы сердце могло сжиматься от боли, то сердце Микаэля сжалось при упоминании о Гриффине на наркотиках. Они не говорила о его прошлых проблемах с наркотиками лишь потому, что Гриффин хотел быть сосредоточенным на настоящем, а не на прошлом. Но иногда с языка Гриффина кое-что соскальзывало, история, признание, то время, когда он пропустил похороны его любимой тети, потому что слишком обдолбался накануне.

- Сейчас он чист, клянусь.

- Я никогда не устану слышать это. Могу я рассказать тебе историю? Маленькую.

- Расскажите мне все, что хотите, миссис... то есть, Алексис.

- Как я и сказала, мне было четырнадцать, когда я попала на обложку французского Вога. Я потеряла свою девственность с фотографом. Не говори этого моему сыну. Он думает, что я девственница.

Микаэль усмехнулся: - Хорошо. Не расскажу.

- Говорю тебе об этом лишь по одной причине. Этот фотограф использовал меня и бросил. И на следующей неделе он спал с новой девочкой. Тогда я поняла, что люди в этом бизнесе холодные и жестокие, а я должна быть сильной, если не хотела, чтобы меня уничтожили. Я очень быстро повзрослела в модельном бизнесе. К тому времени, как я встретила отца Гриффина, тогда мне было девятнадцать, я чувствовала себя на девяносто. Думаю, большое влечение ко мне, помогло Джону вытащить меня из бизнеса.

- Я не осуждаю вас. Похоже, это было очень тяжело.

- Я работала с тринадцати до девятнадцати. Замужество и рождение ребенка было отпуском по сравнению с тем, что я прошла за те годы. Насколько это безумно? Это чистое безумие. Ты можешь сказать, что это безумие.

- Это определенно безумие.

- Я просто... - Алексис подняла руку. - Я ненавижу мысль о том, что кто-то слишком быстро расстается с детством. Мой сын бывший наркоман и ему через две недели исполнится тридцать. А твоя жизнь лишь только начинается. Первокурсник колледжа? Микаэль, ты ребенок. Ты просто ребенок. И ты должен наслаждаться юностью. Она совсем скоро пройдет.

Микаэль глубоко вдохнул. Он позволил ее словам проникнуть в него. В былые времена, до Норы, Микаэль бы кивнул и ушел. Но не сейчас. Он провел целое лето с женщиной, не способной на генетическом уровне закрыть рот и уйти. Он перенял от нее несколько трюков. Поэтому вместо того, чтобы заткнуться и уйти, он подвернул рукава рубашки.

- Микаэль?

- Вот, - сказал он. - Потрогайте.

Он протянул руку, ладонями вверх, и обнажил запястья.

- Милые татуировки, - сказала она. - Крылья ангела?

- Да. Прикоснитесь. Я знаю, что это странно, но доверьтесь мне.

Она прижала кончики пальцев к крыльям. Ее глаза округлились от удивления.

- Что ...

- Шрамы, - ответил Микаэль. - После того, как я рассек свои запястья в четырнадцать. Я почти умер. Мой священник спас меня.

- Шрамы... - Она взяла руки Микаэля в свои. - Почему?

Микаэль пожал плечами: - Мой отец ненавидел меня. Ненавидит. Он хотел сына как он сам, а получил меня. До вчерашнего вечера у меня были волосы ниже плеч. Папа любил называть меня "принцессой" или своей "другой дочкой".

- Зачем ты обрезал волосы?

- Чтобы выглядеть старше, чтобы никто не упрекал Гриффина за свидания со мной.

- Ты должен простить меня. Я слишком хорошо натренирована. Мне было тринадцать, когда из меня делали двадцати пятилетнюю. Я знаю приемы. Хотя дуришь всех остальных. Мой муж думает, что тебе двадцать один, двадцать два.

Микаэль убрал руки и застегнул манжеты рубашки: – Думаю, очень мило с вашей стороны, что вы переживаете за мою юность или девственность, которыми я жертвую ради Гриффина. Но я почти умер в четырнадцать, я потерял свою девственность, не с Гриффином, в пятнадцать. И несколько месяцев назад, я и Гриффин выперли моего отца из моей жизни навсегда. Во мне нет ничего невинного, чтобы я мог потерять. И я знаю, что молод, и знаю, что Гриффину почти тридцать, но я так же знаю, что он самое лучшее что происходило со мной. Знаю, что нам хорошо вместе. Он дает мне все, что нужно и даже больше. И я так сильно люблю его, что это дико. И дико в хорошем смысле.