Поэтому он окинул повеселевшим взором залу, и что же? О! Он видел зорчесвоего отца, да и любил сильнее. Мальчик бросился прямо туда, где полулежала,привалившись к стене, Жанна. — Мама! Мама! — позвал он и при этом успелподумать: «Значит, все-таки та что-то сделала с ней».

— Что над тобою сделала эта злая мадам Екатерина? — настойчиво шептал он,целуя мать.

— Ничего. Мне просто стало дурно. А теперь давай встанем и будем вести себякак можно учтивее. — Жанна так и сделала.

Обняв маленького сына, она подошла к мужу, улыбнулась ему и сказала: — Вотнаш сын, — однако не сняла руки с его плеча. — Я взяла его с собой, чтобы тыопять свиделся с ним, дорогой супруг, ты ведь так редко приезжаешь домой.Особенно же хочется мне представить королеве Франции ее маленького солдата, онбудет служить ей так же доблестно, как служит отец.

— И хорошо сделала, что привезла, — добродушно отозвалась Екатерина. — Чтодо меня, то жили бы мы лучше мирно всем королевством, как одна семья.

— А мне тогда, пожалуй, пришлось бы пахать мои земли? — с неудовольствиемспросил вояка Антуан.

— Вам следовало бы больше уделять внимания жене. Она вас любит, и к тому жеу нее случаются припадки слабости. Впрочем, я могу дать ей хорошеелекарство.

Жанна содрогнулась; она слишком хорошо знала, каковы лекарства этойядосмесительницы! — Уверяю вас, в нем нет нужды, — торопливо возразила онаЕкатерине.

Когда Жанна поднялась с ларя и приблизилась к королеве, ей пришлось сделатьнемалое усилие, чтобы овладеть собой; однако сейчас она притворялась уже безтруда, не хуже самой Екатерины. А та продолжала разыгрывать материнскуюзаботливость.

— Вашей жене, Наварра, я предложила свою дружбу и, полагаю, она желает мнедобра не меньше, чем я ей. — Жанна невольно и быстро подумала: «Мой сын будетвеликим, и я еще с вами справлюсь. Да, я еще с вами справлюсь, и мой сын станетвеликим. Я племянница Франциска Первого, а это — дочь лавочницы!»

Однако восхищенное и ласковое выражение ее лица ничуть не изменилось, да илицо Екатерины, — что бы она там про себя ни таила, — продолжало оставатьсяпо-матерински благосклонным. Только тем и выдала себя Медичи, что детей словнововсе не заметила, даже стоявшей перед нею испуганной девчурки. А еще мать изсебя корчит!

— Всей душой готова быть вам другом! — воскликнула Жанна в восторге, чтопоймала противницу.

Антуан Бурбон был искренне рад исходу этого разговора. Когда они остались всвоей комнате одни, он обнял сначала жену, потом сына и показал ему в окномаленькую лошадку, которую проводили по двору: — Это тебе. Можешь сейчас жепокататься на ней верхом.

Генрих убежал вприпрыжку. Сестричка пошла следом, ей хотелось полюбоватьсяна брата.

Теперь на лице Жанны уже не было и следа того восхищения, которое онастаралась выказать Медичи. Довольный супруг не сразу заметил происшедшую в нейперемену. Она же, как бы в рассеянности, взглянула на него и спросила:

— Да, как зовут ту женщину, с которой тебя теперь видят всего чаще? Ну, онаеще сопровождала тебя в походе, да, вероятно, и сюда приехала?

— Все это сплетни! — Он еще имел дерзость самодовольно ухмыльнуться, и Жаннапри виде этой ухмылки едва сдержалась.

— Неужели ты все забыл? — вдруг спросила она низким и певучим голосом. Виные мгновения у Жанны появлялся этот удивительный голос, подобный органу,слишком сильный, слишком звучный для столь слабой груди. Услышав его, муж былглубоко взволнован, перед ним тотчас же встало все, что ей хотелось напомнитьему. Слова уже были не нужны. Ведь они горячо и долго любили друг друга.

Жанна досталась ему после того, как она в одиночестве упорно боролась, нежелая принадлежать никому, кроме Антуана. Еще до их знакомства ее против воливыдали за другого, причем в церковь отнесли на руках: она уверяла, будто неможет идти; и в самом деле, платье на ней было слишком тяжелое от драгоценныхкамней. Но еще больше весила ее воля, хотя Жанна и была тогда совсем девочкой.Пусть ее выдали насильно, все-таки через несколько лет настал день, когда к нейпришло счастье именно с тем, с кем она хотела быть счастливой. Однако дницветения миновали, рано увяла и она сама и ее счастье. Теперь у нее осталсятолько сын, и это сокровище оказалось драгоценнее всего, чем она раньшевладела. Если бы Антуан только захотел понять, как это важно: у них естьсын!

Волнения мужа, вызванного ее голосом, конечно, хватило ненадолго, а ееболезненный вид отнюдь не мог воскресить воспоминаний о днях былой любви.Антуан слишком привык жить сегодняшним днем и его страстями — какой-нибудьосадой, интригой, молодой бабенкой. Правда, после того как Жанна произнесла:«Неужели ты все забыл?», — ему на миг захотелось ее обнять, но это уже не былосозвучным порывом тех чувств, которые когда-то владели ими, а лишь любезностью,поэтому Жанна отстранила его.

Все же Антуан принялся уверять жену, что чрезвычайно доволен ею и рад еесдержанности. А Жанна заявила в ответ: она меньше всего желает бытьотравленной. Притом не столько помышляет о себе, сколько об интересахрелигии.

— Ты, в сущности, поступил правильно, дорогой супруг, что снова сделалсякатоликом и стал служить французскому королю.

— Мне обещали испанскую Наварру.

— Они тебе не дадут ее, испанский король им нужен, чтобы бороться с нами,протестантами. Своих маленьких целей ты не достигнешь, но ведь ты действуешьради других, гораздо более важных, о которых предпочитаешь не говорить. — Онасказала это, ибо ей претила мысль, что он посредственность и лишен высшегочестолюбия.

Муж слушал ее, пораженный. Но он не ответил, он был смущен, ему не хотелосьогорчать ее, ибо он не видел в ней былого душевного здоровья. Жанна не считалаего достойным обнять ее; но в том, что касается их дома, они должны по-прежнемудоверять друг другу. Она сказала:

— Иначе и быть не может, Францией должен в конце концов правитьпротестантский государь. Мы самые решительные, ибо исповедуем истиннуюверу.

А у них там только эта старуха с прогнившей бледной плотью, она-то ни во чтоне верит!

— Кроме астрологии, — поддержал он Жанну, довольный, что хоть в чем-то онисошлись. И добавил: — Но у нее три сына!

— Она родила их слишком поздно, а до того была долго бесплодна, и ты толькопосмотри на этих трех, которые еще живы! — уверенно продолжала Жанна. —Четвертый-то уже успел умереть, он умер шестнадцати лет от роду и королем былвсего семнадцать месяцев. Его брат, Карл, правит на несколько месяцев дольше, аглаза у него такие, точно ему сто лет.

— После него останутся еще двое, — заметил супруг.

— Все равно, мать уморит их. Эта женщина даже не взглянет на ребенка, еслион входит в комнату. Для нее королевство существует лишь до тех пор, пока онасама жива. Если бы она веровала, то понимала бы, что десница господня,ниспослав ей детей, благословила ее плоть и кровь не только на сегодня и назавтра, а на веки веков!

Жанна д’Альбре произнесла эти слова кротко, но решительно. Супругу стало непо себе. Да, Жанна — необыкновенная женщина. Чтобы снова почувствовать твердуюжитейскую почву под ногами, он сказал:

— Тебе следовало бы напомнить мадам Екатерине, что покойный король обручилнашего сына с их дочерью.

— Она мне об этом сама напомнит, — ответила Жанна, — а я еще подумаю, неслишком ли мой сын хорош для принцессы из ее угасающего рода.

Наконец Антуан рассердился: — На тебя не угодишь! Покойный король былздоровяк, он погиб на турнире. Валуа не виноваты, если какая-то Медичи плохорастит их детей.

— Не забудь, кстати, и о постыдных нравах, которые она привила этому двору!— заметила Жанна.

Хотя муж и чувствовал, что гроза приближается, он не мог скрыть своихчувств. На него нахлынули воспоминания о тех знаках благосклонности, которымиего дарили женщины при этом дворе, и невыразимое блаженство охватило все егосущество; и это отразилось на его лице.

А Жанна, за мгновение перед тем столь сдержанная и благоразумная, вдругпотеряла всякую власть над собой, ее обличающий голос загремел: — Эти католики— идолопоклонники, они любят только плоть! Чисты и строги лишь приверженцыистинной веры, им даны огонь и железо, чтобы искоренять всякую гниль!