Я говорю это вполголоса. Она кивает. Глаза ее застилаются любовью, воспоминаниями, прошлым. Но сейчас мы здесь. И наши бокалы со звоном ударяются друг о друга. Потом я жадно припадаю к запотевшему стеклу: пиво холодное, такое вкусное! Мне не хочется отрываться, но, выпив половину, перевожу дыхание. Ставлю «Bud» на стол.

— Хорошее.

Лезу в карман куртки. Но Паллина опережает меня. Она достает пачку «Мальборо лайт» из светло-зеленой рубашки с погончиками и карманами на молнии. Вынимает из пачки одну сигарету и протягивает пачку мне. Выщипываю сигарету и с грустью думаю, что прошли те времена, когда вожделенная сигарета передавалась по кругу. Меня охватывает грусть: неужели время желаний ушло? Закрываю пачку и отдаю Паллине. Сигарета во рту. Она протягивает зажигалку и настоятельно дает мне прикурить. У нее холодные руки, она улыбается.

— Знаешь, а ведь у меня с тех пор больше не было мужчины.

Я затягиваюсь и выпускаю плотное облако дыма.

— Мужчины? А парень был? — я пытаюсь глупо пошутить.

— Да нет, в общем, этого не было.

То ли из-за «Bud», то ли из-за сигареты или этого бардака вокруг, мы смеемся. И все становится как прежде, легко и просто.

Мы рассказываем друг другу обо всем: о прошлом, о том, что происходит в нашей жизни сейчас, о друзьях. Всякая такая хрень. Обычная хренотень. Но нам хорошо вместе. Она говорит о римских новостях.

— Ну эта! Как ее, ты же помнишь? Ты не представляешь, какой она стала!

— Пампушкой?

— Да она просто жирная корова!

Мы смеемся.

— А вот Фруллино снова вляпался.

— Да ты что?

— Да, он поцапался с Паперо, потому что спутался с его подружкой, а тот его вывел на чистую воду.

— Поверить не могу, все безбожниками стали.

— Клянусь тебе.

Мы снова смеемся.

— Братья Бостини открыли пиццерию.

— Где?

— У «Фламинио» [7].

— Ну и как она?

— Нормально, туда много наших ходит, ну и вообще полно народу. Там клево и недорого. А Джованни Сманелла все никак аттестат не может получить.

— Да ты что? О чем он думает?

— Представляешь, этой зимой он ко мне клеился.

— Да ладно! Вот козел!

Невольно наваливается прошлое. Паллина озабоченно смотрит на меня.

— Да нет, это было даже мило. В конце концов мы подружились, он просто ходил со мной всюду. И часто рассказывал мне о Полло.

— Да ладно! — я задумываюсь.

— Блин, Стэп! — Паллина отхлебывает пиво. — Да ты нисколько не изменился!

Напрягаюсь, но тут же забиваю. Да какая разница. Она ничего плохого не сделала. Жизнь продолжается.

— Изменился, — улыбаюсь я.

— Ну ладно, тогда можно касаться и других тем? Она улыбается и строит мне невероятно хитрую рожицу.

— А-а-а… — тут я понимаю, что изменился в лице. — Вот и болезненная точка. Ты же сам хотел об этом.

Она делает последний глоток и становится настоящей женщиной.

— Ну, ты больше с ней не говорил? Сколько времени ты с ней не общался? Ты пытался позвонить ей оттуда?

Настоящий танк, ее не остановить.

— Да, блин, успокойся ты. Я что, в полиции на допросе? — я стараюсь не показать, как меня задела эта тема. Не знаю, получилось ли. — Нет, не говорил.

— Ни разу?

— Ни разу.

— Поклянись.

— Клянусь.

— Не верю.

— Какого дьявола. Ты думаешь, я тебе вру? Ну, тогда считай, что я с ней говорил.

— Ну ладно, ладно, верю. А я ее встретила однажды.

И делает паузу. Длинную. Слишком длинную. Молчит. Нарочно.

Смотрит на меня и улыбается. Она хочет, чтобы я что-нибудь сказал. Выжидает. Но почему? Вот блин. Засранка. Я не выдерживаю.

— Ну, давай, Паллина, колись. Рассказывай.

— Все такая же симпатичная, но…

— Но?

— Другая. Не знаю, как сказать. В общем, она изменилась.

— В этом я и не сомневался. Все мы изменились.

— Да, согласна… Но она… она как-то так изменилась… не знаю, как-то по-другому.

— Да ты уже говорила! Что это значит — по-другому?

— Не знаю. Она стала другой и все тут. Не могу объяснить. Если не понимаешь, тебе нужно ее увидеть и тогда…

— Спасибо за совет.

И тут я, сам не знаю как, задаю вопрос, который вертится у меня на языке. Я не хотел его задавать, он сам выскочил, как будто спрашивал кто-то другой.

— А она… она была одна?

— Да. И знаешь, чем она шла заниматься? Шопингом.

Меня разбирает смех. Я помню ее, представляю ее и вдруг явственно вижу ее. Баби. «Так. Подожди меня здесь. Никуда не уходи, Стэп, не исчезни, как ты это обычно делаешь. Нет, правда, не уходи: мне нужен твой совет…» Я остаюсь перед витриной. Она входит в магазин, смотрит, выбирает и зовет меня. «Смотри, я беру это. Тебе нравится?» Но я не успеваю ответить. Она передумала, берет другую модель. Примеряет, ей идет. Она снова полна решимости купить это платье. Проходится передо мной, смотрит на меня. «Ну?.. Эй, как тебе?» — «Мне кажется, тебе очень идет». Смотрится в зеркало. Но ей что-то не нравится, что-то, видимое только ей. «Простите, но мне надо еще немного подумать». Мы выходим из магазина, и она обнимает меня. «Нет, нет, я решила его не брать. Слишком дорого». Она счастлива, потому что в любом случае приняла правильное решение. В конце концов, это платье я ей подарил несколько дней спустя. А она смеялась. Это стало игрой. Еще одной. Баби, ну почему ты не хотела больше играть? Я не успел найти ответ на этот вопрос.

— А ты не знаешь, она все еще с этим?

— Нет, не знаю. Как бы я мог узнать? Я же сказал тебе, что больше с ней не разговаривал. У меня что, по-твоему, есть тайные осведомители?

— Я думаю, у нее никого нет, — она специально это говорит, и улыбается, думая, что мне приятно это слышать.

Нет, я не знаю, что она при этом думает, и не хочу про это думать:

— Короче, Баби меня не интересует.

Паллина недоверчиво выслушивает мой ответ:

— Что?

— Она меня не интересует. Серьезно. Кто-то однажды сказал, что, если ты справишься с чем-то в Нью-Йорке, ты справишься с этим в любом другом месте. Думаю, я справился.

— Понятно. Это был не кто-то. Это было Что-то изменилось.Ну ладно, я тебе верю. — Она улыбается и брови ее ползут кверху.

Я делаю еще глоток пива.

— Слушай, она меня действительно не интересует.

— Да что ты мне это повторяешь, прости Господи.

Звонит чей-то телефон. Звонок какой-то необычный. Полифония, но на низких тонах, — звук искаженный, отвратительный. Парень за соседним столом, вынимает сотовый из кармана и подносит к уху. Но это звонит не его телефон. Он слегка краснеет, и вновь продолжает прерванный, было, разговор с девушкой, сидящей напротив. Девушка делает вид, что ничего не произошло. Телефон продолжает звонить. Звонок настойчивый, он становится все громче. Толстяк за другим столом вынимает из кармана рубашки крошечный телефон и смотрит на него. Он плохо видит и поэтому подносит телефон к уху. Нет, это не его телефон. Он едва не бросает его на стол: «Черт бы побрал все эти мобильники».

— Я оставила телефон дома, — говорит Паллина, — значит, это не мой. Иногда, когда не хочу ни с кем разговаривать, я его отключаю. Но сегодня я его просто забыла.

Телефон продолжает звонить.

— Слушай, почему-то мне кажется, что это твой.

Я делал очередной глоток пива, и оно едва не выливается мне на рубашку. Блин, точно, как я об этом не подумал. Вынимаю телефон из кармана. Это он. Теперь он звучит еще громче. Наверняка это Паоло выбрал такой звонок. На меня смотрят. И Паллина тоже. Я пытаюсь оправдаться:

— Мне его сегодня вечером подарил Паоло.

Паллина кивает.

— Алло, — да, это мой звонил.

— Ну, наконец-то. Я думала, ты на дискотеке. Ты не слышал звонок? — Красивый женский голос. Потом раздается смех. — Ты, наверное, спрашиваешь себя, кто бы это мог раздобыть твой телефон. Твой брат мне все рассказал. Я надеюсь, что я первая тебе по нему звоню. Это Ева.