Впоследствии, побывав в 16-м и имея там столкновение по поводу спортинвентаря, я, вернувшись в 13-й отряд, вернулся в ряды отрядных спортсменов. Недостаток питания, оказывается, не имеет такого уж значения при наращивании мышц. Даже на жидких калориях и каше можно их нарастить. Каша этому наращиванию способствует.

Может быть, раз в неделю у нас в локалке происходят отрядные соревнования. Антон сгоняет всех к турнику, и наши начинают один за другим выходить и отжиматься или, кто умеет, даже вертеться на перекладине. Многие умеют плохо, но все же хоть раз, или два, или пять делают, вызывая либо смех, либо одобрение. Антон сам не принимает участия в соревнованиях. Еще не принимаем участия я и Али-Паша. Юрки часто не бывает в дни соревнований, он бывает в клубе. Но на турнике он подтягивается неплохо. Вот бегать его, конечно, не заставляют, хромого.

Бегают у нас в локалке от решетки, выходящей на Via Dolorosa, до другой решетки, ограничивающей 9-й отряд соседей. В это время красную линию как бы отменяют. Длинный тощий Смерть — наш вечный дежурный по клубу — соревнуется обычно с Купченко. Когда их, тощих и длинноногих, нет, соревнование смотреть неинтересно. И даже бывает смешно до коликов. Однажды Антон прикола ради заставил бежать Хлястика за 49-ю бригаду, а за нашу 51-ю побежал Акопян. Одетые в выгоревшие тряпки и сомнительной прочности обувь, оба были похожи на бомжей, рванувших за пустой бутылкой. На двух третях дистанции у Хлястика соскочил с ноги ветхий башмак, и он грохнулся на асфальт. Это вызвало громкий хохот зрителей. Да и я, не большой человеколюбец, смеялся не сдерживаясь, очень уж комично выглядел старый обиженный с обнаженной, древней, как копыто зверя, ступней. Боевик Акопян же в это время, упоенный победой, коснулся ограды, выходящей на Via Dolorosa. Бригадир Солдатов с часами в руках прокричал нам оттуда его время. Его записали, это время, и оно оказалось худшим в отряде, потому 51-я бригада не выиграла. Однако повеселились все. Зэк — он как малый ребенок, развлечений в его жизни мало, потому он такой безжалостный и нечувствительный. Потом, все же нашу жестокость перекрывает насилие над нами государства, оно ведь тоже радуется нашим несчастьям. Избивает осужденных, не дает им спать, изнуряет работой. И прикрывается тем, что якобы нас необходимо воспитывать, неистово добивается, чтобы мы раскаялись, признали вину. Вину в чем? Что мы живы, что мы люди, что нами движут страсти и иллюзии?

Соревнования в масштабах колонии обычно проводятся вблизи клуба. От его ступеней стартуют все эстафеты и бег на все дистанции. С тыльной, задней стороны клуба между зданием профтехучилища и клубом есть пустырь. Вот на нем обычно устанавливают спортснаряды, те, которые нельзя внести в клуб, ну, турник в первую очередь, брусья. А те снаряды, которые можно внести в зал, гири и штанги, по тем видам спорта соревнования проводятся прямо на сцене клуба. Соревнования простые: снаряжается штанга определенного веса, и от каждого отряда подходит атлет, берет штангу, ему при этом помогают два осужденных. Берет штангу на плечи и приседает. Вот кто сколько может. Я не интересуюсь весом штанги, я смотрю, как трещат мышцы зэка, как зэки корчатся, тужатся, испускают вздохи и газы. Воля к победе даже в условиях неволи налицо. Иной зэк аж перекривится весь, подымаясь. Думаешь, ну, этот сейчас сойдет со сцены. А он, как паук, прямо за воздух хватается, корячится, сопит, хрипит и еще раз встал. И опять присел и встал, опровергая все возможные законы физических тел. Одного беднягу так даже со сцены свели. Сам идти не мог, его двое под руки на место повели.

На турнике на пустыре за клубом я вновь увидел завхоза из 16-го отряда, Горбунка. Только в майке и шароварах, он являл миру прямо-таки лошадиную силу и мускулатуру жеребца. Он вынырнул из-под брусьев и пошел сгибать руки и выпрямлять их. Как заведенный, как коленчатый вал какой-то. Прямо механизм, а не человек. Он и выиграл соревнования. Я дополнительно успел заметить, что у Горбунка несоразмерно длинные руки.

Пошел редкий дождь. Юрка где-то затерялся в толпе зэка. Я стоял один, не видя никого из наших вокруг. Постоял, вошел в клуб, вышел с другой стороны и попал в разгар спортивной ходьбы, совмещенной с эстафетой. Там вовсю художествовали наши Купченко, Смерть и Кириллов-наркоман. По правде говоря, ходил он не очень спортивно, но поскольку длинный и тощий имеет шаг больше обычного, то все равно дал хороший результат, и мы победили, 13-й отряд. Если бы не ВИЧ-инфицированные, я думаю, мы были бы первыми и в спорте, и в КВН. Хотя зачем мне это надо? Я ведь принадлежу к другой команде, к высшей лиге. И там мы соревнуемся в других видах. Но ведь люди любят даже животных. Чего ж мне не испытывать приязни к товарищам моим по несчастью? Надо испытывать. Ну и с Симоном Магом нужно летать на закате над Иерусалимом.

Все лето 2003 года 13-ю колонию будоражила борьба за 1-е место в КВН между 13-м отрядом и вичевыми. Вичевых не один, а целых три отряда. В социальном смысле вичевые собрали в своих рядах наиболее прогрессивное и обеспеченное население колонии. Вичевые куда более средний класс, чем мы, грешные, хотя в 13-м отряде у нас двенадцать музыкантов из пятнадцати. Очевидно, беспорядочные сексуальные связи — это привилегия обеспеченного класса. Вичевые отряды не ходят в столовую, но вот в клуб и на спортсоревнования они являются. И часто побеждают. Выглядят они лучше обычных зэков, их больше, их лучше поддерживают семьи. В основном это мордатые ребята. Так вот, в КВН побеждаем то мы, то они. К тому же им подсуживают. Во всяком случае, Юрка говорит, что им подсуживают. Жюри у нас состоит из наших офицеров, разумеется.

13-й наш отряд еще называется и «клубный». Потому что мы обслуживаем клуб. Один из наших — костлявый, как смерть, парень по фамилии Сиротин, по кличке Смерть — постоянный дежурный по клубу. У него особый пропуск. Еще один из наших, у него срок 14 лет, Кашин, толстомордый, похожий на украинского еврея, завхоз клуба. Эти парни только спят у нас в отряде и уходят тотчас после завтрака, даже на поверке обычно не стоят. Завхоз клуба — огромная должность, не меньше завхоза отряда. Так что у нас целых два представителя элиты в отряде. Правда, Кашина не видать и не слыхать. Он в клубе всегда. И спит там.

Еще в клубе постоянно торчат музыканты. Наши двенадцать. Ну, во-первых, у них там инструменты. А еще они репетируют. Тотчас после утренней поверки они бегут в клуб, и если поверка задерживается, то бегут бегом, как спринтеры. Хватают барабаны и трубы и выходят на Авениду Роз, подымая отряды на промзону. Зрелище это чудесное настолько, что следует остановиться подробнее на блеске их латунных инструментов под солнцем, на звуках, ими извергаемых. Шагают они, как и все мы, куда бы ни шли мы, в колонне, по пять человек в шеренге. Число музыкантов колеблется в зависимости от того, сколько их имеется в наличии. В мое время два музыканта покинули колонию — одного отправили на поселение, другой освободился. Некоторое время музыканты ходили с неполной третьей шеренгой. Пока не достали невесть откуда еще двоих. Я всегда думал, что стать музыкантом — огромное дело. Оказалось, легко — бери барабан и стучи. Старайся не сбиться. Или дуди. Чего не умеешь, товарищи научат. Никто не требует знания нот. Хотя костяк, конечно, профессионалы. Если верить Юрке, в составе нашего лагерного оркестра два мощнейших рок-музыканта всероссийского масштаба. Оба они, впрочем, из 9-го отряда. Один постарше, лет под сорок, худой, носатый и прокуренный, другой — пухлый пацан, похожий на хомячка.

Так вот, обвитые змеевиками труб, с барабанами и литаврами, идут наши товарищи уже не зэками, но богами музыки, играя «Прощание славянки». Сколько зэковских душ ноет и будет ныть под это близкое и ненавистное «Прощание славянки», с него обычно начинается развод на работу во всех зонах Российской Федерации. И «Москва майская».