Он приехал к шести часам и увидел, как «форд» Бенто Итикиры, номер которого ему назвал Моарес, въехал в тупик. Через некоторое время он увидел, что унтер-офицер ушел пешком, что позволило Энрике рассмотреть его, запечатлев его лицо в своей памяти.

Он продолжал ждать. Энрике Сагарра имел большое терпение, когда это бывало нужно, и считал, что умение ждать – одно из немалых достоинств в его профессии. Начав скучать, Энрике копался в воспоминаниях и, по его выражению, «смотрел свое кино». А воспоминания Энрике были практически неистощимы.

Прошедшая хрупкая блондинка вдруг напомнила ему одно приключение, случившееся с ним в Лондоне вскоре после войны. Был ноябрьский вечер, Сити придавил ледяной туман, а Энрике вовсе не хотелось возвращаться к себе, где, как он думал, его могли ждать несколько неприятных типов, желавших его уничтожить. Тогда из тумана возле Тайме Сквер вышла девушка и скромно окликнула его, как это умеют делать только лондонские проститутки: «Хелло, Джекки! Попытаешь удачу?» Он увидел в этом знак судьбы и способ провести ночь в тепле и безопасности. Он из принципа поспорил о цене, потом пошел с девушкой на ее квартиру, находившуюся у черта на куличиках, где-то в Кенсингтоне.

Ее звали Синтией. Он узнал только это, когда они пришли к ней в маленькую однокомнатную квартиру на первом этаже, скромную, но удобную и теплую. Было всего одиннадцать часов, и она предложила «перед началом» выпить по стаканчику, потом спросила, хочет ли он есть. В этот момент в дверь постучали. «Должно быть, соседка», – сказала Синтия, немного удивленная. Это оказалась не соседка, а ее тетка – здоровенная пузатая, в нелепо сидящей на ней форме Армии Спасения, рыжая англичанка, с волосами на подбородке и немного горбатая. Захваченная врасплох, Синтия представила Энрике как своего жениха; возможно, это было единственным выходом, потому что тетушка наверняка не потерпела бы, чтобы ее дорогая племянница принимала у себя в одиннадцать часов вечера просто знакомого. Тетя, ее звали Глэдис, чуть не задушила Энрике, обнимая его, потом сразу затянула благодарственный псалом, к которому Синтия благоразумно присоединила свой голос... до того момента, когда тетя заметила, что Энрике молчит. Тогда, терпеливо и упрямо, она начала учить Энрике этому псалму, потом второму, потом третьему... Она принадлежала к тому типу женщин, которому не может сопротивляться даже Энрике Сагарра, имевший на совести разграбление во время гражданской войны нескольких испанских монастырей.

Когда он вышел из квартиры около двух часов ночи, то знал наизусть весь репертуар Армии Спасения и чувствовал боль в натруженном пением горле. С того памятного вечера он брал ноги в руки всякий раз, когда в Лондоне вышедшая из тумана тень шептала ему: «Хелло, Джекки! Попытаешь удачу?»

Неожиданное появление Моаресов отвлекло его от воспоминаний. Хосе нес чемодан, перевязанный веревкой, а Марианна держала за руку малыша. Они пошли направо, в направлении руа Сан-Кристовао, и остановились на углу, дожидаясь автобуса.

Энрике тихо тронулся с места, увидев подъезжающий автобус, и свернул на перекресток в тот момент, когда тяжелая машина возобновила движение. Он спрашивал себя, достаточно ли богаты Моаресы, чтобы заплатить за авиабилет. Он считал, что по причине срочности мужчина отправится в Манаус воздушным путем, а вернется на корабле и поезде. Таким образом он будет отсутствовать довольно долго.

Через несколько минут Энрике увидел, что они сошли на Авенида Бразиль и стали ждать нового автобуса, идущего на север. Он понял: они направляются в аэропорт Галеао. Центральный вокзал находится в противоположной стороне. Все было ясно, и он отправился поужинать в знакомой чураскарии[5] возле Синеландии.

Бенто Итикира в десятый раз посмотрел на часы: семь тридцать. Пора идти, если он не хотел пропустить катер с «Маррис Баррос», ждавший у Праса Maya до восьми часов.

Накануне он вернулся около девяти часов. Марианна уже приехала из аэропорта. Она явно избегала его, и он так и не смог поговорить с ней, хотя много раз открывал дверь, высматривая ее. Около десяти часов он понял, что Марианна легла, уложив малыша в кровать его отца (она наверняка постелила сухие простыни) и лег тоже, злясь на себя за то, что потерял вечер, хотя мог с пользой поработать над планом, если бы вернулся на «Маррис Баррос».

Стоя перед дверью и прислушиваясь, он машинально щупал свой пульс, следя глазами за секундной стрелкой часов. Сто ударов в минуту. Это слишком много. На желудок давила тяжесть.

Бенто занес цифру 100 в определенное место в записной книжке. На часах было уже без двадцати пяти восемь. Дольше ждать нельзя. Он открыл дверь комнаты и направился к выходу...

В квартире не было ни звука. Очевидно, Марианна и ребенок еще спали. Обычно она вставала в семь, чтобы приготовить завтрак мужу, уходившему на завод в восемь, но Хосе уехал...

Он вышел страшно расстроенный.

Энрике Сагарра вышел из своей голубой машины, которую поставил на руа Фигейра Мело, и пошел в тупик. Тремя часами раньше он наблюдал отъезд Бенто Итикиры и проследил за ним до Праса Maya.

В глубине тупика еще была тень, под покровом которой шумно возилась целая армия мальчишек. Энрике, любивший детей, на секунду остановился посмотреть на них. Потом он поднял глаза и увидел Марианну Моарес, вышедшую На балкон второго этажа развесить белье.

Она заметила его и удивленно отступила. Он сразу перестал на нее смотреть, чтобы не дать ей заговорить, потому что из-за шума, поднятого детьми, можно было только кричать, и зашел в зловонный коридор.

Она ждала его за приоткрытой дверью, и ему осталось только войти.

– Вы одна? – тихо спросил он, пока она закрывала дверь.

– Да, малыш внизу. Играет с другими ребятами.

Она проводила его в столовую.

– А ваш муж? Ушел на работу?

– Нет. Вчера вечером пришла телеграмма, что его отец попал в аварию. Он уехал к нему.

Энрике принял соответствующий известию вид.

– О! Сочувствую. Кажется, он живет в Сан-Пауло?

– Нет, в Манаусе.

– Да, вы мне говорили. И надолго он?

– Нет, всего на наделю.

– Он полетел самолетом?

– Да, но только до Белена. Дальше он поплывет на пароходе. Он боится летать над девственным лесом из-за сделанного ему предсказания.

Она отвечала хмурым тоном и не предлагала ему сесть. Энрике был к этому готов. Накануне он понял, что по какой-то причине она не согласна с поступком, навязанным мужем. А потом, хотя была половина одиннадцатого, он, должно быть, застал ее в разгар уборки. Ее волосы были повязаны платком, а одета она была в красный хлопковый халат с квадратным декольте с застежкой спереди. Как и платья, халат сидел слишком тесно, и ткань широко расходилась между пуговицами, открывая комбинацию с расцветкой в черную полоску. Энрике она показалась очень возбуждающей.

– Вы прекрасны, – сказал он, кланяясь, – и у вас самые красивые глаза во всем Рио.

Комплимент удивил ее.

– Но я же не одета, – возразила она.

Наконец она показала ему на стул:

– Садитесь. Хотите пить?

Он сел.

– Нет, спасибо. До обеда я стараюсь пить как можно меньше.

Она тоже села. В этом положении низ халата разошелся на ее ляжках, полуприкрытых комбинацией. Ее полные груди вываливались из декольте; на глубокой нежной дорожке между ними блестела капелька пота.

– В каком-то смысле, – вновь заговорил Энрике, – я рад, что ваш муж уехал... Мы сможем поговорить более свободно.

Она явно была насторожена и ничего не ответила. Он продолжил, дружески улыбаясь:

– Я прекрасно понял, что вы не совсем одобряете поступок, совершенный вами вчера в моем кабинете, и, кажется, догадался, почему...

Она стала пунцовой и поднесла свою пухлую руку к горлу.

– Вы... Вы ошибаетесь, – возразила она.

Ему вдруг захотелось засмеяться, но он этого не показал.