Камни глухо стучали, отлетая в сторону, и с шорохом ползли вниз по склону. Это была не самая легкая работа и далеко не самая приятная, но и она в конце концов подошла к концу. Завершив ее, Глеб взял в руку фонарик и осветил лежавшее на дне промоины тело.

То, что он увидел, показалось ему странным. Пулевое отверстие в виске и следы побоев на лице не вызывали удивления — скорее, было бы удивительно, если бы их здесь не оказалось. Но, вопреки ожиданиям Глеба, обнаруженный им труп принадлежал не бородатому горцу, не бомжу и не спасателю. При жизни этот мужчина, похоже, предпочитал вести сидячий образ жизни — этакий кабинетный интеллигент в первом поколении, потерявший форму, изнеженный и нескладный. Такому совершенно нечего было делать в горах, а вообразить себе этого типа подкладывающим взрывчатку и стреляющим из пистолета было вообще невозможно.

Морщась от запаха, Глеб снова положил фонарь на край ямы и принялся обшаривать карманы убитого. Как и следовало ожидать, в карманах ничего не было, если не считать дешевой пластмассовой расчески, в зубьях которой застряли клочья спутанных тонких волос. Вид этих прядей вызвал у Глеба новый приступ тошноты, но он справился с отвращением и, отбросив в сторону расческу, принялся тщательно прощупывать на покойнике одежду. Он не знал, что именно ищет, да и сомневался, что убийцы оставили ему хоть какую-то зацепку — в конце концов, времени на обыск у них было сколько угодно, — но продолжал упрямо искать, не желая оставлять ни одной упущенной возможности.

Неожиданно его пальцы нащупали за подкладкой пиджака какую-то плотную, свернутую несколько раз бумажку, на ощупь напоминавшую аккуратно сложенную купюру. Глеб едва не сплюнул от досады, решив, что отыскал пропущенную убийцей заначку. Сутки назад такая находка пришлась бы очень кстати, а теперь она не вызывала ничего, кроме раздражения. Впрочем, решив идти до конца, глупо было останавливаться на полпути. Стиснув зубы, Глеб обеими руками взялся за сырую подкладку и сильно рванул в разные стороны. Материя разошлась с негромким гнилым треском, Сиверов запустил пальцы в прореху, нащупал свернутую бумажку и вытащил ее на свет.

Это были вовсе не деньги, как ему показалось вначале. Не веря своей удаче, Глеб осторожно развернул отсыревшую, разбухшую бумажку и беззвучно засмеялся.

— Ну, приятель, — обратился он к мертвецу, — ты молодец! Здорово ты их уделал! Я всегда говорил, что при определенных обстоятельствах дырявые карманы можно считать благом…

В руках у него был потрепанный, сильно затертый на сгибах железнодорожный билет. При свете карманного фонарика Глеб без труда разобрал, что билет был выдан около месяца назад на фирменный поезд сообщением «Минск — Москва». Отпечатанный на принтере текст читался легко и просто даже в полумраке — число, номер поезда, вагон, место, время отправления и прибытия, а также, в качестве личного подарка генералу Потапчуку — фамилия, имя и отчество пассажира.

Закатное солнце тонкими лучиками пробивалось сквозь густую завесу виноградных плетей, которыми была увита веранда. Сигаретный дым красивыми затейливыми завитками клубился в солнечных лучах. Косые полосы красноватого света нарезали его плоскими ломтями, и можно было до бесконечности наблюдать за тем, как внутри этих продолговатых, не имеющих толщины ломтей сплетаются и расплетаются жемчужно-серые узоры. Тут и там висевшие среди темной зелени виноградные кисти ярко горели желтоватым огнем, словно грозди янтарных шариков, умело подсвеченные опытным декоратором. Глеб затушил окурок в поцарапанной оловянной пепельнице и потянулся за виноградом, но почему-то передумал и отдернул руку. При этом он сделал какое-то странное движение — Федору Филипповичу показалось, что Слепой хотел понюхать свои пальцы, но сдержался.

Генерал в последний раз разгладил на колене железнодорожный билет, аккуратно сложил его по старым сгибам и спрятал в нагрудный карман старомодной рубашки с короткими рукавами. Сиверов шевельнул губами, словно собираясь сделать замечание, но промолчал, решив, что это не имеет смысла. Федор Филиппович отлично понимал всю важность этой чудом уцелевшей бумажки, а раз так, то и напоминать ему об осторожности не стоит. Генерал заметил и правильно понял эту молниеносную пантомиму, но тоже решил промолчать. Ситуация не располагала к пространным рассуждениям по поводу яиц, которые берутся учить кур. Федор Филиппович не отказался бы немного поворчать для острастки, но сейчас действительно было не до того.

Поэтому он просто застегнул карман на пуговку и провел по нему ладонью, показывая, что билет спрятан надежнее, чем в служебном сейфе. Глеб едва заметно усмехнулся и закурил новую сигарету. Сегодня он очень много курил, будто наверстывая упущенное или пытаясь заглушить какой-то неприятный запах. Пожалуй, учитывая подробности его ночных приключений, верно было второе. Федор Филиппович заметил, что всякий раз, поднося к губам сигарету, Слепой брезгливо морщился и торопился поскорее убрать руку от лица.

— Что ты предпринял дальше? — спросил генерал, прерывая молчание.

Глеб дернул плечом и криво улыбнулся. Повозившись, он вынул из-за пояса и положил на сиденье свободного стула рядом с собой тяжелый серебристо-черный «глок». Пистолет глухо стукнул о лакированную фанеру. Федор Филиппович сделал большие глаза: на веранде могла в любой момент появиться квартирная хозяйка. Глеб небрежно накрыл пистолет лежавшим на столе полотенцем и с наслаждением потянулся.

— А что я мог предпринять? — с прежней усмешкой спросил Глеб. — Привел все в первоначальный вид. Была у меня, правда, мысль: усадить этого парня где-нибудь на видном месте и дать ему в руки плакат: «А я все знаю!» Или что-нибудь в этом роде. Специально для следственной комиссии…

— Шутки у тебя… — Потапчук зябко передернул плечами. — Тьфу ты, прямо мороз по коже!

— Так я же ничего подобного не сделал. Во-первых, ему и так досталось. Надо выяснить, есть ли у него родственники, и, когда здесь все уляжется, отправить им тело, чтобы все было по-человечески. И вообще, Федор Филиппович, надо как-то разузнать, кем он был, зачем и, главное, к кому приехал в Москву…

— Не учи ученого, — не удержался Потапчук. — Легко сказать — узнать! Я, конечно, свяжусь с белорусскими коллегами, но ответа, сам понимаешь, придется ждать очень долго. Это в том случае, если мы его вообще дождемся… Ляшенко… Фамилия-то, вроде, украинская! Может, он вообще к нам из Мелитополя прибыл — транзитом через Минск! Мало ли, какие у людей бывают дела. А ты говоришь, узнать…

Во дворе, за завесой виноградных плетей, вдруг дико и хрипло, будто спросонья, заорал петух. Федор Филиппович вздрогнул и схватился за сердце.

— Пропади ты пропадом, сатана! — с большим чувством пробормотал он, адресуясь к невидимому петуху. — Совершенно полоумная птица. Вопит, будто его в суп волокут, причем в любое время суток. Так бы и пристрелил, ей-богу!

Слепой, который во время этой речи склонил голову к левому плечу и с интересом прислушивался, засмеялся, взял со стула полотенце вместе с пистолетом, вынул из кармана глушитель и начал небрежно и ловко навинчивать его на ствол.

— За чем же дело стало? — спросил он. Генерал замахал на него руками.

— Шутки у тебя, Глеб Петрович, сегодня и впрямь какие-то странные. Да хозяйка меня вместе с этим петухом в суп засунет!

— Ценный экземпляр? — спросил Глеб, возвращая пистолет на прежнее место.

— Что ты! Производитель! С утра до вечера этим делом занимается, прямо как в том анекдоте про грузина…

Услышав про грузина, Глеб слегка помрачнел, и Федор Филиппович понял, что сморозил лишнее. По этому поводу его тут же охватило стариковское раздражение, Какого дьявола?! Что ему, впервой терять близких людей? Тоже мне, кисейная барышня!

Каким-то шестым чувством угадав настроение генерала, Сиверов снова улыбнулся.

— А вы неплохо устроились, Федор Филиппович, — шутливо заметил он. — Виноград, петухи поют, хозяйка… Она хоть ничего? Я имею в виду… ну, э-э-э…