— Деточка, это тебе не уютный родительский дом, учись выживать без посторонней помощи и жалоб.

После этого меня частенько били, но больше ни разу я не жаловалась. Те слова воспитательницы хоть и были жестокими, но отражали всю правду, в которой мне предстоит жить.

С приюта я с точностью помню только моменты слабости, когда мне хотелось упасть и разрыдаться, или просто взять и убежать из этого места, куда глаза глядят, но я этого не делала и все терпела. Я жила в этом месте не для себя. Тот год я до сих пор считаю половиной прожитой своей жизни; столько же я проглатывала ненависть и слабость, наравне со всеми оскорблениями, но всему приходит конец — наш конец пришел как окончательное решение бежать после того, как старшие ребята взялись воспитывать Тони.

Я поняла, что лучше на улице, но рядом, чем в приюте живя в соседнем корпусе, не подозревая, что с ним может случиться вечером. Недолго думая, на экскурсии я схватила братика за ручку и увела в какую-то каморку в углу музея. Просидев там до вечера, мы выбрались и отправились в другую жизнь.

После недолгих уличных скитаний и мелкого воровства, в течение двух недель, нас к себе забрал Риз. Он занимался попрошайками, мелким воровством и многими другими грязными делами в городе Нью-Йорк. Таких, как мы с братом, в его притоне было много, но здесь поддерживался строгий порядок — никаких драк и междусобойчиков. Чисто деловые отношения. Мы с братом попрошайничали и получали небольшие проценты от заработанных средств. Этого было мало, но учитывая, что Риз обеспечивал весь свой притон двухразовым, каким-никаким, но питанием, этого хватало на мелкие радости жизни в виде конфет на палочке с арбузным вкусом, или мятные пастилки. У Риза мы прожили примерно год, найдя неожиданную опору под ногами, но судьба имеет свои планы, не важно ваше мнение, она все равно поступит по своему.

Был вечер, мы с Тони уже укладывались спать. Снизу раздался пронзительный крик и беспризорники зашумели, соскакивая с мест и стали метаться. Не думая, я схватила Тони и побежала к огромному шкафу, стоящему не пойми для чего в этом убогом месте. Мы оба легко разместились на нижней полке, я прикрыла двери и закрыла уши Тони, так как крики периодически повторялись, постоянно приближаясь. По треску я поняла, что входную дверь, что-то выбило. В комнате наступила тишина, которая не продлилась долго. Крики заполняли маленькое пространство нашего убежища. Страх уплотнял воздух вокруг. Кричали дети, с которыми мы жили в общей комнате. Думаю это продолжалось не так долго, как показалось, вот только после того как крики и рев последнего смолк, стало намного страшнее. О том, кто находился в комнате и о его перемещение свидетельствовало только дыхание. Никогда не думала, что через закрытую дверь шкафа можно услышать чье-либо дыхание, но я слышала: частое, хриплое и громкое, а вот шагов не было. Я смотрела в широко раскрытые, наполненные слезами, родные синие глаза брата, и не знала что делать. Мои губы тряслись, но не произносили ни слова утешения ребенку напротив. Резкий свет и момент когда мои руки вместо ушей стали сжимать только воздух, а вместо таких родных глаз предо мной осталась лишь пустота, отпечатался во мне навсегда.

Это последнее связное и полное воспоминание о том вечере. Далее были лишь их маленькие фрагменты.

Не прошло и нескольких секунд, как сама почувствовала рывок, яркий свет комнаты ударил по глазам: что-то смотрело на меня серым лицом и держало за шкирку, как котенка. Собственный крик оглушает, я отлетаю от существа с серым лицом, качусь по скользкому полу. Твердая кирпичная кладка, в которую я врезаюсь, выбивает воздух из легких. Смотрю на свои ладони, перепачканные в чем-то темном и густом. Позже я пойму, что это была кровь детей. Взгляд привлекает движение напротив — появляется фигура в черном, с яркими необычными глазами. Это последнее, что я успела рассмотреть.

Пришла я в себя на руках огромного человека с теми же странными глазами. В них отражался чистый голубой лед, на много позже я пойму, что и сам этот человек холоден, словно Айсберг.

Мой взгляд отрывается от льда и перемещается в сторону шума, навстречу нам неслась белобрысая девушка с обеспокоенным лицом.

— Кристофер, что с ней?

Девушка бегло меня осмотрела, чем занималась и я.

— Не успел, кровь не ее, она избранная, ударила какой-то волной отрешенного и вырубилась.

Мужчина передал меня на руки девушки, встряхнул руками, словно пытаясь отряхнуть с них прилипшую грязь и сморщил свои тонкие губы, возможно пытаясь задушить свою брезгливость к жалкому существу, насквозь пропитанному кровью. Единственное здравое мнение мелькает в моей голове, но тут же уходит на дальний план. Дальше мне уже было не до разговоров, я начала вспоминать, словно лихорадочная забилась в руках девушки и закричала что есть мочи, срывая голос и проваливаясь в картинки в которых упорно всплывало серое лицо и мои испачканные ладони. Шок набирал обороты, пока меня несли по темному коридору, вносили в пустую комнату с кроватью. Губы девушки прикоснулись к моему лбу, истерика утихла, а я за шмыгала носом, пытаясь расплывающимся зрением уцепиться за место где оказалась.

— Кто вы и где мой брат?

Сорванный голос.

— Я Николь, врач. Твоего брата, нет в живых.

Я и сама знала, что потеряла последнего родного и любимого человека. Того, о ком должна была заботиться как старшая, но не могла не задать этот вопрос, просто не смогла — надежда должна умирать последней. Слезы вновь потекли по щекам. Правда резала на части своей неизбежностью, заставляла медленно, кусочек за кусочком умирать вместе с ним. Я слабачка, которой придётся смотреть на мир через въевшуюся в сетчатку глаза: последний пойманный испуганный взгляд маленького человечка, который доверил мне свою жизнь. Говорят, что только закрыв глаза можно увидеть воспоминание, но видимо я была неправильным человеком, потому как пытаясь как можно сильнее распахнув глаза смотрела на окружающую меня обстановку, через картинку с голубыми глазами напротив.

— Все малышка.

Она гладила меня по голове.

— Больно, знаю. Не хочу врать… время не лечит, но оно способно притуплять боль, нужно только пережить.

До сих пор вспоминая эти слова, удивляюсь — взрослые и осмысленные слова, которые предназначались ребенку. Но Николь точно знала, что для своих восьми лет я ее поняла.

Так я и заснула со слезами на глазах на кушетке в комнате, как и я тогда пустой.

Проснулась я уставшей, с мокрыми щеками. Сожалея о том, что я всего лишь человек и не смогла ничем помочь брату. Постоянно прокручивая в голове нелепые варианты, которые непременно начинались со слов «А если бы». Боже, лежа на кушетке, я обвиняла себя даже в том, что решилась на побег из приюта, примкнула к чертовому Ризу, не выбила единственное окно в этой проклятой комнате, где все погибли и не сбежала через него вместе с братом, и еще множество вариантов начинающихся именно с этих долбанных слов. Прошло много времени, с такими мыслями и скорее всего и продолжила лежать с ними, тихо ненавидя себя, но от самобичевания меня отвлек свет от открывшейся двери. В комнату вошли несколько человек, Николь и еще двое неизвестных мне. Они представились как Шерри и Кен. Я не рассматривала, не слушала их: мне было не интересно, что станет со мной, вернут ли меня обратно в приют, или оставят жить на улице. Пусто. Человечек, ради которого я старалась выжить, больше не посмотрит на меня и не улыбнется, не станет надоедать со своим «Расскажи страшилку». Смысла сопротивляться и выживать не стало.

Это продлилось ровно до слов Николь о том, что Шерри и Кен, решили взять опекунство надо мной, я напряглась и взглянула на пару, стоящую немного позади Николь. Их вид меня немного насторожил. Шерри имела татуировки — зеленое растение толстым стеблем расцветало на шее и кончалось на щеке большими листиками. На запястьях черные короткие линии переплетались в виде браслетов, у мужчины были такие же браслеты. Они добродушно улыбались мне, а в моей голове всплывали такие же улыбки от других взрослых, которые непременно не сулили ничего хорошего в дальнейшем. Что-то отвечать на всю длинную речь Николь не имело смысла, что будет, то будет. Встала, подошла, флегматично рассмотрела удивление в их теплых взглядах, они взяли меня за руки и вывели из здания, где я находилась.