Прошло два относительно спокойных дня. Я работал и был доволен — текст получался. Анна была занята — уходила на работу ранним утром, домой возвращалась поздним вечером. Поиски моего отца, надо полагать, оказались трудоемким делом. Предлагать свою помощь Анне было бессмысленно. Если бы мое участие понадобилось, я бы через пять секунд узнал об этом от своей жены. К тому же, если признаться, встречаться с отцом мне уже расхотелось.

Я уже придумал, что скажу ему при встрече: «Привет, папа! Как дела?» И, с чувством выполненного долга, развернусь и займусь своими делами. Меня и прежде нельзя было обвинить в излишней любви к общению с людьми. Даже с близкими.

А вот когда Анна надолго пропадает, я расстраиваюсь. Не могу найти рациональное объяснение раздражению, возникающему у меня всякий раз, когда она задерживается по делам. Любовь или чувство собственника? Не знаю. Но сейчас, коротая вечера в одиночестве, неожиданно обнаружилось, что и в этом состоянии есть определенная прелесть. Как это, оказывается, славно, когда тебя время от времени оставляют в покое. Пришло время сосредоточиться и без помех разобраться со своими проблемами. Было понятно, что в моей жизни назревают перемены. Какие? Можно было только догадываться. Например, пора приниматься за новую книгу. Спрашивается — какую? Здесь важно не ошибиться. А еще нужно приготовиться к встрече с отцом. Не надо быть оракулом, чтобы предсказать, что отец обязательно попытается перевернуть мою жизнь самым решительным образом. Не плохо было бы заранее решить: радоваться ли мне или следует сопротивляться изо всех сил...

Но подумать обо всех этих тонких коллизиях мне было несуждено. Внешний мир напомнил о своем существовании письмом, полученным по электронной почте.

От читательницы. От поклонницы! Честно говоря, это было приятно. Не избалован, не избалован! Надо же — кто-то прочитал мой текст и не счел за труд сказать мне простое читательское спасибо. А что, может быть, окажется, что не напрасно работаю!

«Дорогой Иван Хримов! По настоянию знакомого прочитала Вашу повесть. Она мне очень-очень понравилась. Мне было интересно. Я много смеялась, а однажды даже всплакнула. Считаю, что Вы очень хороший писатель, может быть, один из лучших, если рассматривать первую половину XXI века. Таково мое субъективное мнение. Я буду благодарна, если Вы ответите на ряд интересующих меня вопросов. Начну с самого интригующего. В каком году Вы закончили работу над повестью «Глобализация в мозгах Семена Рыкова»? Ваша фанатка Нина».

Странное это было письмо. Во-первых, Нина не написала, какую именно мою повесть она прочитала. Во-вторых, довольно глупо было читать про первую половину XXI века, когда на дворе всего лишь 2015 год. В-третьих, мне не понравилось упоминание о «Глобализации в мозгах Семена Рыкова». Текст не был опубликован, в Интернет его не выставляли, с рукописью были ознакомлены от силы человек десять, не больше. Представить, что моими друзьями делались копии текста, а затем распространялись направо и налево, при всем желании не могу. Не страдаю манией величия. Уверен, что даже те десять человек, которые в свое время читали «Глобализацию», давно уже забыли о ее существовании. То, что кто-то помнит об этом тексте, поистине новость, достойная удивления!

В ответном письме я поблагодарил таинственную Нину за теплые слова. Назвал дату написания «Глобализации» и заверил, что постараюсь и впредь радовать своих немногочисленных поклонников новыми текстами.

Вечером я получил еще одно сообщение. На этот раз от Пугачева. Честно говоря, не сразу вспомнил, кто это. Но потом сообразил, что Пугачев — литератор, потрясший на последней презентации мое воображение заявлением о сокращении поголовья людей. Насколько помнится, это было его первое письмо, адресованное мне.

«Привет, Хримов! Пару дней тому назад я обнаружил у вас способности к философии. Не спрашивайте, как это мне удалось. Не помню. Да это и неважно. Не сочтите за труд и ответьте на вопрос: «Имеет ли право гуманист не уметь стрелять»? А теперь к прозе жизни. Насколько мне известно, в издательстве «Пятое измерение» лежит ваша рукопись. Г-н Пермяков просит заинтересованных авторов завтра в час дня подойти в редакцию. На собрание или, как говорят наши более удачливые сограждане, на стрелку. С наилучшими пожеланиями, Пугачев».

Вот так письмо. Этот Пугачев, оказывается, забавный мужик. Если бы он сообразил, что и тексты свои он должен писать так, как пишет письма, ему бы цены не было. Но нет, тексты он, понятное дело, не пишет — он сочиняет рассказы, повести и романы. Боится, наверное, что пострадает любимая его сердцу «художественность». Он считает себя большим или, бери выше, — крупным писателем, а потому без «художественности» ему никак нельзя обойтись. А «художественность» — это, конечно, вставлять в свои сочинения словесные изыски: «взмахнуть ребрами рук» или «поскрести скрипучими ногтями горку лысины». И прочее, и прочее...

Вопрос, впрочем, он задал по-настоящему интересный.

Имеет ли право гуманист не уметь стрелять?

Тут не письмо, тут целую книжищу написать надобно. Для начала хорошо бы сообразить, кто такие эти самые гуманисты? Предположим, что гуманистами следует считать адептов гуманизма. Как там у Камю... «Как и все люди — они думали о себе, то есть были в этом смысле гуманистами: они не верили в бич божий». Однако. Но продолжим. Они добры, отзывчивы, противники насилия и истинные ценители людей. Уже не точно, поскольку жалостливые и сердобольные люди поселились в наших широтах задолго до того, как объявился этот самый гуманизм. Сейчас таких в гуманисты записывают без лишних разговоров. Но это, конечно, типичная подтасовка. Получается, ответить на вопрос Пугачева можно, только определив, что такое гуманизм. Каков он на вкус? Полезен или так себе? О, здесь только начни рассуждать, сразу погрязнешь в деталях. Я решил ответить по возможности кратко, честно говоря, мне не хотелось залезать в философские дебри.

«Привет. Получил от Вас хорошее письмо, так я называю послания, которые заставляют задуматься. Отвечаю: если гуманизм предполагает стрельбу во имя добра и торжества справедливости, то, вне всяких сомнений, умение стрелять обязательно. Замечу только, что справедливость — одна из самых гадких вещей, известных мне. По-моему, борьба за справедливость редко обходится без стрельбы. Войны, революции, геноциды, ограбления банков, бытовые убийства и прочие изыски страдающих комплексом неполноценности людей обычно не обходятся без упоминания о справедливости. Если это так, то, господа гуманисты, пожалуйте на стрельбище.

Как там у Хемингуэя: «Убийство — это преступление. Но революция должна уметь защищаться». На русский я бы перевел это положение несколько по-другому: «Убийство — это преступление. Но преступники должны уметь защищаться». А если гуманизм не предполагает стрельбу во имя добра и торжества справедливости, то каждый гуманист решает вопрос о применении оружия самостоятельно, приноравливаясь к текущим обстоятельствам. Мало ли какое умение в жизни может пригодиться? На собрание приду. Удачи! С наилучшими пожеланиями, Хримов».

Про гуманизм, конечно, лучше бы спросить у отца. Наверняка, он знает об этом уже немного подзабытом в наши прагматические времена течении мысли больше, чем я. Кстати. Почему это я должен ждать невесть от кого разрешения, чтобы встретиться с собственным отцом? Бред какой-то.

Я отправил письмо Пугачеву и, к своему удивлению, получил очередное послание от Нины. Не ожидал, обычно на второе письмо читателей не хватает.

«Дорогой Иван Хримов! Спасибо за Ваше письмо. Ценность любого текста, написанного Вами, огромна. Письма не исключение. Тем более, когда их подлинность не подвергается сомнению. А в случае нашей переписки это, конечно, так. Кроме того, установление точной даты написания текста «Глобализация в мозгах Семена Рыкова» имеет огромное научное значение. Ведь Ваши произведения будут изучать в школе, а в таких случаях точная привязка к временной шкале весьма полезна. Буду благодарна, если Вы ответите еще на один вопрос. Обсуждают ли на своих встречах писатели начала тысячелетия, что такое смысл жизни? Ваша фанатка Нина».