На следующее утро я отправился в гостиницу повидаться с Бурным и нашел его уже вставшим и ожидающим меня.

– В прошлую ночь вы оказали мне большую услугу, – сказал он, – и я не забуду этого, как забыл вас самих.

– Почему вы думайте, что забыли меня? – спросил я.

– Потому что в прошлую ночь вы назвали меня Бурным Джеком и, значит, знали меня прежде, так как этим именем я не зовусь уже много лет. Нет, не говорите кто вы я сам постараюсь найти вас в своей памяти.

– Вы, стало быть, вчера были еще не особенно пьяны, иначе не вспомнили бы, как я вас назвал, – сказал я.

– Да, вы правы, – ответил Бурный, – я был только слегка пьян. Иногда бывает моя голова, иногда – гони. Редко случается у меня, чтобы и голова и ноги мои были вместе пьяны. Вчера были пьяны ноги, а голова трезва. Это было лет шесть или семь тому назад, когда я назывался Бурным Джеком, следовательно, вы были тогда мальчиком 12 или 13 лет, – вспоминал вслух Бурный. – А, теперь я узнал вас! Вы – Роллинг Стоун!

С этими словами Бурный бросился вперед, схватил мою руку и так крепко сжал ее своими сильными пальцами, что чуть не раздавил ее.

– Роланд, мой мальчик! – сказал он. – Я знал, что мы встретимся снова. Я думал о вас, как думал бы о своем собственном сыне, если бы он у меня был. Я искал вас по всему свету.

Бурный Джек рассказал мне всю историю, начиная с той нашей разлуки в Новом Орлеане. Оказывается, он и не думал меня бросать. Он шел с работы домой и встретил своего старого знакомого, с которым и зашел в кабачок выпить стакан другой бренди. Выйдя из кабачка он встретил своего врага плотника с корабля «Надежда», которого и начал учить «манерам». В результате Бурный попал в полицию, а на следующий день был приговорен судьей к двухмесячному тюремному заключению. Вернувшись из тюрьмы он искал меня повсюду и предположил, что я уехал к себе на родину.

Мы решили больше не расставаться и, когда окончится разработка прииска, принадлежавшего товариществу, в котором участвовал Бурный, стать компаньонами.

Покидая Сан-Франциско, Гайнен намеривался направиться к реке Станислав и оставил своим знакомым свой будущий адрес.

Однажды, в субботу утром, он попросил у одного из диггеров одолжить ему мула, чтобы съездить на почтовую станцию за письмами.

Диггер, который был в это время очень занят, указал Гайнену, где находится мул, и попросил его самого сходить за ним на пастбище, которое находилось на расстоянии полумили от наших палаток. При этом собственник мула указал и на особые приметы мула, по которым было легко отыскать животное.

Гайнен нашел мула и, простившись со мною, уехал.

Я ожидал его возвращения в тот же день вечером, но он не вернулся. Я не особенно беспокоился, что он не вернулся. Следующий день был воскресенье, и на приисках никаких работ не производилось, я подумал, что он решил остаться в городе на воскресенье, чтобы повеселиться. Настал вечер воскресенья, я Гайнена все не было. Это меня начало беспокоить, и я решил на следующее утро, если к этому времени не вернется Дик, сам отправиться в город и узнать, не случилось ли с ним чего-нибудь. Настало утро, Гайнена не было, и я отправился его искать.

Проехав около пяти миль, и встретил его и, к немалому удивлению, увидел, что он идет пешком, а мула с ним нет.

Когда я подъехал ближе, я удивился еще больше. Никогда в моей жизни мне не приходилось видеть такой перемены с человеком в такой короткий срок. За эти два дня приятель мой, казалось, постарел на десять лет. Его лицо было бледно и истощено, и выражение глаз было такое дикое и злое, что страшно было смотреть. Я никогда не предполагал, чтобы глаза Ричарда Гайнена были способны принять такое выражение.

Его платье было разорвано в клочки и испачкано грязью и запекшейся кровью.

– Что с вами случилось? – спросил я.

– Я не могу говорить теперь, – сказал он, с большим трудом выговаривая слова. – Мне необходимо напиться.

Я повернул назад, и мы поехали по направлению к нашим палаткам. По дороге мы заехали в кофейню, в которой Гайнен утолил жажду, позавтракал и затем вымылся в реке. Все это он делал с величайшей поспешностью. Наконец мы пошли к себе.

Он быстро шел вперед.

– Подойдите скорее ко мне! – вскричал он. – Я не могу останавливаться для разговоров. Я скажу вам несколько слов. Я хочу отомстить. Смотрите сюда!

Он остановился, когда я подъехал, и откинул свои длинные, темные волосы с боков. Я взглянул и ужаснулся – ушей не было, они были отрезаны.

Поможете ли вы мне отомстить? – спросил он.

– Да, – ответил я, – вы можете вполне располагать мною.

– Я знал, что вы поможете! – воскликнул он. – Скорее, мы не должны терять времени!

Дорогою он рассказал об ужасном несчастии, которое произошло с ним.

В субботу утром когда он ехал в город, на расстоянии мили от места где мы с ним встретились, его догнала группа мексиканцев, состоявшая из четырех человек. Прежде чем он успел вообразить, что гонятся именно за ним, вокруг его плеч со свистом обвилось лассо, и он был стащен на землю.

Знаками дали ему понять, что требуют мула, на котором он ехал.

Гайнен по-испански знал только несколько слов и потому никак не мог объяснить, как у него очутился мул. После непродолжительного совещания между собою мексиканцы подошли к нему и отобрали у него револьвер, а затем трое из них держали его, а четвертый отрезал ему уши. Затем они вскочили на лошадей и ускакали, взяв с собою мула, которого Гайнен взял у золотоискателя.

Отъехав на расстояние около трехсот ярдов, они бросили седло, уздечку и револьвер, который принадлежал Гайнену, и поехали дальше.

Единственное, что можно было предположить, что Гайнен по ошибке взял мула, принадлежащего мексиканцам, а они, без сомнения, были уверены, что он украл мула и наказали его, как вора.

Гайнен преследовал их, пылая мщением и негодованием, до тех пор, пока не упал от слабости и истощения. Ночью он пришел в себя и пытался добраться до дому, но заблудился и только к утру вышел на верную дорогу, где я его встретил.

Я сказал: «пришел в себя». Но это выражение едва ли будет правильным. Одна мысль овладела им, загипнотизировала его настолько, что не дала ему возможности почувствовать весь ужас своего положения и всех последствий бесчеловечного поступка мексиканцев.

Эта мысль была мщение.

– Взглянув на то место, – сказал он, – где я потерял свои уши, я привел свои чувства в порядок и все мысли теперь направил только а один предмет, который сделался целью моей жизни. Это – жить, чтобы отомстить. Я еще молод и найду их. Скорее! Скорее! Как вы медленно идете!

Мы шагали с такою быстротою, что казались убегающими от кого-нибудь.

Прибыв домой, мы узнали, что, действительно, Гайнен ошибся. Он взял не только мула. Диггер, описывая мула, не счел нужным описать тавро. Он не предполагал, что по соседству мог быть другой мул, до того похожий на его собственного, что их можно было перепутать.

От других диггеров мы узнали, что мексиканцы целую ночь искали своего мула, пасшегося близ того места, откуда Гайнен его взял.

Поэтому неудивительно, что они предположили, что Гайнен украл их мула.

Мы узнали также, что мексиканцы отправились домой, в одну из северных провинций Мексики, так что мы должны были догнать их прежде, чем они переедут границу Калифорнии.

Мы не теряли времени в приготовлениях и на следующее утро на хороших лошадях отправились в погоню за мексиканцами.

Свои розыски мы стали вести на юге Калифорнии, по дороге к северным провинциям Мексики; в каждом местечке, через которое нам довелось следовать, мы расспрашивали о четырех проехавших мексиканцах, и ответы, которые мы получали, вполне подтверждали правильность взятого нами направления и давали нам надежду догнать мексиканцев.

В продолжение первых двух дней нам говорили на наши расспросы, что мексиканцы находятся на расстоянии сорока восьми часов пути от нас.