Поравнявшись с родительским домом, Кийр пытается тайком проскочить мимо, но его уже заметили. Этот молодой бычок Бенно, похоже, только и делает, что смотрит на большак. Ишь ты — вот он уже стоит прямехонько. Этакий сопляк! И как только его, Аадниеля, угораздило заиметь именно такого братца!
— Куда же теперь, дорогой Йорх? — спрашивает Бенно.
— А тебе что за дело до этого?
— Мне-то и впрямь — нет, но тут, в доме, кроме меня живут еще и другие люди, которым до этого есть дело; не забывай, что у тебя родители и… жена!
В данном случае от старшего брата можно бы ждать резкого ответа или еще чего-нибудь в таком же роде, но странным образом ни того, ни другого не происходит, Йорх лишь замечает с чуть заметной иронией:
— Стало быть, ты заделался посредником?
— И это не так, но ведь и мне тоже больно смотреть, когда ты изо дня в день без дела околачиваешься где-то.
— Послушай, Бенно, ты ошибаешься. Я не околачиваюсь без дела и не гоняюсь впустую за ветром; ты и представить себе не можешь, какие тяжкие дни и часы я переживаю.
— Что же это, черт подери, значит? Я почти уверен, это опять какая-нибудь брехня.
— Вовсе нет. Я ходил в Ныве. Там живет человек по фамилии Паавель, он собирается продавать свой поселенческий надел. Хутор — как райский сад, у него только один недостаток: чересчур дорогой. Хозяин, конечно, сбавит цену, но поди знай, много ли?
— Сколько же хутор стоит? У тебя же денег хватает.
— Да, хватает, хватает!.. Это говорить легко, а попробуй-ка, выложи на стол шестьсот тысяч, да сверх тою еще и за движимое имущество.
— Да, да-а, сумма знатная. Но скажи-ка мне еще раз, положа руку на сердце, с чего это тебе так приспичило купить этот хутор?
— С чего приспичило?.. Хочу показать паунвереским шельмецам, что я мужчина, а не тюря в тряпочке.
— Ну, упрямства тебе не занимать, это я знаю, только что ты покупкой хутора докажешь? У тебя есть свое ремесло, есть деньги в кармане, чего тебе еще надо? Да и работы хватает, особенно теперь, перед Рождеством. И если ты так и будешь все бегать да бегать, мы не сможем больше взять ни одного заказа. Ты же прекрасно знаешь, отец уже полуслепой, и толку от него мало. А много ли могу я один? Счастье еще, что Юули порядком мне помогает. Но иди же в дом, холодно!
— Нет, сейчас не пойду. Мне надо в Паунвере… Тьфу ты, ну что я болтаю! Собираюсь пойти к Маали.
— Гм, а туда зачем?
— Верь или не верь, но я скажу тебе чистую правду: хочу спросить у Маали, не сможет ли она одолжить мне денег.
— Одалживать деньги — у Маали? Ты и впрямь стал рассуждать как ребенок — откуда же у Маали деньги? Бедная портнишка жива тем, что Бог на сегодня пошлет!. Если тебе нужны деньги, пойди к кому-нибудь из мужчин. У тебя же хватает богатых школьных приятелей…
— Где они?
— А как же! Тут — богатый юлесооский Тоотс, там — может, и того богаче Тыниссон и…
— Спасибочко! Спасибочко за совет! Уж я-то знаю обоих, как облупленных. Тоотс — еще куда ни шло, но толстопузый Тыниссон — тьфу! Скорее воровать пойду, чем к этому обожравшемуся борову!
— Хорошо, поступай, как знаешь, но ведь Маали никуда от тебя не денется; ежели решил идти к раку за шерстью — иди. Но прежде соберись с мыслями и хотя бы покажись своим домашним. Куда это годится? Мама плачет, Юули плачет, старик сидит на краю постели, словно истукан, не произносит ни слова, а если что и скажет, так я чувствую, как у меня волосы встают дыбом.
— Что же такое он говорит?
— Грозится сойти с ума. А может, и вправду сойдет. Подумай, Виктор погиб, теперь ты выкидываешь свои фокусы — что от отца при всем этом останется?
— Смотрите-ка, смотрите-ка, ты рассуждаешь как старик!
— Отчего бы мне и не рассуждать? Мне жалко их, всех четверых. Я не понимаю, что у тебя за сердце? Сейчас же войди в дом, посиди немного, поговори хоть чуточку и после этого иди, куда хочешь. Я не могу больше стоять здесь, на улице, я так замерз, что скоро кренделем стану.
— Ладно! — Йорх кладет руку на плечо брата. — Пошли в дом, ведь не разбойник же я. Но сперва ответь мне, и ответь совершенно правдиво, много ли у тебя денег?
— Немножко есть, но хутор я, во всяком случае, на свои деньги купить не смогу.
— В этом и нет надобности. Небось, в Пихлака и тебе тоже найдется местечко. Там хватит места всем. Жилой дом в два раза больше нашей развалюхи.
— В каком таком Пихлака?
— Это название хутора, который я хочу купить в Ныве.
— Пихлака… — повторяет молодой человек. — Почему не Тооминга? [28]
— Не я же окрестил этот хутор. Айда в дом! И смотри, Бенно, чтобы ты стоял на моей стороне!
— Ну, поглядите теперь как следует, — Бенно вводит своего братца в рабочую комнату, — и скажите, узнаете ли вы этого человека?
— Ой, Иисусе, это же Йорх! — восклицает старая госпожа Кийр.
— Иисус никогда не был Йорхом, — старший сын усаживается на край рабочего стола, шапка — на голове, пальто — на плечах.
— Где же ты опять пропадал?
— Как это — опять? Сейчас ходил в Ныве, чтобы купить хутор. Скоро все переберемся туда жить. Там большое поселение, и для всех нас найдется работа; кто хочет шить, тот пускай шьет, сам же я стану земледельцем. Все здешнее обзаведение продадим и — подальше от паунвереских дьяволов!
— Это еще что за разговор? — Старый Кийр выходит и задней комнаты, очки сдвинуты на лоб, седой клок бородки взъерошен. — Стало быть, уматывать из Паунвере и все тут! Куда? Зачем? Нет, я с места не сдвинусь. Здесь я родился, здесь я и умру.
— Ой, святый Боже! — Старая хозяйка молитвенно складывает руки. — Опять начинается ссора!
— Успокойся, мама! — произносит младший сын Бенно. — Почему бы и не переехать в Ныве, если там славный хутор и большое поселение. Ну что тут, в Паунвере, хорошего? Если все же посмотреть на дело вполне серьезно, то и впрямь надо сказать, что с Йорхом здесь поступили несправедливо.
— И ты туда же! — гаркает старый мастер, нахмурив брови.
— Да, да-а, туда же и я. Ведь не всегда Йорх такой вертопрах, каким он иной раз бывал. — И обращаясь к невестке, Бенно спрашивает: — А что ты на этот счет думаешь, Юули?
— Я? Ну что я могу думать?
— А все же? — Георг Аадниель снимает шапку и доброжелательно улыбается.
— Я на все согласна.
— Смотрите-ка, ты все же — человек хороший, хотя я тебя, случалось, и обижал. Пойдем туда, в нашу комнату, я хочу с тобой немножко поговорить с глазу на глаз, есть вещи, которые должны оставаться строго между нами.
— Поступайте, как знаете, но я свой домишко не продам! — Старый мастер топает ногой и уходит в заднюю комнату.
— Нет, я тоже не хотела бы перебираться в Ныве, в совершенно чужое место! — Мамаша Кийр трясет головой. —Чего нам тут-то не хватает?
— Ну что ты слушаешь болтовню Йорха! — ворчливо говорит из задней комнаты старик.
— Постойте, постойте! — В разговор за отсутствием Йорха и Юули, которые уже находятся на второй половине дома, вступает младший портной Бенно. — На этот раз вовсе не пустая болтовня. Зачем же Йорху хранить свои, как говорится, чистые деньги? Кто знает, де-нежный курс может измениться или еще что произойдет. А если Аадниель купит себе добрый хуторок, то во всякое время будет иметь что-то твердое.
— Пускай покупает хоть три хутора, — ворчит старый портной в задней комнате, — но пусть оставит в покое мою душу. Мне нужен один единственный хутор — на паунвереском кладбище. И он уже куплен, другие мне ни к чему. Неужели я в канун своей смерти должен начать выпендриваться за компанию с каким-то искателем невесть чего?! Не будет этого! Еще и ты, Бенно, встал на его сторону, но вот что я тебе скажу: отныне дороги стариков и молодых расходятся. Позвольте мне оставаться, где я есть, и если за день починю хотя бы пару штанов — с меня достаточно! Но с места я не сдвинусь! И тем более не отдам Йорху свои тяжким трудом нажитые копейки. Нет, старуха, иди сюда и скажи, разве я не прав? К Рождеству забьем свинью, наварим студня, запьем квасом — что нам еще надо? Я был бы непроходимым дураком, если бы начал перебираться в какое-то Ныве или Бог знает куда еще.
28
Тооминга — в переводе с эстонского — черемуховый