Борис Шлецер

Секретный доклад

(пер. с франц., вступ. заметка и коммент. М. Гринберга)?

Борис Федорович Шлецер (Boris de Schloezer) принадлежит к числу не столь редких для минувшего столетия людей науки и искусства, чей талант раскрылся не на родине, а на чужбине, - если это слово в данном случае можно применить к Франции, ставшей для него, без сомненья, вторым родным домом. У нас он известен прежде всего как друг и переводчик Шестова, меньше - как музыковед и литературный критик, и, кажется, совсем не известен как оригинальный писатель.

Борис Шлецер родился 8 декабря 1881 г. в Витебске. Его мать была бельгийкой (отсюда русско-французский билингвизм, позволивший ему свободно существовать в двух культурах); по отцовской же линии его род восходит к известному историку XVIII в. Августу Людвигу фон Шлецеру. Шлецер получил в детстве хорошее музыкальное образование, но отказался от карьеры пианиста и решил изучать общественные науки: в 1901 г. он кончил Брюссельский университет, защитив дипломную работу об "эгоизме". После возвращения в Россию молодой критик печатался в журналах "Золотое руно" и "Аполлон"; наиболее важной его работой, опубликованной в предреволюционные годы, была статья о Скрябине (Шлецера связывала с композитором не только тесная дружба, но и родство: Скрябин был женат на его сестре).

В 1921 г. Шлецер покинул Россию и поселился в Париже. Вскоре он начал работать секретарем редакции "Ревю мюзикаль", одновременно сотрудничая с другими периодическими изданиями, в частности с авторитетным журналом "Нувель ревю франсез", где спустя некоторое время стал вести ежемесячную рубрику, - это сотрудничество продолжалось без малого сорок лет (с перерывом на военные годы), вплоть до 1957 г., когда он был вынужден прекратить работу из-за ухудшившегося состояния здоровья. Первая книга Шлецера, посвященная творчеству Скрябина и написанная еще в России, в 1919 г., вышла в 1923 г. в берлинском издательстве "Грани". Это, судя по всему, его единственное большое сочинение на русском языке: все последующие книги - "Игорь Стравинский" (1929), "Николай Гоголь" (1932, 1946 и, полностью переработанное издание, 1972), "Введение в творчество И.С. Баха, опыт музыкальной эстетики" (1947), "Проблемы современной музыки" (в соавторстве с Мариной Скрябиной, дочерью композитора; 1959, 1977) - написаны и изданы уже на французском (основные музыковедческие работы Шлецера переведены на английский, немецкий и испанский языки). Влияние личности и идей Шлецера в артистических и академических кругах послевоенной Франции было весьма значительным, хотя внешне и не столь заметным. "В силу ряда причин Борис Шлецер не был знаменит, - писал в "Монд" спустя два месяца после его смерти историк литературы и искусства Гаэтан Пикон. - Он чаще излагал свои мысли в устной, чем в письменной форме. Небольшая группа "шлецерианцев" составилась из тех, кто лично его знал, слышал... 1 Шлецер внес решающий вклад в создание нового интеллектуального климата, преимуществами которого довелось в большей степени воспользоваться его последователям, нежели ему самому. Я не имею здесь в виду труд переводчика, чья роль, ограниченная посредничеством, изначально предполагает жертвенность. Однако нельзя не сказать, насколько важна для нас была именно работа Шлецера. Период, когда он начинает публиковать переводы русских классиков в издательстве Шифрина и появляться в кругах, близких к "Нувель ревю франсез", был поистине переломным. Позже у нас будут говорить об эпохе американского романа. В 30-е же и последующие годы во французской литературе распространяется влияние романа русского - начиная от Жида и далее, через "Человеческий удел" Мальро, через "Солнце Сатаны" Бернаноса, "Черную кровь" Гийу, "Путешествие на край ночи" Селина, "Тошноту" Сартра, вплоть до "Чумы" Камю... Едва ли не всюду можно в это время обнаружить следы чтения "Записок из подполья", переведенных в 1926 г. Шлецером. С другой стороны, без него мы бы не узнали Шестова. А Шестов повлиял и на Габриеля Марселя, и на Камю, и, вероятно, на Батая. Но роль Шлецера далеко не исчерпывается посредничеством между культурами 2. Прежде всего мы знаем его как музыковеда... Одним из первых в довоенной Франции он показал значение венской школы, которой вскоре, после войны, предстояло определить пути развития французской музыки, подтверждением может служить творчество Рене Лейбовица, Пьера Булеза...Он предвосхитил наиболее актуальные приемы анализа, поставив в новых терминах проблему природы художественного произведения, его отношения к автору, говоря обобщенно, проблему отношения между субъективным и объективным..." 3. Пикон подразумевает здесь созвучную идеям русского формализма, в то время еще неизвестного во Франции, концепцию мифического "я", которая была изложена Шлецером главным образом в его книге о Бахе.

Хотя в 60-е годы ослабевшее зрение не позволяло Шлецеру читать и работать за пишущей машинкой, он продолжал активную творческую деятельность до последних дней, записывая свои сочинения на магнитофон (в дальнейшей подготовке их к печати ему помогала жена). Именно в это время была написана его художественная проза: роман "Меня зовут никто" (1969), иллюстрирующий теорию мифического "я" 4, и новелла "Секретный доклад" (1965), которая предлагается вниманию читателей НЛО. Это произведение прямо соотносится с комплексом излюбленных тем русского "серебряного века", подробно исследованным в недавней книге А. Эткинда: конфликт социальной инженерии и реальности жизненного цикла, коллективное спасение-преображение и его связь с "ампутацией пола", победа культурного над природным и т.д. 5. Демонстрируя в своей философской притче возможные следствия соответствующих рационально-утопических идей, Шлецер вместе с тем ставит под вопрос и связанные с этими идеями направления религиозной мысли: полнота бессмертия, столь желанного для обитателей далекой планеты, оказывается неотделимой от полноты развоплощения, по ступеням которого им приходится последовательно подниматься.

Борис Шлецер умер 7 октября 1969 г. в Париже.

СЕКРЕТНЫЙ ДОКЛАД

Жоржу Пуле 6

Polla' t'a deina' couьde'n aьnqrwгpou deinoьteron peгlei

Софокл, "Антигона", ст. 332-333 7

Господа,я созвал всемирный совет на внеочередное закрытое заседание по просьбе нашего коллеги, вернувшегося месяц назад из длительного путешествия по соседним планетарным системам. Вы уже ознакомились с отчетом, в котором он изложил результаты своего исследования форм и условий жизни в этой области нашей галактики. Отчет этот, однако, был напечатан в сокращенном виде: одну из глав автор не решился обнародовать без нашего согласия, боясь слишком сильно взбудоражить умы. Если мы сочтем, что публикация этих материалов действительно может быть опасной - во всяком случае, без надлежащих подготовительных мероприятий, - он готов поместить их на хранение в секретный отдел нашего архива. Разумеется, все мы, присутствующие на сегодняшнем заседании, обязуемся до принятия окончательного решения хранить молчание о том, что сейчас услышим. Передаю слово нашему коллеге.

Господа,изучая систему Альфа Центавра, я обратил внимание на одну из планет, которая своими размерами, составом атмосферы, окраской густого растительного покрова и углом наклона к эклиптике поразительно напоминала нашу Землю. Я ни разу не встречался с подобным сходством во время моих предыдущих экспедиций и решил провести на этой планете некоторое время. Это и есть планета, о которой я умолчал в моем официальном отчете. Я буду называть ее планетой Икс: такое название представляется мне вполне уместным, поскольку и после проведенного исследования эта планета во многом осталась для меня неразгаданной тайной, причем, возможно, имеющей прямое отношение к нам, жителям Земли.

Во время спуска я заметил, что ледяные полярные шапки на Иксе простираются вплоть до поясов умеренного климата, и пришел к выводу, что если здесь и есть жизнь, сколько-нибудь напоминающая земную, то она должна быть сосредоточена в тропических и субтропических зонах, отличавшихся равнинным рельефом. Посадив мой корабль на большом лугу, пестревшем цветами и окруженном с трех сторон рядами высоких, аккуратно подстриженных деревьев, я вышел наружу. Воздух был свеж и душист. Солнце, освещающее Икс, уже касалось горизонта. Я увидел вдали несколько ступенчатых зданий, построенных из блестящего материала: оттуда по направлению ко мне бежали существа, которых лучше всего называть людьми, - настолько они казались похожими на нас при первом взгляде. Их бег, однако, был так стремителен и легок, как будто они летели, совсем не касаясь земли. Одеждой им служили какие-то короткие туники, окрашенные в яркие цвета.