— В двенадцать? — переспрашиваю я. — Я ищу нечто, что ты закопал у меня дворе, когда тебе было двенадцать?
— Нечто, что мы закопали вместе с Уэсом. — Он показывает на землю у себя под ногами, а затем делает шаг в сторону. — Копай здесь, но будь аккуратна, а то зацепишь лопатой и сломаешь то, что там лежит.
Охваченная волнением, я вгоняю лопату в грунт. Происходящее ужасно похоже на одно из наших старых выдуманных приключений. Спенсер снова Индиана Джонс, а я — Мэрион Рэйвенвуд, которая на самом деле была, конечно же, тайной принцессой. Я непроизвольно оглядываю кусты, почти ожидая, что к нам подкрадется Уэс. В наших играх он почти всегда изображал плохиша, поскольку ему нравилось быть тем, кто похищает у Индианы Джонса принцессу Мэрион, и удерживать меня в заложниках.
Чаще всего Спенсер и Уэс сходились в схватке за меня, и пока они, катаясь по земле, понарошку дрались, я ускользала и провозглашала сокровище своим. Обычно сокровищем были какие-нибудь пирожные, и я успевала слопать половину, прежде чем они понимали, что меня нет.
— Предупреждаю сразу: если это кекс четырехлетней давности, есть его я не буду, что бы ты там ни говорил.
Спенсер хохочет так громко, что я невольно напрягаюсь, боясь, что мама услышит его и спросит, чем это я занимаюсь. Но потом я вспоминаю, что слышать и видеть его могу только я. Меня снова охватывает беспокойство. Вдруг он все-таки плод моего воображения, и я пытаюсь откопать то, чего нет? Если я не найду никакого спрятанного сокровища, то чем я оправдаюсь перед родителями за развороченный двор?
Спустя три ямы и десять минут лопата наконец-то натыкается на что-то твердое. Ахнув, я падаю на колени и лихорадочно продолжаю рыть — уже руками, — чтобы раскрыть найденное сокровище. Мои пальцы чувствуют пластик под рыхлой землей, и я, подняв на Спенсера взгляд, усмехаюсь. Мне снова девять, и это мое самое захватывающее приключение.
Раскопав серебристую шкатулку для драгоценностей Hello Kitty, я опять ахаю.
— Она же моя! — взвизгиваю я, отчего Спенсер взрывается хохотом. — Я чуть с ума не сошла, когда она потерялась. Зачем вы стащили и закопали ее?
Поднявшись на ноги, я смахиваю со своей старой реликвии землю. Я не видела ее так давно, что она кажется волшебной, покоясь в моих руках.
— Нам была нужна такая штуковина, куда не смогли бы пробраться жуки. Это единственное, что у нас получилось найти. Мы же не виноваты, что ты оставила ее в игровом домике.
Посмеиваясь себе под нос, я представляю, как однажды ночью, когда Уэс остался у Спенсера на ночевку, они пробрались в домик на дереве, чтобы похитить мою шкатулку и спрятать в ней какое-то таинственное сокровище.
— Нет! Не открывай! — кричит Спенсер, когда я берусь за крошечную защелку. Он пытается отобрать шкатулку, но его руки проходят сквозь нее.
Я отвечаю на его отчаянный взгляд коварной усмешкой.
— Похоже, ты не в силах остановить меня.
— Бэйли Мари Аткинсон, ты не посмеешь!
Соблазн заглянуть в нее очень велик. Однако, если он правда против, я не стану этого делать. Тем не менее, я подношу шкатулку к уху, слегка встряхиваю и слышу, как внутри гремят какие-то небольшие предметы.
— О-о, звучит интригующе.
— Бэйли, серьезно. Тебе нельзя смотреть, что там внутри.
Он только распаляет мое любопытство.
— Почему? Что там? Еще мои вещи, которые вы с Уэсом украли?
— Это капсула времени, ясно? Мы с Уэсом положили туда кучу глупых вещичек, но это личное.
Такая секретность просто убивает меня. Что, черт возьми, двенадцатилетние Спенсер и Уэс могли положить в украденную шкатулку и закопать, если это смущает его до такой степени, что мне даже нельзя заглянуть внутрь?
— Это моя шкатулка, и вы закопали ее у меня во дворе. Я имею право хотя бы одним глазком посмотреть, что внутри.
— Ну ладно тебе, там суперсекретные мужские штучки. Девушкам видеть запрещено. Пообещай, что не станешь ее открывать.
Спенсер искренне встревожен тем, что я загляну внутрь. Подпрыгивая на носочках, он машет руками в бесплодных попытках вырвать шкатулку и смотрит на меня умоляющим взглядом. Ничего милее я в жизни не видела и потому, конечно, смягчаюсь.
— Хорошо. Обещаю. Но зачем ты сказал ее выкопать, если я не увижу, что в ней?
Спенсер с облегчением выдыхает.
— Потому что тебе нужны доказательства, что я настоящий, а Уэсу нужно то, что в шкатулке.
При напоминании Спенсера о доказательствах правда наконец-то проникает в мой разум.
Шкатулка выскальзывает из моих пальцев, а глаза начинают блестеть. Спенсер был прекрасен и прежде, но теперь, когда я знаю, что это действительно он — что он правда-правда стоит передо мной, — он поистине ослепителен. Спенсер — мечта, которая вырвалась из моего сердца и воплотилась в реальность. Я начинаю дрожать, и у меня еле-еле получается вымолвить:
— Спенсер?
Он улыбается, радуясь, что я наконец-то поверила, однако в его взгляде столько тоски, что мое сердце обжигает яростной болью.
— Привет, детка, — мягко шепчет он сквозь ветерок, и его голос дрожит. — Я так сильно по тебе скучаю.
У меня щиплет в глазах, но в то же время от счастья я словно парю. Я удерживаю рыдания в груди, и они вырываются придушенным смехом.
— Я по тебе тоже. Ужасно. Поверить не могу в то, что ты здесь.
Я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему. Желание ощутить его почти причиняет мне боль.
Спенсер тоже поднимает ладонь и останавливает ее в миллиметре от моей кожи. Я знаю, что ничего не почувствую, но все равно проталкиваю пальцы сквозь его бесплотную руку.
— Как такое вообще возможно? — спрашиваю я, пока мы, словно играя в какую-то игру, пытаемся ухватить друг друга пальцами.
Спенсер вздыхает и опускает руку.
— Это довольно сложно объяснить.
— Но ты попробуешь?
Он не может мне отказать. С печальной улыбкой он оглядывается на дерево позади нас.
— Не согласитесь ли вы, о принцесса, присоединиться ко мне на тайном свидании в запретной башне?
Я смеюсь. Такими словами он приглашал меня в домик с тех пор, как в десять лет я призналась ему, что, находясь наверху, чувствую себя принцессой в башне. Взяв шкатулку, я следую за ним в нашу старую крепость.
Подойдя к лестнице игрового домика, Спенсер галантным взмахом руки приглашает меня подняться первой.
— После вас, миледи.
— Балда, — фыркаю я.
Спенсер обиженно прижимает руку к сердцу.
— Ответь подобающим образом. Например: «Благодарю вас, любезный сударь» или «О, Спенсер, вы такой джентльмен!».
Хихикая, я посылаю ему воздушный поцелуй.
— Мой герой.
Его глаза снова начинают сиять. Он притворяется, что ловит мой поцелуй, и прикладывает его к губам.
— Вполне приемлемо. Можете продолжать.
Поднимаясь наверх, я смеюсь. А открыв люк, вижу, что Спенсер уже внутри — стоит, прислонившись к окну, которое выходит на мою спальню. Он хихикает, когда я оглядываюсь в поисках парня, которого оставила стоять на земле, и показывает на себя пальцем.
— Я призрак, забыла?
Я надуваю губы.
— А еще выпендрежник.
Конечно, от этого его улыбка становится в два раза шире.
— Тебе понадобилось, чтобы я привезла тебя из школы домой, но ты можешь просто взять и переместиться по воздуху в игровой домик?
— Вроде того.
Он отходит от окна и плюхается на наше старое одеяло — не то, чтобы его движение издавало какой-то звук, просто действие выглядит как привычное «плюх». Вместо того, чтобы сесть рядом, я сажусь, скрестив ноги, напротив — хочу видеть его лицо, — опираюсь на руки и терпеливо жду его объяснений. Он опять улыбается. Ему всегда нравилось быть в центре внимания, и сейчас он полностью завладел моим.
— Я привязан именно к тебе, — признается он. — И должен оставаться неподалеку.
Мысль о том, что он связан со мной, вызывает улыбку. Заметив ее, Спенсер подмигивает, тоже довольный положением дел. Он прислоняется к стене домика и переплетает пальцы за головой. После минутного молчания он снова начинает говорить, а я сижу в размышлениях, как он может опираться на что-либо. Хотя я не уверена, что он касается стены или пола, на котором «сидит». Он просто… здесь.
— Не всем удается вернуться, — шепчет он. — И те из нас, кто все-таки возвращается, не могут делать все, что захотят. Духи приходят для определенной задачи. И мы связаны ограничениями, чтобы не отвлекаться от цели. Иначе соблазн бродить по земле и тосковать по своей прежней жизни будет слишком силен.
Помрачнев, он опускает руки на колени и какое-то время смотрит на них, прежде чем взглянуть из-под ресниц на меня.
— На небесах очень даже неплохо, но переход тяжел. Тяга быть рядом с близкими, которых мы оставили на земле… — Он делает глубокий вдох, а затем медленно выдыхает. — Мы не должны возвращаться, но порой душе трудно смириться со смертью.
Я проглатываю внезапно появившийся в горле комок. Я точно знаю, что он имеет в виду. Ведь я тоже не смогла смириться с тем, что его больше нет.
— Иногда незаконченное дело мешает нам принять загробную жизнь. В зависимости от наших мотивов и задач, которые мы хотим выполнить, некоторым предоставляется шанс исправить ошибки или разобраться с тем, что удерживает их на земле.
Мой взгляд падает на шкатулку, лежащую у меня на коленях. Что бы там ни было — это его незаконченное дело. Уэс — его незаконченное дело.
— Значит… ты вернулся для того, чтобы я отдала ее Уэсу, не узнавая, что там внутри?
Его ответ тих и полон вины.
— Это важно.
Меня не должно ранить то, что он вернулся, чтобы исправить что-то с Уэсом. В конце концов, он предпочел показаться мне, а не Уэсу, и у нас действительно ничего незавершенного не осталось. Мы были счастливы и любили друг друга. Но тем не менее, думая об Уэсе и Спенсере, я чувствую ревность и грусть. У них была некая сторона отношений, в которую меня никогда не включали. Связь, которую я никогда не понимала и никогда не была ее частью. Это всегда было обидно, и осознание того, что эта связь соединила их и за пределами жизни, делает обиду невыносимой. Снова они против меня. Даже сейчас Уэс вбивает клин между мной и Спенсером.