За окнами – в костре догорающей зари – вдруг родился и мощно поплыл по-над причудливыми кровлями и куполами Столицы гулкий звон. На закате здесь звонили колокольни всех церквей сразу. И православных, и католических, и Новой Веры и Бог его знает каких еще... Это впечатляло.

«Ничего не случилось!» – сказал он себе, положил нож на место и встал из-за стола. Вспомнил про остывший кофе и залпом – как лекарство – проглотил его. В мозг прохладной волной накатила привычная трезвая ясность. Но осталось тревожное чувство странной раскладки карт судьбы.

Предчувствие.

О блоке связи своем Братов, впрочем, мог бы и не беспокоиться: не далее, чем в двух километрах от места происшествия, на мосту через неглубокий, но зато мутный Красный Ручей, блок вылетел из окошка кара и канул на глинистое дно вялого потока – ни Мепистоппель, ни Счастливчик не были такими дурнями, чтобы таскать за собой вещь, которую в два счета можно обнаружить по встроенному «радиоэху».

А от Красного Ручья до шоссе на Степное было и вовсе рукой подать.

Истомившийся на торчке Гнат просто остервенел, когда после почти часа ожидания услышал на шоссе до боли знакомый звук тормозов вверенного ему кара, а затем – переливающийся посвист нахального угонщика. Неусыпный страж его встряхнулся, приветливо махнул хвостом – в смысле «ну, мне пора, ты здесь уж давай сам дальше, не подведи...» – и длинными скачками помчался к уже вновь трогающемуся с места кару. Сам Гнат несся за ним скачками более широкими, но не такими быстрыми, вращая над головой выдранную из ограды места своего заточения двутавровую балку. Кобель сходу, лихо подбросив зад, нырнул в окошко кара и второй раз на день Позняк свою машину только и видал... Метнув стальной кол вслед ворам – тот помял-таки крышку багажника уходящей машины и остался лежать посреди дороги – Гнат, исходя кучерявым матом, побрел буераками, срезая повороты шоссе, к ближайшему поселку, прикидывая, что хотя и лишился в этот день кара и, скорее всего, работы, голову, все-таки, уберег и – как Бог свят – с тем, чтобы поднять тревогу не медлит, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства. Насчет тревоги к тому моменту он мог не волноваться – тревога уже полыхала вовсю.

Настольный видеофон призывно закурлыкал, поспев с этой своей миссией как раз к тому моменту, когда Ким поправлял перед зеркалом галстук и мокрую после душа прическу. Покрутил в руках дезодорант, но вспомнил, что люди с Чура не расстаются со своими собаками – вполне возможно, что и этот чудак притащит с собой псину. А Пcы к посторонним запахам относятся критически.

Галстук Ким пытался привести в вид божеский минут пять – с вязанием узлов на этом предмете туалета у него дело обстояло неважно. Так что к аппарату он подошел чуть раздосадованным. Да и торопить его не стоило – время у него еще было.

Вынырнувший из недр экрана господин секретарь одним видом своим заставил его забыть о мелких неприятностях. В подробности государственный муж не вдавался, а ограничился только тем, что уведомил Кима об отмене всех предыдущих планов и о том, что в приемной министра внутрених дел на его имя выписан пропуск. К гостинице же через несколько минут подъедет, чтобы забрать его, младший следователь Смирный. Еще он напомнил, что министр ждать не любит и исчез с экрана.

«По крайней мере, я не зря возился с галстуком», – утешил себя Ким, бегом спускаясь по лестнице. Кар министерства действительно ждал его. Сухой человек с резкими, словно шрамы, складками на лице представился:

– Анатолий Смирный, вы предупреждены...

И чуть ли не втолкнул его в кабину. Кар резко взял с места.

Скорость сбавлять не пришлось всю дорогу – даже в кабинет министра господин Смирный ввел его на рысях. В кабинете стояли и одновременно говорили – по телефонам и друг с другом – человек шесть матерых государственных мужей, и понять так вот с ходу, кто из них министр было нелегко.

Впрочем, то, что дорогой гость с Чура уведен прямо из стойла и визитной карточки похитители после себя не оставили, Ким понял еще раньше, чем был представлен присутствующим. Министров в кабинете оказалось целых два: тот что поосанистей – Ротмистров – и был хозяином кабинета, а молодой и усатый – Кречмарь – был в ответе за действия Объединенных Республик в чрезвычайных обстоятельствах. А еще тут были генеральный прокурор, тип из аппарата Президента и замы руководителей обоих разведок Прерии – внешней и армейской. Украшением этого букета был молчаливый посол Колонии Святой Анны – живое доказательство того, что положение дел не просто плохо, а из рук вон плохо.

А вот господина секретаря унесли куда-то черти, так что представил Кима собравшимся встретивший его в приемной референт. Он же – после кивка министра – молча вручил ему депешу с грифом Управления. Пока Ким читал документ, собравшиеся обступили его, разглядывая кто с сомнением, а кто – с сочувствием.

– Надеюсь, вы поняли смысл полученных предписаний? – осведомился хозяин кабинета.

И уточнил:

– Вы должны отложить все остальные ваши обязанности и действуете теперь в составе объединенной комиссии наших министерств. Вами, как представителем службы федерального уровня, мы усиливаем следственную группу комиссара Роше. Вы ведь не знакомы с ним?

Ким растерянно огляделся и высказал единственно разумное при таком раскладе предположение:

– В таком случае мне, видимо, следует немедленно отправиться на э-э... Козырную набережную?

– Нет, – министр жестом как бы попридержал его. – Дело в высшей мере конфиденциальное, и будоражить наш муравейник на Козырной не стоит. Я распоряжусь – вам освободят кабинет в э-э...

– Мне уже дали кабинет в Ратуше, – уточнил Ким.

– Вот и прекрасно. Тихо и не привлекает лишнего внимания... Там и ждите Жана. Вы действуете с ним на одинаковых правах. В подчинение комиссара, а теперь и в ваше, входит восемь человек. Вы можете привлекать также всех, кого сочтете необходимым – моя санкция будет всегда...

Мимо внимания Кима не прошло то, что теперь уже все в кабинете смотрели на него с сочувствием. Министр тоже заметил это.

– Надеюсь, вы сработаетесь с мсье Роше. Он весьма... весьма своеобразный работник... В чем-то большой ребенок, в сущности, но – мастер своего дела. Так что мы весьма рассчитываем на ваше взаимодействие. Сами понимаете, что никакая огласка не желательна... Весьма не желательна. Все необходимые материалы будут переданы на ваш терминал – оставьте координаты у моего референта. У него же получите и необходимые документы. Разумеется, вам гарантирована поддержка наших компетентных служб, – министр кивнул на пару генералов в штатском. – Но они делают свое дело, а вы – свое. В настоящий момент произведено первоначальное дознание... Но мы решили не пускать дело по обычным каналам, а образовать комиссию э-э... чрезвычайного характера. У вас будут какие-то пожелания или соображения?

– Стороной, принимающей меня на Прерии, – вспомнил Ким, – является комитет безопасности...

– Разумеется, их поддержка вам гарантирована тоже... – улыбка министра слегка увяла. – Господин Азимов сейчас на приеме у Президента.

Всеобщее молчание стало почти гробовым. Киму стало очень жалко господина секретаря.

– Он свяжется с вами, – как-то неуверенно продолжил министр. – Он, или лицо его замещающее...

– В таком случае, я не буду отнимать у вас время... – постарался прервать неловкую паузу Агент на Контракте.

– Дело не ждет, не смею вас задерживать, – с облегчением согласился министр.

У Старой Кирхи они второй раз сменили кар.

– Перестаньте дразнить собаку! – раздаженно сказал Тони Гостю, который проявлял гораздо больший интерес к Бинки, чем к своим вооруженным спутникам – с того самого момента, как псина присоединилась к их компании.

Сам Бинки тоже повел себя странно: настороженно сторонился чужака и в то же время с каким-то любопытным недоумением не сводил с него глаз, словно силясь ухватить что-то очень для него важное... Самое скверное заключалось в том, что при этом Гость, не отрываясь от своей странной беседы с псом, неустанно задавал вопросы – один глупее другого – в основном, обращаясь к Мепистоппелю, в котором чувствовал, видимо, главного.