Главарь внимательно прищурился на деньги.

– Хватит этого. По рукам, – они выпили еще по «граппе», разделили еще один «медзо-сигаро». Молча разглядывали друг друга. Главарь – откровенно, не стесняясь, с улыбкой. Гремин – с достоинством, не волнуясь.

– Слушай, а зачем ты обратился к нам ради такого пустяка? Платишь огромные деньги. Тебя могли убить мои люди, покажись ты им подозрительным.

Гремин не темнил:

– Верано – не пустяк. Мне важно, чтобы ни одна живая душа не знала о нашем с тобой разговоре и о том, что у меня будут ключи. Кроме меня, тебя и твоего парнишки… На таких условиях я мог договориться только с тобой.

Снова воцарилось молчание. Главарь поглядывал на огонь, на нож, улыбался. Последнее слово было за ним:

– Да, пожалуй, ты прав. Можешь быть спокоен – когда все будет кончено, об этом деле будем знать только мы вдвоем.

Гремин побледнел, но совладал с собой:

– Но это уже тебе виднее.

В ту ночь Евгения бодро направилась к семейному склепу Марианны. Сама Марианна была уже там. Очевидно, вскоре должен был появиться Гремин.

Альфред прятался в развалинах Сан Лоренцо, в верхнем ярусе, в листве, где его никто не видел. С бутылкой «граппы», термосом кофе, с буханкой серого немецкого хлеба, напоминавшего ему детство. Ему нравился немецкий хлеб. И как он ненавидел итальянскую чабатту! Накануне он стал свидетелем, как в толпе на площади Болонья вожак глухонемых передал Гремину кожаный мешочек. Тот в ответ – конверт с деньгами, который вожак, кстати, не хотел брать. Потом взял. Они обнялись, расцеловались, как добрые знакомые. Альфред в очередной раз не удержался: грамотно работает, сука!

Он не смог выследить, как Гремин проник на кладбище. Значит, остался со вчерашнего вечера. Сейчас попасть вовнутрь предстояло ему.

Альфред выбрался из своего насиженного убежища. Натренированное, упругое, несмотря на набравшийся жирок, тело повиновалось с точностью швейцарских часов. Закрыв глаза для пущего блаженства, он несколько раз качнулся корпусом вправо-влево, потом бросил сомкнутые ноги в пустоту. Обломок балки над правым крылом трансепта – второй бросок. Парус, когда-то хранивший лик евангелиста Иоанна – еще бросок. Карниз вдоль правого нефа – и мягкое скольжение вниз по пилястру. Ни единого звука, шороха, стука, скрипа – так он преодолел тридцать пять метров и оказался на земле.

Плотный черный свитер, хотя было совсем не холодно, простые брюки, серые, никакие, удобные башмаки, старые, разношенные, на шнурках. Когда шнурки завязываешь в два узла – это самое надежное. И нога себя чувствует свободно, и ботинок не соскользнет. На голове – баск. За поясом под свитером пистолет «Штейр» – оружие интеллектуалов, садистов и уголовников высочайшей квалификации.

Альфред медленно пошел на некотором расстоянии вдоль основной северо-западной стены кладбища. Собственно, это и была настоящая стена. Все остальное вдоль Танженцьяле представляло собой фашистский новодел. Стена поддерживала насыпной плоский холм, на котором размещались склепы и капеллы знати и богатых торговцев и промышленников.

В подходящий момент Альфред, как белка, вскарабкался на ближайший ясень, подтянулся, качнулся. Перекинулся на соседнее дерево у самой стены. Повис на стене, держась за обломок то ли полуразрушившегося карниза, то ли какой-то старый барельеф – за какой-то выступ. Стена старая, словно изрытая оспой, зацепиться есть за что. Всосавшись в стену, Альфред прополз три-четыре метра и оказался наверху. Минута раздумья, балансирования. Прекрасно видя в темноте, он успевал окинуть взглядом окрестности, определить, где помягче грунт. Легкий наклон стального тела – и он опускается в нужной точке. Бесшумно, тихо, не только не запыхавшись, а и почти не испачкав одежду. Теперь предстояло найти прекрасную троицу. Он подобно Гремину, вжался в стену, превратился в человека-невидимку и стал смотреть и слушать.

Проходили какие-то люди, кто-то прополз рядом, оставляя аромат дорогих сигарет, щекотнуло ноздри дуновение французских духов, кто-то приглушенно матюгнулся, кого-то ударили, где-то послышались шлепки падающей с лопаты земли. Альфред не обращал внимания. Пока наконец из ночного хаоса его глаз не выхватил то, что он ждал. Мужской силуэт бесшумно передвигался от склепа к склепу. Ночь была безлунная. Ребята сработали грамотно, но не учли одного. Если уметь расположиться, то и звезды могут дать достаточный свет.

Через какое-то время к Гремину подтянулись две женские тени. И маршруты, и момент Гремин вычислил правильно. К тому же в богатой части кладбища простая публика, местная шпана особо не показывалась, дабы не нарваться на неприятности.

Они остановились в колоннах капеллы Манфреди – внушительного сооружения с низким, приземистым портиком и восемью толстыми гранитными колоннами. Там могли спрятаться с десяток рослых солдат. Только зачем они здесь прячутся? – Альфред недоумевал и вскоре понял: они наблюдали за часовней Альдобанини. В каких-то десяти метрах поодаль, в окружении кустов рододендрона.

Альфред мало смыслил в архитектуре, но ему нравились незатейливые строгие формы старой часовни. Он любил порядок. Однако капелла Альдобанини славилась не только архитектурными красотами. Рассказывали, что в 1910-е годы один из младших отпрысков этих Альдобанини взялся водить сюда дружков и подружек. Ради сильных впечатлений попробовали с покойниками. Потом началась война, все затихло. После войны от многочисленного и некогда богатого семейства не осталось почти никого. В Риме – пара старух, племянники перебрались в Америку. Хотя деньги на поддержание капеллы в сохранности переводились исправно. Именно здесь, под бдительным оком кладбищенских служб, за баснословную плату богатые мира сего удовлетворяли свои грешки.

Ждать пришлось часа два, не меньше. Альфред был убежден, что на этом пятачке наблюдением занимались еще какие-то люди, но это его не беспокоило. Он привык доверять своей интуиции. Она его не подводила ни единого раза. Он знал, что эти люди, кто бы они ни были, не подозревали о его существовании. И, скорее всего, о существовании Гремина и девушек тоже.

Наконец послышалось какое-то движение. Из ниоткуда образовалась тень. Она бесцеремонно уселась на пень в кустах напротив капеллы. С оттопыренными боками, значит, вооруженная, – принял к сведению Альфред и улыбнулся.

От массивного мраморного ангела отпочковалась еще тень. Человек подошел к дверям капеллы. Осмотрелся. Еле слышно пошуршал ключом. Дверь приоткрылась. Тень проскользнула вовнутрь, прикрыв за собой дверь. Тусклая полоска света еле-еле обозначилась под дверью: так, зажгли фонарь. Угу, хорошо, отметил Альфред. Тень так же тихо выскользнула, на мгновение обнажив апельсиновую дольку тусклого света.

Вскоре появился первый приглашенный. Высокий, пожилой мужчина. Он поприветствовал за руку, не снимая перчатки, человека, стоящего у дверей, и тот почтительно склонился. Мужчина потрепал его по плечу, что-то передал, скорее всего кошелек. Затем выпорхнула парочка персонажей помоложе. Кругленькие, лысенькие, в масках, они подталкивали друг друга: мол, посмотри сюда, нет, сюда. Страж у дверей остановил их движением руки, жестом приказал снять маски. Подчеркнуто пересчитал деньги. Что-то процедил, и Альфред уловил только одно слово: «убью».

Следом пожаловали нестарый мужчина, прикрывавший лицо воротником плаща, по осанке военный, вместе с дамой: крупной, хорошо сложенной, с высоким бюстом, солидно колыхавшимся под шалью. Лицо было под маской. Этих страж встретил с особым уважением. Сам довел до двери, проводил внутрь.

Последнюю гостью прикатили в инвалидной коляске. Альфред никак не мог сообразить, кто ее катит. То ли карлик, то ли ребенок. Потом сообразил: горбун, скрюченный вдвое, с огромной головой и тяжелыми ручищами.

– Чао, каро, – просипел он стражу у дверей. Тот не возражал. Значит, заслужил право так приветствовать его.

– Здравствуй, Пепино. Ты, я смотрю, все ближе к земле клонишься.

– Да. Видно, час наступает.