Размышляя так, Синъитиро не без любопытства ждал попутчика. Через несколько минут он увидел шофера, за которым шел человек в студенческой фуражке. То, что попутчиком оказался студент, обрадовало Синъитиро, однако он не испытал того неповторимого чувства, которое возникает при встрече с однокашником.

– Простите за задержку, – сказал шофер. – Вот господин, с которым вы будете ехать.

– Я не стесню вас? – весело поздоровавшись, спросил Синъитиро.

Студент ничего не ответил, только вежливо поклонился. От Синъитиро не ускользнуло благородство, сквозившее в каждой черте его лица, – юноша, видимо, происходил из аристократической семьи. О его высоком происхождении прежде всего говорил удивительно тонкий нос и особая мягкость во взгляде, сразу вызывавшая симпатию и расположение. Одетый в дорогое пальто, с маленьким саквояжем в руках, он буквально поражал своим изяществом.

– Итак, я отвезу вас в Югавару, а затем мы повернем на Атами, – сказал шофер. – Господин был настолько любезен, что согласился.

– Вот и прекрасно, – сказал Синъитиро и вежливости ради обратился к попутчику: – Если, конечно, это вас не затруднит.

Когда они сели в машину, шофер, взявшись за руль, сказал:

– До Атами езды пятьдесят минут, всего на десять минут больше, чем до Югавары.

Он резко засигналил, и машина помчалась по городу, догоняя трамвай.

При мысли о скорой встрече с женой досада и раздражение, охватившие Синъитиро в поезде, бесследно исчезли. При каждом толчке сердце его сладко замирало от ожидания близкого счастья. Студент забился в угол и, хмуря тонкие брови, ни разу даже не взглянул в окно, поглощенный какими-то своими думами.

Так, не проронив ни слова, они доехали до Одавары. Синъитиро очень хотелось заговорить с юношей, к которому он уже успел проникнуться симпатией, но он не решался – такой печальный был у юноши вид.

Сейчас, когда юноша сидел совсем близко, бледное лицо его показалось Синъитиро еще более благородным. В подернутых влагой глазах застыло горе. И хотя молчание становилось тягостным, Синъитиро не осмеливался его нарушить.

Наконец он все же решился и, чтобы начать разговор, задал банальный вопрос:

– Простите, вы тоже приехали с последним поездом?

– Нет, с предыдущим.

Ответ был для Синъитиро несколько неожиданным, и он снова спросил:

– Значит, вы приехали из Токио?

– Да, я жил в Михо. – Тон юноши был скорее деловым, чем взволнованным.

– Вы говорите о сосновом парке Михо?

– Да. Я пробыл там неделю, и мне надоело. – Вы лечились?

– Не то чтобы лечился… У меня плохо с головой. – Тень пробежала по лицу юноши.

– Неврастения?

– Не совсем. – Уголки губ у юноши устало опустились. Он, видимо, был удручен горем, которое не выразишь словами.

– Вы давно оставили учебу?

– Около месяца.

– Впрочем, на словесном факультете посещение лекций, кажется, необязательно? – сказал Синъитиро, вспомнив замеченный им на воротнике у юноши значок. Синъитиро видел, что юноша совсем не расположен вести беседу, но ему очень хотелось потолковать о литературе, которую он любил с детства, хотя сам окончил юридический факультет. И после короткой паузы он снова заговорил: – Простите, вы из какого котогакко [2]?

– Из токийского, – даже не повернувшись к Синъитиро, ответил юноша.

– Так ведь и я там учился, но вас что-то не помню. Когда вы кончили?

После этих слов в сердце юноши возникло то особое чувство, которое возникает у людей, проживших вместе лучшие годы в одном пансионе и потом неожиданно встретившихся.

– Простите меня, ради бога! – воскликнул юноша. – Я кончил в позапрошлом году. А вы?

Впервые за всю поездку юноша улыбнулся. Улыбнулся грустно, но искренне.

– Я кончил как раз в том году, когда вы поступили, – ответил Синъитиро, – потому и не помню вас.

Синъитиро вынул из бумажника визитную карточку и протянул юноше. На ней значилось: «Синъитиро Ацуми».

– К сожалению, я не взял с собой карточки, – сказал юноша. – Мое имя Аоки Дзюн.

После состоявшегося знакомства оба почувствовали друг к другу расположение, и со стороны могло показаться, что в машине едут давнишние друзья.

Мягкий, наивный и очень застенчивый, юноша в то же время обладал способностью быстро привязываться к людям. Так случилось и на сей раз. Стоило ему узнать, что они с Синъитиро окончили одно учебное заведение, как он сразу проникся к нему доверием и как старшему оказывал всяческое внимание.

– Я покинул Токио десятого мая, – стал жаловаться юноша, – чуть ли не месяц скитаюсь по гостиницам, но нигде не могу обрести покоя.

Слушая его, Синъитиро думал о том, что в юношестве часто испытывают тоску, то ли от сложностей жизни, то ли от несчастной любви.

– Я советовал бы вам возвратиться в Токио, – сказал Синъитиро, – ибо на собственном опыте убедился, что только шум и суета большого города могут восстановить душевное равновесие. Поверьте, и в горах и у моря с особой остротой ощущаешь одиночество и тоску.

– Обстоятельства не позволяют мне вернуться в Токио, – ответил юноша. – Жизнь там превратилась для меня в настоящую пытку.

Юноша снова умолк. Глядя на него, Синъитиро испытывал острую жалость: он понял, как глубока рана в сердце этого молодого человека.

Посмотрев в окно, они обнаружили, что Одавара осталась далеко позади и теперь машина мчалась вдоль узкоколейки по самому краю пропасти. Внизу пенились, разбиваясь о берег, волны Тихого океана.

Там, где берег был более пологим, террасами располагались сады с мандариновыми деревьями. Дурманящий аромат их цветов ощущался даже в машине.

– Хорошо бы приехать в Атами засветло, – сказал через некоторое время Синъитиро.

– Мне безразлично. Можно остановиться и в Югаваре, если не поспеем в Атами.

– Тогда остановимся в Югаваре. Я рад нашему знакомству и охотно побеседую с вами.

– Вы надолго в Югавару?

– Нет, еду за женой.

– За женой? – Тень пробежала по лицу юноши.

Дорога была опасной, но шофер, совершавший в день несколько ездок по этому маршруту, смело вел машину, радуясь, что здесь нет препятствий, которые на каждом шагу встречаются в Токио. Он так резко поворачивал руль, что у путников дух захватывало. Вдруг в горах эхом прокатился грохот, заглушивший шум мотора. «Уж не поезд ли это?» – подумал юноша.

Грохот все приближался и приближался. На очередном повороте путники увидели совсем близко поезд. Изрыгая дым и пыхтя, он походил на извивающееся чудовище. Считая поезд анахронизмом, шофер до такой степени презирал его, что не счел даже нужным убавить скорость и решил проскочить вперед, не сразу сообразив, что узкоколейка здесь вплотную подходит к горному озеру и дорога чересчур узка. Когда же он это понял, было поздно.

– Дурак! Что ты делаешь?! – донеслось до шофера.

Шофер растерялся и резко повернул руль, чудом избежав столкновения с поездом. Синъитиро перевел было дух, но в тот же момент, потеряв управление, машина понеслась к обрыву высотой около ста футов, по краю которого рос бамбук. На сей раз шофер перепугался и стал что-то бессвязно бормотать, заметавшись на своем сиденье. Тем не менее он сделал последнее отчаянное усилие и не дал машине свалиться вниз. Он снова резко повернул, машина врезалась в скалу, и Синъитиро услыхал страшный скрежет. В следующий момент его стало бросать из стороны в сторону. У Синъитиро потемнело в глазах, мысли путались. Когда же наконец он пришел в себя, то с трудом разогнулся, пощупал голову, грудь и убедился, что цел и невредим, только голова все еще кружилась. Он огляделся и увидел, что его попутчик наполовину вывалился наружу сквозь приоткрытую дверцу машины.

– Что с вами, что с вами? – Синъитиро хотел втащить юношу в машину, но тот застонал так, что Синъитиро похолодел. – Послушайте!… Послушайте! – громко крикнул Синъитиро.