— Вы любитель великого Вивальди? — синьор Бертини не мог сдержать изумления. Видимо, знатоки Вивальди не часто появлялись в этом доме. Я сделал неопределенный жест и спросил:

— Синьор в синем костюме, седой такой, лет сорока… он еще не спустился?

Если бы не мои музыкальные познания, вряд ли я дождался бы от Сганареля вразумительного ответа — скорее всего, удостоился бы подозрительного взгляда и вопроса, за каким фигом мне нужно это знать, — но тот факт, что мне была известна дата сочинения оперы «Фернандо», поверг, должно быть, синьора Бертини в такое изумление, что ответил он, не задумываясь:

— Вы имеете в виду синьора Балцано? Вы с ним знакомы?

Вопрос был задан без всякого подвоха, но отвечать нужно было, тоже не задумываясь, и я сказал:

— Нет, он мне встретился в коридоре, и я подумал… Мне показалось, что он очень похож на старого друга моего отца, синьора Джиральдони, я хотел его об этом спросить, но он как раз садился в лифт, и я поспешил…

— Понимаю, — кивнул Сганарель. — Вы обознались, должно быть.

— Судя по фамилии, да, — сказал я с грустью. — Жаль. Отец умер год назад, и я хотел… Неважно. Синьор… как вы сказали… Бенцелли… тоже здесь живет?

— Балцано, — покачал головой Сганарель, — он… гм… приходит в гости.

Я не стал продолжать разговор, чтобы вопросы не показались подозрительными. Подозрительно было уже то, что синьор Балцано так и не появился. Возможно, действительно поднялся на один из верхних этажей. Возможно, вернулся к синьоре Лугетти — может, забыл что-то, а может, они так специально договаривались.

А вошел, как и вышел, — сквозь стену?

Глупости.

Кивнув Сганарелю, я вышел на улицу. Странное поведение синьора Балцано меня озадачило; к тому же, фамилия показалась мне знакомой, хотя я и не мог вспомнить, где и когда ее слышал.

В кафе напротив я просидел полтора часа — пока из дверей дома не появилась синьора Лугетти, одна, она куда-то торопилась и быстро пошла по тротуару в сторону площади Кардано. Женщина была так занята своими мыслями, что не заметила, как я пристроился следом и проводил ее до улицы Галилео, где она села на автобус номер 16, шедший в сторону терм Каракаллы. Мои последующие действия были вполне автоматическими, я уже сотни раз этим занимался, так что и описывать не стану — скучно. Результат: синьора Лугетти посетила в тот вечер свою подругу по имени Антониетта Стелла, провели они вдвоем полтора часа, а потом она возвратилась домой — если квартиру на улице Кавура можно было считать домом для кого бы то ни было.

Странный синьор Балцано больше не появился, хотя ручаться в этом я, конечно, не мог — провел у своей двери около четырех часов, но не всю ночь. Я отправился спать, недовольный началом расследования — что-то я упустил (кроме синьора Балцано), так мне говорила интуиция, которая в половине случаев оказывалась права и только в другой половине ошибалась. Можно сказать, что половина — не такое количество, чтобы доверять интуиции: это все равно, что бросать монетку и делать выводы в соответствии с тем, выпадет орел или решка. Конечно. Не стану спорить. Но вот в половине случаев…

Что-то я упустил — что-то очень важное. И никакая теория вероятностей не могла убедить меня в обратном.

Весь следующий день синьора Лугетти посвятила своим научным изысканиям. Я проводил ее до Школы искусств, где она заняла столик в библиотеке, уткнулась в экран компьютера и просидела почти без движения два часа, что-то читала, что-то писала, искала что-то в Интернете, это я мог видеть со своего места, но для того, чтобы разглядеть подробности, мне понадобился бы бинокль, и как бы я выглядел с биноклем в руках в этом респектабельном заведении? Возможно — почти наверняка — она получала и писала письма, и хотел бы я знать имена и адреса отправителей.

Через два часа синьора Лючия отправилась перекусить в кафе, где ее узнали и пригласили за свой столик две немолодые женщины — похоже, преподаватели этого учебного заведения, — и они весело провели время за кофе, не взяв ничего, что могло бы, возможно, повредить фигуре. На мой взгляд, фигурам двух собеседниц синьоры Лугетти не могло повредить уже ничего, но женщины, видимо, думали иначе.

Просидев еще два часа в библиотеке, синьора Лючия поехала в автобусе домой, и я случайно столкнулся с ней, когда она выходила из лифта на нашем третьем этаже — я ожидал лифт, чтобы… Ну, скажем так: просто ожидал лифт.

— Добрый день, синьора Синимберги, — вежливо сказал я, слегка (только слегка!) удивившись неожиданной встрече.

— Синьор Кампора! — искренне (в этом не было никаких сомнений) обрадовалась она. — Вы уходите?

— Ну… — протянул я. — Хочу сделать кое-какие покупки, а потом… Я собирался вам позвонить. Вы сказали вчера…

— Я помню, — она улыбнулась странной улыбкой, которая то ли обещала что-то несбыточное, то ли, наоборот, сообщала, что ничего от синьоры Синимберги ожидать не следует. — Позвоните мне через час, когда вернетесь с покупками…

Она оставила меня перед дверью лифта и скрылась в своей квартире, запершись изнутри на ключ. Я спустился на второй этаж, поднялся по боковой лестнице на третий и тихо прошел к себе, увидеть это синьора Лугетти не могла, а услышать — тем более. Я не думал, что она стала бы следить за моими перемещениями, но… так мне было спокойнее.

Я позвонил ей через час.

Поужинать со мной синьора Лючия не согласилась, но выпить бокал вина…

— В половине восьмого, хорошо, синьор… Кампора?

— Как будет угодно синьоре, — согласился я.

Остаток дня я потратил, приводя свое временное жилище в такое состояние, чтобы о нем можно было говорить не только как о складе старой и бесполезной мебели. Наконец, в семь тридцать девять, с опозданием всего на девять минут, синьора Лугетти позвонила и сообщила, что будет очень скоро, минут через десять. Пришла она в начале девятого, беглым женским взглядом огляделась, села на короткий диванчик у журнального столика и сказала:

— Где же ваше прославленное вино?

Выпив, мы незаметно перешли на ты, пару минут мне даже казалось, что синьора Лугетти расслабилась настолько, что готова оказаться уже сегодня в моей постели, но это было совершенно неправильное заключение, сбой интуиции — во всяком случае, два часа беседы ни о чем и старательное умение синьоры Лугетти обходить любые вопросы, отвечать на которые у нее не было желания, убедили меня… нет, не в том, что Лючия была достойным соперником… она вовсе не стремилась меня в чем-то переиграть… эти два часа скорее убедили меня в том, что если у нее и есть какие-то скелеты в шкафу, то она сама старается о них забыть, затолкать подальше и не вспоминать до конца жизни.

В десять она встала, прервав на середине свой же рассказ о студенте, забывшем после экзамена в столе плеер с полным курсом античной литературы, и сказала:

— Устала… Спасибо за приятный вечер, Джузеппе. Спокойной ночи.

И ушла, не сделав никакого намека на возможность еще одной встречи, я едва успел проводить ее до двери и спросить, могу ли завтра позвонить, чтобы…

Ответа я не дождался. Синьора Лугетти быстро прошла по коридору в свой номер и заперлась изнутри.

А я достал ноутбук и привел в порядок все услышанное, потому что, хотя разговор наш был по видимости совершенно сумбурным, но определенные выводы я, конечно, сделал.

Итак. Во-первых, в недавнем прошлом Лючия пережила сильнейшее потрясение, которое круто изменило ее жизнь. Похоже, что именно это потрясение, о сути которого я пока ничего не знал, заставило ее уйти от бедняги Вериано. Во-вторых, если и были в более глубоком прошлом Лючии криминальные события, то в ее памяти они следа не оставили — иначе я сумел бы что-то почувствовать, не намек даже, вряд ли она стала бы намекать на нечто ее компрометирующее, но о таких вещах я уже научился судить по интонации, с какой человек рассказывает о тех или иных фактах своей жизни, по взгляду, по движениям рук, а руки у Лючии были очень разговорчивыми, она не умела или не хотела следить за своими жестами, и я достаточно быстро стал понимать, когда она говорит правду, когда лукавит, а когда откровенно лжет по совершенно пока для меня непонятной причине.