- Мистер Крукшенк, читали ли Вы заметочку о нашем покойном друге, которая проникла в сегодняшние утренние газеты?

- Да, сэр, - отвечает Крукшенк, - читал.

А сам смотрит на меня в упор, так как по дороге сюда он мне как раз, не без гордости, признался, что является автором этого сочинения.

- В таком случае, - сказал священник, - вы, верно, согласитесь со мной, мистер Крукшенк, что в ней нанесено оскорбление не только мне, который является слугой всевышнего, но и самому всевышнему, чьим слугой я являюсь.

- Каким образом, сэр? - вопрошает Крукшенк.

- В заметке сказано, мистер Крукшенк, - отвечает священник, - что после того, как мистер Хоун потерпел неудачу в качестве книготорговца, я будто бы уговаривал его испробовать свои силы на духовном поприще, - заявление лживое, не соответствующее действительности, нехристианское, в некотором смысле кощунственное и во всех отношениях подлое. Помолимся!

И с этими словами, мой дорогой Фелтон, не переведя даже духа, ей-ей! он преклонил колена, как все мы, и стал читать довольно сумбурную импровизированную молитву. Я был весь пропитан неподдельной жалостью к семье покойного, но когда Крукшенк (на коленях и всхлипывая по поводу утраты старого друга) шепнул мне, что "если бы тот не был священником и мы были бы не на похоронах, он дал бы ему по башке", я почувствовал, что у меня вот-вот сделаются судороги...

Всегда Ваш, мой дорогой Фелтон.

127

ДОКТОРУ САУТВУДУ СМИТУ Девоншир-террас, 6 марта 1843 г.

Мой дорогой доктор Смит,

Я посылал к Вам, чтобы просить Вас зайти ко мне, если Вы будете сегодня в санатории. Вот в чем дело.

Я так потрясен Синей Книгой *, которую Вы мне прислали, что подумываю (как только закончу свой месячный урок) написать и как можно дешевле издать брошюру под названием "Обращение к английскому народу в защиту бедных детей" - за собственной подписью, разумеется.

Я бы очень хотел посоветоваться с Вами по этому вопросу и выслушать все Ваши соображения. Нельзя ли мне зайти к Вам как-нибудь вечерком, в ближайшие, скажем, десять дней? В какое время легче всего Вас застать? Я тороплюсь, но и в спешке остаюсь Вашим преданным другом.

128

ДОКТОРУ С. СМИТУ

Девоншир-террас,

10 марта 1843 г.

Мой дорогой доктор Смит,

Не пугайтесь, но с тех пор, как я Вам писал, возникли причины, вследствие которых мне придется отложить писание задуманной брошюры на конец года. Я не могу сейчас говорить об этих причинах подробнее. Но уверен, что когда Вы узнаете, каковы они, и увидите, где, что и как я делаю, то убедитесь, что удар, который я готовлюсь нанести, будет ударом парового молота, и в двадцать, нет, в двадцать тысяч раз сильнее, чем если бы я следовал своему первоначальному замыслу. Всего лишь несколько дней назад, когда я писал Вам, я еще не думал о средствах, которые пущу в ход, если будет на то воля божья. Теперь же я подумал о них и рассчитываю их употребить, как Вы убедитесь в свое время. Если Вы не раздумали повидаться со мной с глазу на глаз, как мы предполагали, и переговорить обо всем, я напишу Вам, как только разделаюсь с работой, которую надо сдавать в этом месяце.

Всегда преданный Вам.

129

ТЕННИСОНУ *

Девоншир-террас, 1

Мой дорогой Теннисон,

Во имя любви, которую я испытываю к Вам, как к человеку, чьи творения своей Правдой и Красотой пленяют мое сердце и все мое существо, найдите, пожалуйста, место для этих книг у себя на полке. Поверьте, у Вас нет более искреннего и горячего почитателя, чем

Ваш преданный и благодарный друг.

130

ЧАРЛЬЗУ БАББЕДЖУ * (МАТЕМАТИКУ)

Девоншир-террас,

27 апрели 1843 г.

Сэр,

В ответ на Вашу вчерашнюю записку пишу Вам конфиденциально: из содержания моего письма Вы поймете почему.

Вы могли решить, увидев мою подпись под опубликованным письмом, которое Вы получили, что я поддерживаю идею о создании предлагаемого общества. Я же решительно против этой идеи *. Я был там в тот день, когда меня уговорили председательствовать, и открыл собрание заявлением, что теоретически я одобряю этот проект, в то время как практически считаю его безнадежным. Могу сказать Вам - им я этого не говорил, - что природа самого собрания, характер и положение большинства его участников таковы, что, глядя на них, я словно слышу трубный глас, возвещающий: "Неудача!" Перефразируя Теннисона, я могу сказать, что, даже если бы это было самым превосходным обществом на свете, грубость отдельных его членов помешала бы ему воспарить*.

Если принимать Ваши мудрые замечания, высказанные в записке, которую Вы мне прислали, как теоретические положения, то я с ними всецело согласен. На практике же я убежден, что современную издательскую систему невозможно изменить, пока не переменятся сами писатели. Первый шаг, который следовало бы предпринять, - это поднять всем сообща вопрос об авторском праве, усилить существующие законы на этот счет и пытаться добиться лучших. Я считаю, что для этого писатели должны объединиться с издателями, так как необходимо сообразоваться с делами, обычаями и интересами людей этой категории. Ко мне приходили издатели Лонгманы и Марри, предлагая именно такое сообщество. Я буду поддерживать их начинание. Что же касается общества на Кокспер-стрит, то, когда я познакомился с ним, убеждение мое в его непобедимой безнадежности сделалось таким твердым, словно небесная рука начертала его в Книге Судьбы.

Пребываю вечно Ваш.

131

МЕКВИ НЭПИРУ *

Бродстэрс,

16 сентября 1843 г.

Дорогой сэр,

В рекомендательном письме, которое вручил Вам мистер Гуд, я упомянул о том, что хотел бы предложить "Эдинбургскому обозрению" одну тему. Подойдет ли для журнала решительное выступление против системы образования, строящейся исключительно на положениях англиканской церкви? Если да, то я был бы рад показать, почему ее катехизис никак не может побороть царящее ныне невежество; и почему лишь система, строящаяся на самой широкой веротерпимости, может соответствовать нуждам и пониманию опасных классов общества. Только такой широкий подход к решению этого вопроса совместим с моими взглядами на образование. Взявшись за эту тему, я мог бы попутно описать благотворительные учебные заведения - так называемые "школы для нищих", которые сейчас появились в Лондоне, а также тюремные школы, и вскрыть вопиющее невежество, царящее в подобных местах. Все это может составить весьма острую картину, особенно если учесть, что в настоящее время все усилия направлены на сбор средств для поддержания только церковного образования. Я мог бы показать, как самая природа этих людей, обреченных на нищету, забытых обществом, восстает даже против простейшей религии, так что научить их хотя бы в самой общей форме различать добро и зло значило бы разрешить труднейшую задачу, ради которой следует оставить все распри из-за форм и таинств. Не будет ли это слишком остро для "Обозрения"?