И как-то в это сразу поверили, и вот почему. Взглянешь на Николая и сразу подумаешь — этот может. Всегда мрачный, круглый год в темных очках, мордастый, с усишками и сквозь человека соседского взглядом протекает, как сквозь место пустое.

Да, а время себе идет и идет. И месяцев через несколько к Николаю въехала женщина с ребенком и собакой.

Тут подробнее. Валентина. Красивая, блондинистая, лет на десять моложе Николая, мягкое, светлое лицо и приветливая улыбка. То есть так казалась, что она рада видеть даже незнакомого соседа.

Мальчик. Нет, сперва собака. Черная, рубленый хвост, огромная башка, шерсти нет вовсе. Всегда на поводке и даже, что большая редкость, в наморднике. То есть серьезная собака. Ну и, конечно же, воспитанная хозяйка.

Да, мальчик. Лет четырнадцати, малость рыхловатый и тоже (в маму) приветливый.

Так-то, вообще говоря, не очень большие изменения и произошли: вместо одной женщины появилась другая, вместо погибшей под машиной собаки на прогулку выводят другую, под машиной покуда не побывавшую.

Да, и плюс рыхловатый мальчик. Но и минус. Как только у Николая появилась Валентина, его сын вовсе перестал приезжать к отцу.

Да, а Валентина, видать, была женщиной общительной, и она подружилась с соседкой, ну, вот которая дверь в дверь. Ну, может, не так уж сразу и подружились, но забежать друг к другу и малость поболтать они могли. Да, а соседка при этом никаких расписок о неразглашении тайн не давала, это понятно.

Словом, так. Была Валентина замужем, нет ли, неизвестно. Жила с родителями и незамужней старшей сестрой в двухкомнатной квартире, то есть там была густая населенность, это важно подчеркнуть.

С Николаем знакома давно. Уж как они познакомились и где встречались, абсолютно их личное дело.

Тогда многое прояснилось: Николай, получается, любил другую женщину, а это, всякому известно, долго продолжаться не может (в смысле разом и жена, и любимая женщина), расставаться с Валентиной он, видать, не собирался и, как только подвернулся случай (а он обязательно подвернется, если ты его ищешь), дернул жену за ноги. Подождав немного, вытащил ее на сушу.

А дальше, нетрудно себе представить, все шло в законном порядке: милиция, следов на ногах нет, в крови алкоголь, тут загадок нет — женщина выпила, пошла купаться, хватанула огурца. Тихие похороны. Все!

Понятна и мрачность Николая. Жена попивала, и он ее стеснялся. То есть счет простой: от одной женщины только огорчения, от другой только радость. Так и зачем, спрашивается, мучиться, когда можно только радоваться.

Понятно стало, почему Тамара попивала. Она или знала, или догадывалась, что у мужа есть другая женщина. Как-то уж жены об этом узнают, а кто не узнает, значит, и узнавать не хочет.

Произошло маленькое чудо — изменился Николай. Он стал приветливым и даже веселым. По утрам, спускаясь к машине, улыбался, а то и курлыкал под нос какую-нибудь песенку. Даже и пошутить мог.

Пример. Стоит человек на площадке и курит (дома не разрешают — дети малые), так Николай спросит: дыхательной гимнастикой занимаетесь? Да, это шутка.

К ним стали приезжать друзья, шумно отмечали дни рождения. То есть постоянную тишину в квартире сменило веселье.

И что же получается? А получается хоть и новая, но вполне счастливая семья. И все помаленьку стали забывать Тамару. Тем более жильцы в доме часто менялись.

Правда, напомнить надо, сын Николая так ни разу и не приехал. Видать, не мог смириться, что место мамы заняла какая-то чужая тетка. А молодой еще, не понимает, что папа — нестарый покуда человек и он не может всю оставшуюся жизнь тосковать по утонувшей жене.

Но счастье, и это каждому известно, не бывает долгим.

Однажды они, видать, как-то очень хорошо отнеслись друг к другу, в смысле понежничали, и Валентина вдруг сказала мужу: ну, какими люди все-таки бывают недобрыми, представляешь, они говорят, что ты свою жену утопил.

Пожалуй, добрые люди, а хоть бы и соседка, почти подруга, просветили ее не вчера и не сегодня, но она, как всякая любящая жена, не поверила и этим нелепым слушком мужа не огорчала.

А тут, видать, подошел какой-то особый момент близости и даже неразрывности, ну, она и сказала, в том, пожалуй, смысле, что вот ты добрый, а другие люди какими бывают злыми, и чего они только ни напридумывают.

Ну, и как же я ее утопил, это даже интересно? Она-то, конечно, не сомневалась, что муж ни в чем не виноват, и потому сказала: а ты ее за ноги дернул, ну, какой только бред не приходит в злые головы, так ведь?

И тут Николай повел себя самым непонятным образом. Мог ведь сказать: она утонула, а я и не заметил — дремал на песочке под солнышком, а когда хватился, Тамары уже не было. И подробности вспомнить (хоть и тяжело, конечно), как искал жену под водой да как ему помогала случайно подошедшая супружеская пара. И продолжалась бы дальше спокойная, а может, даже и счастливая его жизнь с Валентиной. Нет, не понять, ну кто тебя за язык тянул.

Нет, даже и не нужно подробности вспоминать, а скажи коротко, но твердо: нет, я ее не утопил. И все! Лети дальше счастливая жизнь до последней остановки, желательно, разумеется, одномоментной.

Перед тобой всего-навсего жена, а не священник, и что это тебя потянуло каяться? Вперед забегая, священник отпустил бы грехи, а жена не отпустила.

Нет, человека понять невозможно. Видать, тоже чувствовал момент неразрывной близости и рассказал, как было дело. Да, пожалуй, надеялся, что жена у него такая, что отпустит все грехи. Ошибка!

Нет, Валя, я Тамару не топил. Я, Валя, не убийца, а трус. Я хотел ее спасти и подплыл к ней, но она, безумная от страха, вцепилась в меня. Я отбился, но больше близко не подплывал. Она утянула бы меня. Хотел ухватить ее за волосы, но они у нее короткие. То есть он сделал только одну попытку, а больше — побоялся. И это понятно: тонущий, когда он в последнем страхе, непременно ухватится за спасителя и утянет его за собой.

Это как? Кто-то бросается на амбразуру, но он молоденький, и, помимо жизни, ему нечего терять. А кто-то, постарше, ждет, когда амбразурный пулемет заткнут каким-то иным способом: у человека, к примеру, трое детей, и он думает прежде всего о них.

Мог бы и Николай сказать: а я думал о тебе и не хотел собой рисковать, но это была бы совсем никудышная ложь.

Все! Разговор закончился, да на этом, собственно, закончилась их счастливая семейная жизнь.

Пропало веселье, и Валентина стала постоянно грустной. Нет, Николай не убийца, никого за ноги не дергал, он просто не очень смелый человек. Так она говорила соседке.

Нет, не понять этих людей. Никто твой язык клещами не прихватывал. А Валентина! Ты ведь живешь в нашем боевом времени, а не в каком-нибудь позапрошлом веке, ну, поуговаривай себя, он не трус, просто он постоянно помнил, что есть я и он мне очень нужен. Ну, поуговаривай себя, это же так просто!

Но она все время была печальной, а Николай, как в прежние годы, стал мрачным, и, понятно, никаких шуток про дыхательную гимнастику — а трави себя хоть до позеленения, мне на это тьфу и растереть.

Куда-то пропала у меня любовь, а без нее я жить с человеком не могу. Ну, месяц, ну, год, но не всю оставшуюся жизнь. На возражения, что все люди почти поголовно терпят, ответила: да, люди почти поголовно терпят, а я не могу.

А дальше коротко и совсем уж неправдоподобно. Можно спросить: что сейчас вопрос номер один? Жилье. Вот вопрос номер один на все времена.

Вообще-то говоря, получается не история о второй жене, но исключительно сказка. То есть так: муж оказался трусом, я не могу труса любить и потому жить с ним не буду.

Да! Однажды Валентина с сыном и башкастой собакой возвратилась в родительский дом. Где, надо напомнить, высокая народонаселяемость. Отец, мать, старшая сестра (незамужняя, а за сорок и, значит, без надежды к кому-либо законно отселиться) и Валя с сыном. Плюс башкастая собака. Нет, правда, тут даже и загадка: отец, мать плюс старшая дочь — в одной комнате, а в другой Валентина с сыном. Или же все наоборот: сестры неразлучны, а у отца с матерью своя комната. Ладно, это их дело, уже невыяснимо. А некоторое время жила вполне нормально: у сына своя комната, у них с Николаем своя и общая гостиная. Все! Вопрос закрыт.