По какой-то лишь ей одной ведомой причине Марилла утром не сказала Энн, что решила взять ее к себе. Она давала девочке одно поручение за другим и зорко наблюдала, как та их выполняет. К обеду она пришла к выводу, что Энн — послушная и понятливая девочка, что она охотно делает любую работу и легко осваивает все новое. Главным ее недостатком была привычка улетать в мечтах куда-то далеко, в заоблачные выси, и возвращаться к действительности, только когда ее окликнут или когда что-нибудь сгорит или прольется.

После обеда, вымыв посуду, Энн вдруг подошла к Марилле с видом человека, готового к самому худшему. Она дрожала всем своим худеньким тельцем, лицо ее пылало, зрачки так расширились, что глаза стали черными. Сжав перед собой руки, она умоляюще произнесла:

— Пожалуйста, мисс Кутберт, скажите, отошлете вы меня назад или нет? Я все утро терпела и не спрашивала, но у меня больше нет сил выносить эту неизвестность. Мне просто нехорошо. Пожалуйста, скажите.

— Я тебе велела прополоскать посудное полотенце в горячей воде, а ты этого до сих пор не сделала, — невозмутимо ответствовала Марилла. — Пойди прополоскай, а потом уж задавай вопросы.

Энн прополоскала полотенце, вернулась к Марилле и умоляюще воззрилась на нее.

— Так вот, — начала Марилла, почувствовав, что больше откладывать нет причин и надо сообщить девочке о ее судьбе, — пожалуй, можно тебе сказать, что мы с Мэтью решили оставить тебя в Грингейбле, если ты, конечно, постараешься хорошо себя вести и будешь нам благодарна за наше доброе дело. Энн, что с тобой?

— Я плачу, — удивленно всхлипнула Энн. — Не знаю почему. Я так рада. Только это слово не выражает моих чувств. Я радовалась Белому Восторгу и вишневому цвету, но это совсем другое. Это не просто радость. Я счастлива. Я постараюсь хорошо себя вести. Наверное, мне это будет нелегко, потому что миссис Томас часто говорила, что я плохая девочка. Но я постараюсь. Только не пойму, почему плачу.

— Ты просто себя взвинтила, — неодобрительно сказала Марилла. — Сядь на стул и постарайся успокоиться. Уж очень ты легко принимаешься то плакать, то смеяться. Да, ты останешься у нас, и мы постараемся сделать для тебя все, что нужно. Тебе надо будет ходить в школу, но до каникул осталось всего две недели и, наверное, не стоит уж начинать. Подождем до сентября.

— А как мне вас называть? — спросила Энн. — Нельзя же всю жизнь звать вас мисс Кутберт. Можно я буду обращаться к вам тетя Марилла?

— Нет, зови меня просто Марилла и на «ты». К «мисс Кутберт» я не привыкла.

— Но как-то неуважительно звать вас по имени.

— Ничего тут нет неуважительного, если будешь говорить со мной с уважением. Все в Эвонли от мала до велика зовут меня Мариллой. Кроме пастора. Он говорит мисс Кутберт — если вдруг вспоминает мое имя.

— Как бы мне хотелось звать вас тетей Мариллой, — с сожалением сказала Энн. — У меня никогда не было тети — и вообще никаких родственников, даже бабушки не было. Если бы я звала вас тетей, я чувствовала бы, что я вам родная. Ну, пожалуйста, разрешите мне.

— Нет, не разрешу. Я тебе никакая не тетя, и я не люблю, когда людей называют неправильно.

— Но можно вообразить, что вы мне тетя.

— Я этого вообразить не смогу, — отрезала Марилла.

— Неужели вы никогда не воображаете того, чего нет на самом деле?

— Никогда.

— О, мисс… Марилла, вы даже не знаете, как много теряете.

— Не вижу, зачем мне воображать то, чего нет на самом деле. Господь Бог поместил нас в определенные обстоятельства не для того, чтобы мы воображали, что этих обстоятельств нет. Да, кстати, Энн, поди в гостиную… У тебя ноги чистые? Да не напусти туда мух! Принеси мне открытку, которая стоит на каминной полке. На ней молитва «Отче наш». Пожалуйста, выучи ее сегодня наизусть. Таких молитв, как вчера, я больше терпеть не стану.

— Да, это была довольно нескладная молитва, — извиняющимся тоном сказала девочка, — но мне ведь никогда раньше не приходилось сочинять молитвы. Нельзя же ожидать, чтобы человек с первого раза придумал хорошую молитву.

— Энн, когда я тебе велю что-то сделать, ты должна сразу это делать, а не стоять столбом и рассуждать. Иди и делай, что тебе велели.

Энн отправилась в гостиную без дальнейших разговоров, но обратно не пришла. Подождав минут десять, Марилла положила на стол вязанье и отправилась вслед за ней с выражением лица, которое не предвещало ничего хорошего. Девочка неподвижно стояла перед картиной, висевшей в простенке между окнами. Она сцепила руки за спиной, подняла вверх лицо и явно унеслась куда-то в страну грез. Зеленоватый свет, проникавший в комнату сквозь ветви деревьев и завесу из дикого винограда, окружал ее застывшую в восторге фигурку почти неземным сиянием.

— Энн, когда я тебя за чем-нибудь посылаю, ты должна тут же принести то, что нужно, а не стоять перед картинами, воображая бог знает что. Пожалуйста, запомни это. Возьми открытку и иди на кухню. Ну вот, садись за стол и учи молитву.

Девочка поставила открытку так, чтобы та опиралась о вазу с цветущими ветками яблонь, которые она принесла из сада для украшения стола. Марилла весьма неодобрительно поглядела на этот букет, но воздержалась от замечаний. Подперев щеку ладошкой, Энн стала внимательно читать текст на открытке.

— Мне это нравится, — наконец заявила она. — Очень красиво. Эту молитву однажды читал попечитель нашего приюта. Только тогда она мне не понравилась. У него был такой надтреснутый голос, и он произносил слова так уныло. Мне показалось, что ему неприятно молиться, но он считает это своим долгом. Эта молитва — не стихи, но она так же волнует меня, как стихи: «Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое». Звучит как музыка. Как я рада, что вы велели мне это выучить, мисс… Марилла.

— Ну так и учи, а не болтай языком.

Энн наклонила к себе вазу с яблоневыми ветками и поцеловала розовый бутон. Потом несколько мгновений учила молитву. Однако молчала она недолго.

— Марилла, как вы думаете, найду я себе в Эвонли закадычную подругу?

— Какую?

— Закадычную. Близкого друга, родственную душу, которой я могла бы поведать мои самые сокровенные мысли. Я всю жизнь мечтала, чтобы у меня была такая подруга, но мне казалось, что этого никогда не будет. Однако сейчас, когда осуществилась моя самая заветная мечта, может быть, осуществится и эта. Как вы думаете, это возможно?

— Рядом на ферме живет Диана Барри. Это очень славная девочка примерно твоих лет. Скоро она вернется домой — сейчас она гостит у тетки в Кармоди, и, может быть, вы подружитесь. Только тебе надо будет очень хорошо себя вести у них в доме, потому что миссис Барри не позволит Диане дружить с девочкой, которая придется ей не по вкусу.

Энн с интересом глядела на Мариллу сквозь яблоневые ветки.

— А какая Диана из себя? Надеюсь, у нее не рыжие волосы? Это было бы уж чересчур. Пусть только у меня, но если и у закадычной подруги тоже!..

— Диана — очень хорошенькая девочка. У нее черные волосы, черные глаза и розовые щечки. Кроме того, она послушная и умная девочка — а это куда важней, чем быть хорошенькой.

Марилла была убеждена, что, разговаривая с ребенком, надо к каждой фразе привешивать поучение.

Но Энн отмахнулась от поучения и просто обрадовалась тому, что рядом живет девочка, с которой у нее есть надежда подружиться.

— Я очень рада, что она хорошенькая. Если уж самой нельзя быть красивой, то, по крайней мере, у меня будет красивая закадычная подруга… Ой, Марилла, поглядите — из цветка вылез шмель. Как это замечательно — жить в цветке яблони! Представьте себе, как приятно заснуть в такой красивой колыбели, которую чуть колышет ветерок. Если бы я не была человеком, то хотела бы быть пчелой и жить среди цветов.

— Вчера ты хотела быть чайкой, сегодня пчелой. Какая-то ты непостоянная. Я тебе велела выучить молитву, а ты все болтаешь. Но, видно, ты не можешь держать рот закрытым, когда есть кому тебя слушать. Иди к себе в комнату и учи молитву там.