— Да я уже почти все выучила — осталась одна строчка.

— Неважно, делай как тебе говорят. Иди к себе наверх и не спускайся, пока я не позову тебя помочь мне приготовить чай.

Энн, вздохнув, пошла к себе наверх и села на стул у окна.

— Ну вот, молитву я выучила, и последнюю строчку тоже, пока шла по лестнице. А теперь я буду думать, как бы я обставила эту комнату. На полу лежит белый бархатный ковер с розами, а на окнах розовые шелковые шторы. Стены обиты золотисто-серебряной тканью. Мебель красного дерева. Я никогда не видела красного дерева, но это неважно. Зато звучит роскошно. На софе разбросаны потрясающие шелковые подушки розового, голубого, красного и золотистого цветов. Я грациозно полулежу среди этих подушек и вижу свое отражение в огромном зеркале на стене. Я высокая, у меня царственная манера держаться, на мне длинный кружевной пеньюар, на груди — крест из жемчуга и в волосах тоже заколки с жемчугом. Волосы у меня черные как ночь, а кожа — цвета слоновой кости. Меня зовут леди Корделия Фитцджеральд. Нет, не так, почему-то в это я не могу поверить…

Она подскочила к маленькому зеркалу и вгляделась в свое отражение.

— Ты просто Энн, которая живет в Грингейбле, — серьезно сказала она себе, — и я тебя вижу такой, какая ты есть, сколько бы ты ни воображала, что ты леди Корделия. Но все-таки это гораздо лучше — быть Энн, которая живет в Грингейбле, чем Энн, у которой нет никакого дома.

Она наклонилась, нежно поцеловала свое отражение и подошла к открытому окну.

— Добрый день, дорогая Снежная Королева. Добрый день, дорогие березки. Добрый день, серенький дом на холме. Интересно, станет ли Диана моей закадычной подругой? Надеюсь, что станет, и я буду очень ее любить.

Девочка послала два воздушных поцелуя в направлении серого домика, села, подперев щеку ладошкой, и погрузилась в мечтанья.

Миссис Линд явилась в Грингейбл поглядеть на Энн только через две недели. Надо отдать миссис Рэйчел должное: задержка произошла не по ее вине. Через несколько часов после ее последнего визита в Грингейбл эту достойную матрону свалил в постель жестокий грипп. Миссис Рэйчел болела очень редко и от души презирала болезненных людей, но грипп, по ее словам, не похож ни на одно обычное заболевание, и его следует считать карой Божьей. Как только доктор позволил ей выходить из дому, она поспешила в Грингейбл. Ей не терпелось увидеть девочку, удочеренную Мэтью и Мариллой, о которой по Эвонли уже ходили самые разные слухи и предположения.

За эти две недели Энн успела познакомиться с каждым деревом и кустом на ферме и в ее окрестностях. Она обнаружила дорожку, которая начиналась сразу за яблоневым садом и шла через лесок, и обследовала ее до конца, бесконечно наслаждаясь всем, что встречалось по пути — ручьем, мостиком, аркой из диких вишен, зарослями папоротника, еловой рощицей и тропинками, окруженными стройными кленами.

Она подружилась с ручьем в лощине, из которого била чистая, холодная как лед вода. Вокруг него лежали гладкие глыбы песчаника и рос высокий, похожий на верхушки пальм водяной папоротник. В отдалении виднелся перекинутый через ручей деревянный мостик.

Энн пробегала по мостику и шла вверх по поросшему лесом холму, где под высокими елями и пихтами царил вечный полумрак и серебрились нити паутины.

Марилла находила для Энн много работы по дому и не так уж часто отпускала ее гулять, но после каждой такой получасовой прогулки девочка возвращалась с сияющими от восторга глазами и до смерти заговаривала Мэтью и Мариллу рассказами о своих открытиях. Само собой, Мэтью на это никогда не жаловался, а слушал болтовню Энн с блаженной улыбкой на лице. Марилла же разрешала девочке «стрекотать», пока не обнаруживала, что сама слушает с неподобающим интересом, и, спохватившись, приказывала дать покой ее ушам.

Когда пришла миссис Рэйчел, Энн гуляла в саду, и у почтенной матроны было достаточно времени, чтобы описать Марилле в мельчайших подробностях весь ход своей болезни. Она это делала с таким наслаждением, что Марилла подумала: «Не так уж это, видно, и плохо — поболеть гриппом». Покончив с насморком, головной болью и одышкой, миссис Рэйчел перешла к истинной цели своего визита:

— Тут о вас с Мэтью рассказывают удивительные вещи.

— Я сама удивлена больше всех, — улыбнулась Марилла. — Но теперь понемногу начинаю привыкать.

— Надо же, чтобы произошла такая ошибка, — сочувственно сказала миссис Рэйчел. — А разве нельзя было отослать ее назад?

— Да в общем-то можно, но мы решили оставить ее у себя. Мэтью она страшно понравилась. Да и мне тоже — хоть недостатков у нее хватает. Весь дом как-то посветлел — будто лампочка зажглась.

Марилла поняла, что забылась и сказала больше, чем хотела бы. Миссис Рэйчел смотрела на нее с явным неодобрением.

— Ты взяла на себя большую ответственность, — мрачно изрекла она. — У тебя ведь нет никакого опыта общения с детьми. Ты ничего не знаешь ни о ней самой, ни о ее характере. Что из такого ребенка получится — сказать трудно. Но ты не пугайся, Марилла.

— Я и не пугаюсь, — сухо ответила Марилла. — Когда я на что-нибудь решусь, то меня уже ничто не остановит. Ты, наверное, хочешь взглянуть на Энн? Я сейчас ее позову.

Через минуту в комнату вбежала Энн. Ее глаза сияли от счастья, которое ей доставила прогулка по закоулкам сада, но, увидев незнакомую гостью, она растерянно остановилась в дверях. Вид у нее был, конечно, неказистый — короткое приютское платье, а из-под него торчат длинные худые ноги. Растрепанные ветром волосы кажутся прямо-таки оранжевыми, да и веснушек прибавилось.

— Одно ясно — они тебя взяли не за красоту, — заметила миссис Рэйчел, которая принадлежала к той прелестной категории людей, которые обожают говорить правду прямо в глаза. — Какая же она тощая и некрасивая, Марилла! Подойди ко мне, девочка, дай тебя хорошенько рассмотреть. Боже праведный, еще и конопатая! Идо чего же рыжие волосы — прямо как морковка! Я тебе сказала, девочка, подойди ближе!

Энн подошла, но совсем не так, как предполагала миссис Рэйчел. Она, как тигрица, выпрыгнула на середину кухни и встала перед миссис Рэйчел. Ее лицо пылало от негодования, губы дрожали.

— Вы гадкая! — сдавленным голосом крикнула она и топнула ногой. — Противная… гадкая… гадкая! — с каждым восклицанием Энн все громче топала ногой. — Как вы смеете называть меня тощей и безобразной? Как вы смеете говорить, что я конопатая и что у меня рыжие, как морковка, волосы? Вы грубая, невоспитанная, бесчувственная женщина!

— Энн! — оторопело воскликнула Марилла.

Но Энн храбро смотрела в лицо миссис Рэйчел. Ее голова была гордо вскинута, глаза горели, руки стиснуты в кулаки, и вся она была само воплощенное негодование.

— Как вы смеете говорить про меня такие вещи? — кричала она. — Вам бы понравилось, если бы что-нибудь подобное сказали вам в лицо? Понравилось бы услышать, что вы толстая, неповоротливая и что у вас, наверно, нет ни капли воображения? Можете обижаться. Я даже надеюсь, что вы обиделись. Меня так никто в жизни не оскорблял, даже пьяный муж миссис Томас. Я вас никогда не прощу, никогда!

Энн еще раз топнула ногой.

— Да что же это такое — ну и характерец! — в ужасе воскликнула миссис Рэйчел.

— Иди к себе в комнату, Энн, и жди меня там, — смогла выговорить наконец Марилла.

Девочка разрыдалась, выбежала за дверь, так хлопнув ею, что на полках зазвенела посуда, и бегом бросилась наверх. Снова раздался стук. Видимо, она захлопнула дверь в свою комнату с не меньшей яростью.

— Ну, Марилла, досталось же тебе сокровище, не позавидуешь, — голосом вещуньи проговорила миссис Рэйчел.

Марилла открыла рот, собираясь извиниться за Энн и сурово осудить ее проступок, но вместо этого, к своему собственному изумлению, сказала:

— Не надо было тебе насмехаться над ее внешностью, Рэйчел.