— Старый градусник на крыльце показывает минус семнадцать градусов, а новый над боковой дверью — двенадцать, — сказала Энн морозным декабрьским утром. — Вот и не пойму, брать мне муфту или нет.

— Я бы полагалась на старый, — ответила Ребекка Дью. — Он уже привык к нашему климату. А куда это вы собрались в такой холод?

— Иду на Темпл-стрит пригласить Кэтрин Брук в Грингейбл на рождественские каникулы.

— Испортите себе каникулы, и все, — заявила Ребекка Дью. — Эта женщина и ангелам в раю будет грубить… если она вообще согласится отправиться в рай. Хуже всего то, что она гордится своими дурными манерами — знай, дескать, наших!

— Умом я согласна с каждым твоим словом, Ребекка, но мое сердце говорит другое, — возразила Энн. — Мне кажется, что под едкой кожурой Кэтрин Брук скрывается очень застенчивый и несчастный человек. В Саммерсайде я не смогла к ней пробиться, а в Грингейбле она, глядишь, оттает.

— Да она туда и не поедет. Ни за что! — предрекла Ребекка Дью. — Еще сочтет ваше приглашение за оскорбление… решит, что вы подаете ей милостыню. Мы однажды пригласили ее на рождественский обед… за год до вашего приезда… помните, миссис Макомбер? В тот год у нас оказалось две индейки, и мы ума не могли приложить, как их съесть… Но она только сказала: «Нет спасибо. Я ненавижу само слово Рождество».

— Но это же ужасно — ненавидеть Рождество! Нет, надо что-то сделать! Пойду и приглашу ее. У меня какая-то внутренняя уверенность, что она согласится.

— Что ж, — неохотно признала Ребекка Дью, — когда вы что-то предсказываете, почему-то начинаешь в это верить. Может, вы ясновидящая? Мать капитана Макомбера тоже всегда все знала наперед. А меня от этого страх пробирал.

— Вряд ли во мне есть что-то сверхъестественное. Просто мне уже давно кажется, что Кэтрин Брук скоро помешается от одиночества, и наступил подходящий психологический момент, чтобы пригласить ее в Грингейбл.

— Я, конечно, не бакалавр искусств, — с нарочитым смирением заявила Ребекка, — и не отрицаю ваше право пользоваться словами, которых я не понимаю. Не спорю, у вас есть подход к людям. Посмотреть только, как Принглы у вас из рук едят! Но одно могу сказать: если вам удастся привезти в Грингейбл эту помесь айсберга с теркой, то мне вас просто будет жалко.

По дороге на Темпл-стрит Энн вовсе не испытывала той уверенности, о которой говорила Ребекке. Последнее время Кэтрин Брук стала особенно невыносима. Десятки раз, услышав от нее очередную резкость, Энн давала себе слово махнуть на нее рукой. Только вчера на школьном совете Кэтрин, по сути дела, оскорбила ее. Но бывали минуты, когда Кэтрин, на секунду забывшись, позволяла Энн заглянуть в глубину ее глаз, и она видела там изнывающее от тоски и одиночества существо, отчаянно зовущее на помощь. Энн не спала полночи, размышляя, приглашать Кэтрин Брук в Грингейбл или нет. Инаконец заснула с твердым намерением пригласить.

Квартирная хозяйка усадила Энн в гостиной и в ответ на просьбу позвать Кэтрин пожала жирными плечами:

— Я скажу ей, что вы здесь, но не знаю, спустится ли она. Кэтрин в плохом настроении. Я передала ей за обедом слова миссис Ролинс о том, что учительница не имеет права одеваться так, как она. Ну а Кэтрин, конечно, вышла из себя.

— Мне кажется, вам не стоило этого говорить, мисс Брук. — Энн укоризненно покачала головой.

— Я считаю, что ей надо это знать, — раздраженно возразила хозяйка.

— А слова инспектора о том, что она одна из лучших учительниц в нашей провинции, вы сочли нужным ей передать? Или вы про них не слышали?

— Слышала, ну и что? Да она и так о себе слишком много понимает — зачем я буду ей еще добавлять гонору? Уж горда — спасу нет, а чем ей особенно гордиться, не знаю. Но сегодня она не в духе, потому что я не позволила ей завести собаку. Тоже выдумала — собака ей понадобилась! Говорит, будет платить за ее пропитание и постарается, чтобы она мне не докучала. А что я буду делать с этой собакой, когда она в школе? Ну, я и отказала. Нет, говорю, я людей пускаю к себе жить, а не собак.

— Миссис Деннис, ну почему вы не разрешили ей завести собаку? Не так уж она и мешала бы. Когда Кэтрин в школе, вы могли бы держать ее в подвале. Зато ночью она охраняла бы ваш дом. Пожалуйста, прошу вас, разрешите ей завести собаку!

Когда Энн говорила «пожалуйста», мало кто мог ей отказать. Миссис Деннис, несмотря на жирные плечи и привычку вмешиваться в чужие дела, не была злой женщиной. Просто Кэтрин Брук порой и ее доводила своей резкостью.

— Вот уж не пойму, чего вы за нее просите. Не такие уж вы вроде друзья. У нее вообще нет друзей. Сроду не видала, чтобы человек так всех от себя отталкивал.

— Вот поэтому ей и хочется собаку, миссис Денис. Человек не может быть совсем один.

— В таком случае это единственное, что в ней есть человеческого, — заключила миссис Деннис. — Да я не так уж и возражаю против собаки, но меня рассердило, как высокомерно она об этом заговорила: «Я полагаю, вы не согласитесь, чтобы я завела собаку?» Ну, я и ответила: «Правильно полагаете». Не больно мне хочется идти на попятный, но, так и быть, можете ей сказать, что я разрешаю завести собаку, если только она гарантирует, что та не будет гадить в доме.

Энн подумала, что вряд ли в этом доме станет много хуже, если даже собака и нагадит. Она с отвращением смотрела на дешевые тюлевые занавески и ковер с жуткими лиловыми розами.

«Провести Рождество в такой обстановке! — подумала она. — Ничего удивительного, что Кэтрин ненавидит весь мир. Этот дом надо бы хорошенько проветрить… он весь пропах капустой и горохом. И почему Кэтрин, получая хорошее жалованье, живет в такой дыре?»

— Она говорит: поднимайтесь, если хотите, наверх, — возвратившись, произнесла миссис Деннис с сомнением в голосе.

Винтовая лестница тоже была отвратительна. Она как будто не хотела, чтобы по ней поднимались, и без крайней нужды никто по ней подниматься и не стал бы. Линолеум на полу второго этажа торчал клочьями. Маленькая комната, куда вошла Энн, имела еще более неприглядный вид, чем гостиная. Она была освещена одним газовым рожком без абажура. В углу стояла продавленная железная кровать, а узкое оконце с линялой занавеской выходило во двор, где громоздилась гора пустых консервных банок. Но на заднем плане было роскошное малиновое небо, и ряд пирамидальных тополей четко вырисовывался на фоне далеких синих холмов.

— Поглядите, какой роскошный закат, мисс Брук! — воскликнула Энн, садясь в скрипучее и жесткое кресло-качалку, на которое Кэтрин указала ей небрежным жестом.

— Закатов я повидала предостаточно, — холодно ответила Кэтрин, думая при этом: «Подумаешь, снизошла до меня со своими закатами!»

— Именно этот вы не видели. Ни один закат не похож на другой. Давайте посидим и полюбуемся на него, — предложила Энн, думая при этом: «Ты хоть раз кому сказала что-нибудь приятное?»

— Попрошу вас не говорить чепухи. — Кэтрин произнесла эти оскорбительные слова презрительным тоном.

Энн, собираясь встать и уйти, оторвала глаза от неба и поглядела на Кэтрин. Но у той было какое-то странное лицо. Плакала она, что ли? Нет, Энн не могла себе представить, чтобы Кэтрин когда-нибудь плакала.

— Вам как будто неприятно мое присутствие, — медленно проговорила Энн.

— Я не умею притворяться. Не умею, как вы, изображать из себя милостивую королеву и всем говорить приятное. Нет, я не рада вашему присутствию. Да кому можно обрадоваться в подобной комнате?

Кэтрин презрительно обвела жестом выцветшие стены, голые деревянные стулья, накрытый муслиновой тряпкой столик на качающихся ножках.

— Да, комната у вас неважная, но почему вы в ней живете, если вам здесь не нравится?

— Почему… В самом деле, почему? Вам этого не понять. Да это и не важно. Мне плевать, что про меня Думают. С чего это вы сюда явились? Не для того же, чтобы насладиться закатом?

— Я пришла, чтобы пригласить вас на Рождество в Грингейбл.