И вот как-то перед вечером сидел он на камешке и рассказывал сыну сказку, что слышал от матери. Рассказывал он ему об озере, где живут одни лягушки. Слушал его, слушал сын и вдруг спрашивает:

   — Папа, а почему у меня зубов нет?

   — Маленький ты еще, — ответил он ему.

   — А почему у тебя нет?

   — Так я уже старичок, выпали мои зубы, — сказал и тут же спохватился: а когда же это он успел состариться и зубы потерять?

Задумался. И про сына забыл. Сидит вспоминает, когда он был молодым и зубастым. До утра почти вспоминал, но так й не вспомнил. Как головастиком пузатым по речке плавал — помнит. Как первый раз «ква-ква» сказал — помнит. И многое другое помнит, а вот когда он зубастым был, так вспомнить и не смог. Оттого и вздохнул тяжело, на всю речку:

   — Эх, как я успел уже состариться: даже молодость свою забыл. Летят годы, летят...

Подрос в гнезде у Альбатросов Альбатросик. И сказал ему отец:

   — Пора тебе, сынок, самому за дело браться, кормить себя.

Альбатросик полез было уже из гнезда, но вступилась тут за него мать. Подала свой голос:

— Мал он еще, отец, пусть в гнезде посидит.

Обрадовался Альбатросик.

   — И впрямь, — говорит, — я еще маленький, папа. Посидеть бы мне еще не мешало.

   — Что ж, посиди, — сказал отец и полетел на море за рыбой для сына.

Неделю порыбачил старый Альбатрос, другую. Опять стал говорить сыну:

   — Окреп ты, сынок, теперь и сам о себе похлопотать можешь.

Хотел было уже лезть Альбатросик из гнезда, да приостановился. На мать поглядел нежно. И не вытерпела она, опять подала голос свой:

   — Ну что ты, отец, гонишь его. Пусть посидит последние денечки в родительском гнезде. Успеет еще, нарыбачится.

И Альбатросик подтвердил:

   — Верно, нарыбачусь я еще, папа. Мое от меня не уйдет. Не гони меня из родительского гнезда.

   — Что ж, сиди, — сказал отец и улетел на море.

Еще неделю порыбачил. Измотался совсем. Чуть на ногах стоит: сын-то уже большой, за двоих ест. Про- корми-ка его, попробуй. Пожалела его жена, сказала сыну:

   — И в самом деле, пора тебе, сынок, самому о, себе заботиться. Вырос ты.

Но Альбатросику уже понравилось без дела сидеть, во вкус он вошел. Прикрикнул на мать:

   — Ты разве не видишь, что я еще маленький.

И рот разинул:

   — Корми меня, есть хочу.

А сам уж чуть в гнезде умещается, большой такой,

больше отца даже. Поглядел на него старый Альбатрос и пошагал прочь.

   — Ты, — говорит, — как хочешь, жена, а я больше этого бездельника кормить не буду.

И побежала жена догонять его,

   — Куда же ты? И я с тобой.

Глядит цм вслед Альбатросик и улыбается: врете, далеко не уйдете, вернетесь — все-таки я сын ваш. Но ждет-пождет, не возвращаются отец с матерью.

Звать он их начал:

   — Эй, вы чего ребенка бросили? Я есть хочу. Кормите меня.

Но и на крик его никто не отозвался.

День посидел Альбатросик в гнезде, два не идет к нему никто. На третий поднялся он и пошел к морю.

— Пора взрослеть, — говорит, — а то, пожалуй, до

того досидишься, что и из гнезда не вылезешь, — отощаешь»

Когда медведь Тяжелая Лапа был еще медвежонком, был у него брат, маленький такой, кургузый. Был

он на целый год моложе, и поэтому учил его медвежонок Тяжелая Лапа уму-разуму. Чуть что сделает брат

не так, тут же по шее ему:

   — Делай как надо.

А как надо — не говорит. И думает его младший брат: «Значит, надо делать как лучше».

Увидел: у медведя Лаврентия нога подвернулась, охромел медведь. Стоит у речки, раков поесть ему хочется, а в воду лезть боится: полезешь с больной ногой, повредишь еще больше.

И тогда спустился к нему медвежонок, предложил:

   — Давайте, я вам помогу

Бултыхнулся тут же в речку и ну под камнями шарить, раков ловить. Накидал медведю Лаврентию целую кучу. Радуется медведь — досыта наестся. И медвежонок доволен. «Спасибо» от медведя получил и к брату побежал, его порадовать.

А медведь Тяжелая Лапа, тогда он еще был медвежонком, как даст ему по шее. Так и клюнул тот в землю носом.

   — За что? — спрашивает.

   — А за то, что ты моему обидчику помог. Залез я к нему в прошлом году на пасеку, а он прихватил меня

возле улья и за уши оттрепал. До сих пор я не забыл ему этого.

   — Так я же не знал, — оправдывался медвежонок.

   — В следующий раз знать будешь. Говорю я тебе: делай как надо, — сказал ему старший брат, а как делать надо — не сказал.

И решил тогда медвежонок: надо делать как хуже.

Вспомнил, что брат поссорился с медведем Спиридоном, пошел поскорее, забрался к нему на крышу, когда его дома не было, и расковырял ее: пойдет дождь и накупает медведя Спиридона.

Бежит домой, радуется: теперь-то уж похвалит его брат. А брат развернулся и дал ему по шее. И опять медвежонок в землю носом клюнул.

   — За что же ты, брат, теперь меня бьешь? — говорит. — Ты же сам мне говорил, что ты в ссоре с медведем Спиридоном и чтобы я ему чем-нибудь навредил.

   — Это когда было?

   — С неделю назад.

   — Ну вот, а я с ним сегодня уже помирился.

   — Так я же этого не знал.

   — В следующий раз знать будешь. Говорю я тебе: делай как надо.

А как надо делать — и теперь не сказал. И получал медвежонок от брата затрещины с утра до вечера.

Сделает что-нибудь по-своему, брат по шее ему:

   — Не самовольничай.

Сделает что-нибудь по чужому совету, опять по шее получает:

   — Чужим умом не живи, свой имей.

Не сдержался однажды медвежонок, сказал:

   — Ну что ты, брат, все колотишь меня? Ты мне скажи словами. Я и без колотушек пойму.

   — Так надежнее, — сказал брат, — запомнишь лучше. Вырастешь, меня же благодарить будешь: за битого двух небитых дают.

И — шлеп! — медвежонка по шее. Так тот и сел, где стоял.

   — А это, — говорит, — за что?

   — За то, чтобы в следующий раз не учил меня, что мне делать. Я постарше тебя, сам знаю. — И для памяти еще один подзатыльник дал медвежонку.

Так и поколачивал он его, пока рос тот. Только и слышно было—шлеп да шлеп! — да еще голос басовитый:

   — Я т-тебя научу!.. Я т-тебе покажу!.. У меня чтоб по ниточке ходил... Я из тебя все твое соком выжму.

И выжал. Стал медвежонок бояться всего: и сделать что-нибудь боится, и не сделать боится — вдруг не так сделаешь, и надает брат опять затрещин. Старался уж ни за что не браться, ждал, когда брат подскажет.

Робким медвежонок рос, робким вырос. Ступить боится, все с оглядкой. Захочется что-нибудь хорошее сделать, но тут же подумает: «А вдруг не так сделаю, кто-нибудь поругает...»

И не делает совсем.

Смеются над ним в лесу. А медведь Тяжелая Лапа, теперь он уже медведем стал, говорит:

   — Охо-хо! И в кого он мямлей вырос таким? Вроде и не медведь совсем.

В затылке чешет, головой большой покачивает, говорит уверенно:

   — Знать, мало я его в детстве бил. Не добил, значит. Оттого и вырос он у меня таким недотепой.

Предложил как-то вечером пес Вертихвост щенку Федотке в лес поутру сходить, за зайцами побегать, косточки подразмять. В лес Федотка всегда идти готов, но ведь в лесу, говорят, живут волки. Придешь зайцев гонять, а там, глядишь, за тобой гоняться начнут.

Страшно Федотке в лес идти и не идти нельзя: больно Вертихвост трусов не любит. Лучше, говорит, умереть геройской смертью, чем жить и дрожать.

И потому сказал Федотка;

— С тобой, Вертихвост, хоть в лес, хоть за лес, хоть куда.

И как только зажглись звезды на небе и по Федоткиным расчетам должны были проснуться волки в лесу, сел Федотка у конуры и давай лаять в сторону леса. Прибегает к нему Вертихвост, спрашивает: