- Тем самым мы убьем двух зайцев - и себя накормим, и фрицев без награбленных запасов оставим! - продолжал Тарасов. - А значит, приблизим смерть немецко-фашистских оккупантов. Ребята, - сбился он с официального тона. - Всем тяжело сейчас. И бойцам, и командирам. И всей стране тяжело. Сегодня отдохнем, ребята!

Он замолчал. Молчала и бригада. Слышно было как падал снег, да кто-то из бойцов надсадно кашлял.

- Нас ждет победа, ребята! Бригада... Смирно! Командирам батальонов прибыть на совещание.

- Ты с ума сошел, Коль, - выговорил ему Мачихин, после того как десантники, старательно изображая по мокрому снегу болота парадный шаг, прошли перед командованием бригады. - Ты понимаешь, что фронт тебя не по голове погладит, а снимет ее?

- По мне так лучше, чтобы с меня голову сняли. А бригада бы выполнила свою боевую задачу. Понимаешь?

- Понимаю, Ефимыч. От этого не легче...

- Дальше фронта не пошлют, Ильич, да? А нас вот еще дальше послали.

- Это верно, - вздохнул Мачихин, а потом повторил. - Это верно...

А после они всем командованием готовили самостийную операцию, от которой зависела жизнь бригады...

**

Густые ветви вековых сосен накрывали заснеженную поляну. Тишина, изредка лишь комочек снега соскользнет с темно-зеленой лапы. Редкая тишина на войне...

И вдруг из темноты леса шурша снегом выскочил на широких лыжах человек в равном, в подпалинах маскхалате. За ним еще один, потом еще, еще и еще... Кто-то шел налегке, кто-то тащил волокуши. Это минометчики и пулеметчики везли на себе, впрягшись, словно ездовые собаки из рассказов Джека Лондона, в лодочки-волокуши, тащили на себе свое оружие. И веревки впивались в грудь, мешая дышать, а промерзлые насквозь валенки до кровоподтеков натирали голени.

Обугленные лица у этих людей. Обугленные морозом. У некоторых тощие, в три волоска, бородки. Щеки впалые. Глаза медлительные, вялые, строгие. Движения, наоборот, резкие. И ни одной улыбки. Только у некоторых слезы на ресницах. Не от боли или от горя. Нет. От ветра. От ветра, которого не замечали сосны. От ветра, который рождается движением в неподвижном воздухе. А через эти слезы они видели такую далекую весну...

Через несколько минут эти люди пересекли поляну, исчертив ее лыжами, и исчезли в лесу.

И снова над соснами повисла зимняя тишина. И через эту тишину летело неслышимое простым человеческим ухом:

'Отсутствие продуктов вынудило атаковать Большое и Малое Опуево. Считаем, что сброшенные вами продукты попали этот район немцам. Атакуем двадцать два ноль ноль. Поддержите авиацией. Тарасов. Мачехин'

...В темноте вырисовывались темные силуэты русских изб, в которых мирно спали немцы. Лыжники же залегли в ожидании приказа за маленькой речкой Чернорученкой. Впереди было стометровое поле, занесенное снегом.

Младший лейтенант Юрчик внимательно рассматривал это поле. Под пулеметным огнем его надо как-то пробежать. И пробежать быстро.

- Сержант...

- Ну, - ответил Заборских.

- Не нукай. Не запряг. Когда по уставу отвечать научишься?

- Когда по уставу воевать будем. С трехразовым горячим питанием... - буркнул замкомвзвода.

- Это ты после войны у мамки проси трехразовое питание. А сейчас нам одноразовое надо добыть. Понял? Лощину видишь? - показал на ложбинку Юрчик.

- Вижу.

- По ракете дергаем вправо туда. И по ней уже к деревне. Согласен?

- Все лучше, чем по полю...

Заборских не успел договорить.

Взлетела красная ракета.

И два батальона - первый и второй - поднялись в атаку.

Все - и рядовые бойцы, и командиры, и особисты, и политотдельцы.

Юрчик махнул рукой и помчался к высмотренной им неглубокой ложбинке. А немцы, ровно ждавшие ночных гостей, незамедлительно открыли бешеный огонь.

Трассеры пулеметных строчек зафшикали над десантниками, опускаясь все ниже и ниже. В ответ захлопали наши минометы.

Юрчик свалился в ложбину с мгновение до того, как по ее краю взбила белыми фонтанами густая очередь.

Не оглядываясь, помня о том что лежать нельзя, он бросился вперед:

- За мной, бойцы! За Родину, ежтвойметь!

Некурящий и непьющий, мастер спорта по лыжам, он быстро оторвался от медлительного своего взвода.

Но не заметил этого. Впрочем, немцы тоже не видели его, лупя по плотной темной массе атакующих со всей своей фашистской яростью.

На мгновение он остановился перед невысоким, по пояс, забором. Перелазить через него на лыжах было затруднительно. Через это мгновение недолет нашей мины обрушил хлипкие деревяшки. Младший лейтенант бросился в пролом, крича что-то нечленораздельное.

С чердака ближайшей избы прицельно бил пулеметчик. Юрчик подобрался к дому, приноровился, от старания высунув кончик языка, метнул гранату. Звездец пулеметчику!

- Вперед, ребята! - тонко, захлебываясь, закричал он и выскочил, зачем-то, на деревенскую улицу.

Три вспышки выстрелов почти в упор ослепили его. Но немцы, оказывается, то же люди. Не ожидали они лейтенанта и потому промазали. Млалей отскочил обратно, за занимавшуюся огнем избу. Затем высунул ствол автомата и не глядя, по памяти дал несколько коротких очередей. И только после этого краем глаза уловил за спиной какое-то движение. Со звериным вскриком он, как дикий кот, ловко обернулся и срезал еще одной очередью упавшего с чердака немца, зажимавшего руками уши. И только тут понял, что он тут один.

Грохот боя оглушал его, мешая сосредоточиться. Сбросив лыжи и утопая в снегу он тогда побежал вокруг избы, собираясь то ли обойти немцев с фланга, то ли дать своему взводу сигнал. Но наткнулся, за поворотом, на какого-то десантника, уперевшись тому стволом в живот.

Тот согнулся от удара, тяжело застонав.

При свете разгорающихся пожаров Юрчик узнал в десантнике начальника строевого отдела бригады капитана Новокрещенова.

- Товарищ капитан? Ранены?

- Нет. Ослаб просто... Почему без штык-ножа? А если бы не я, а немец тут был бы?

И выстрелил три раза из пистолета за спину млалею.

На спину Юрчику навалилось что-то тяжелое и горячее.

Он упал плашмя в снег, сбрасывая с себя дергающийся труп только что живого немца.

Потом обернулся.

На них двоих бежал, как минимум, взвод немцев.

- Отходим, летеха, отходим! - закричал Новокрещенов, продолжая стрелять из 'тетехи' по фрицам.

Они бросились обратно к залегшим под плотным огнем цепям бригады...

...Три раза поднимались в атаку десантники. И три раза немцы отбивали их. И сами поднимались в контратаки, сбивая зацепившихся за окраинные дома деревни красноармейцев...

Начинало светать. А бою не было конца. Заработали ледяные фланговые доты, не обнаруженные разведкой. А как их обнаружить? Холмик и холмик... Заснеженный... А вот сейчас из таких холмиков бьют немецкие пулеметы.

Юрчик же орал на свой взвод.

- Что, суки? Зассали за командиром? Я, сука, вам устрою, когда домой вернемся! Спать, сука, не дам, будем учиться работать!

Кроме слова 'сука', он другие матерные слова еще не научился говорить...

Впрочем, его не слышали. Артиллерия из Демянска начала долбить по целям, которые давали немецкие корректировщики.

Тогда он встал в полный рост, машинально отряхнув колени от снега...

-За мной, ребята, ну пожалуйста...

С него тут же сбило шапку пулей. Он ойкнул и сел на снег. По лицу его потекла темная струйка...

- Да что же это мы, мужики... - растерянно крикнул сержант Заборских. - Десантники мы или погулять вышли?

И взвод - те кто еще не был убит или тяжело ранен - пошел вперед. А за ними поднялись и другие пацаны.

И в сером свете утреннего неба - да, да! - именно в сером, бой шел, оказывается, уже несколько часов, словно никогда неубиваемые, поднимались белые призраки страшных, для немцев, русских лесов.

Штык-ножи втыкались в шинели цвета фельдграу, маскхалаты окрашивались своей и чужой кровью, гранатные взрывы разрывали тела, выстрелы в упор расплескивали красную смерть по снегу, лопатки страшным звуком разрубали лица, пальцы ломали кадыки и выдавливали глаза.