Она продолжала путь, но шла теперь медленнее, чуть прихрамывая, в то время как бег мыслей, наоборот, ускорился. Зрели разные планы и тотчас же отвергались. В ее сознании постоянно возникали слова чудо и иллюзия, но она отбрасывала их. Только сила и войска могут отбить охоту у ее гнусного братца соваться в долину Карабас. А у нее почти не было первого и совсем не было второго. Слишком плохо, но она не в состоянии создать видимость, будто обладает и тем и другим.

Последнее потрепанное дерево фруктового сада прочно стояло у двух деревянных обломков, которые когда-то держали ворота. Она остановилась. Иллюзия. Она оказалась на том же самом месте, где когда-то стоял отец Александра, повернувшись лицом к поместью Леве, широко раскинув руки, словно собирался обнять все земли долины Карабас, и рассказывал ей, каким будет будущее. Вильгельм, старший, получит мельницу, Виктор, тихий, трезвый, рассудительный, должен унаследовать все земли между Мулом и рекой Карабас, а Александр…

Он помедлил тогда, глаза его блеснули и, прищурившись, обратились в сторону белых башен крепости Алте-Весте. Его сыну-солдату необходим вызов, заметил он. Мельницы и фермы хороши для других сыновей, но для младшего – вызов Алте-Весте. В старой крепости когда-то жили могущественные лорды Карабаса, само имя которых держало нападающих в страхе. Отец Александра вздохнул и покачал головой, затем с улыбкой любящего родителя добавил, что Александру в конце концов понадобится место, чтобы разместить свой гарнизон.

Тот мир теперь казался ей сном. Печаль охватила Катарину при этом воспоминании. Никого из них не осталось, Вильгельм, Виктор, их отец – все они умерли. Александр даже не попросил показать, где они похоронены.

И все изменилось или было разрушено. Ее взгляд скользнул к башням Алте-Весте. Почти все. Алте-Весте стояла сейчас так же, как и тогда, в молчании ожидая гарнизона Александра. Или лорда Карабаса.

Катарина продолжила путь и вошла в сад, где, как она знала, найдет Франца и свою милую Изабо. Полный радостного удивления смешок встретил Катарину, когда она ступила под тяжелые сплетенные ветви винограда и шагнула на мягкую поросшую травой тропу, которая, извиваясь, пробегала мимо аккуратных грядок, за которыми любовно ухаживал Франц. Она дала себе слово, что никто из них не заметит ее волнения.

– Мама, мама, посмотри! – раздался голосок Изабо из-за груды сухих стеблей. Послышался шорох сухих листьев, затем появились светло-каштановые волосы, широко раскрытые глаза и две ужасно грязные руки, бережно держащие огромный шар, пожалуй, слишком большой для сжимающих его ручек. Девчушка бросилась к ней, протянула трофей Катарине, словно то была бесценная жемчужина, которую преподносили королю. Франц стоял на расстоянии с улыбкой на лице.

– Это репа, – с благоговением произнесла Изабо, глаза ее внимательно рассматривали плод. – Франц позволил мне выкопать ее. Самой!

Катарина встала перед ней на колени и сосредоточенно осмотрела протянутую ей репу, но не взяла ее.

– Самой? – Широкая улыбка и выразительный кивок ответили ей. – Это очень хорошая репа, дорогая. Как ты думаешь, что нам с ней делать?

– Ну, – начала Изабо, ее маленькие пальчики старательно очищали с поверхности репы остатки земли. Она опустила глаза и сглотнула. – Ну, Лобо говорит, что кормит репой свиней. Думаю, он захочет взять и эту репу тоже. – На ее личике отражалась борьба противоречивых чувств. Полные страдания глаза обратились к Катарине. – Ты когда-нибудь выкапывала репу, мама?

Катарина протянула руку и погладила каштановые волосы.

– Однажды… один или два раза, дорогая.

Первый год в Леве был самым тяжелым. Похоронив лучшего друга, она осталась одна, с маленьким ребенком, козой, более ценной, чем сокровища императора, и карабином. Она посадила то, что удалось достать, семена было трудно приобрести, да к тому же большинство посаженных растений погибло, потому что она не умела обрабатывать землю. Но она упорно трудилась, так что к осени можно было собрать кое-какой урожай. К этому времени к ним присоединился Франц, чуть не утонувший в реке.

– Знаешь, мы не всегда кормили ею свиней.

Лицо Изабо засветилось надеждой.

– Не всегда?

– Не всегда. Потому что у нас не всегда были свиньи. Иногда мы ели репу сами.

– Правда?

– Правда. Мы можем приготовить ее на ужин, если хочешь. Это твоя репа. Тебе решать.

Изабо важно кивнула, затем вздохнула.

– Думаю, мне следует спросить сначала у Лобо. Но было бы ужасно хорошо съесть ее на ужин. – Она покачала головой, испытывая затруднение. – Решать всегда так трудно, мама?

– Не всегда, дорогая, но в большинстве случаев. Проще всего, когда существует только один верный путь, но такое происходит не слишком часто. – «А труднее всего, когда у тебя вообще нет выбора», – добавила Катарина мысленно. Она ободряюще улыбнулась серьезной малышке. – Знаешь, я не думаю, что свиньям Лобо нужна вся репа. И, насколько я помню, у поварихи есть особый способ приготовления свежей репы. Почему бы тебе не пойти и не спросить ее?

С загоревшимися от волнения глазами Изабо заторопилась к дому, но внезапно остановилась.

– Но что, если полковник-папа не любит репу?

– К-кто?

– Полковник-папа!

Придуманное Изабо компромиссное имя Александра встревожило Катарину, и она принялась отряхивать юбку, чтобы скрыть смущение.

– Конечно, ему понравится, милая. А если нет, я все равно затолкаю ее ему в глотку.

Изабо помчалась стрелой, прижимая к груди свою драгоценную репу. Франц, с блестящими от удовольствия глазами, поклонился Катарине и последовал за Изабо в кухню.

Катарина услышала у себя за спиной смешок Луизы Врангель.

– О, действительно, – сказала та, подходя и становясь рядом с Катариной, у бедра она держала большую корзину, – говорят, репа – любимая пища имперских офицеров.

– Ему понравится, если мне придется…

– Покормить его самой? – перебила Луиза.

– Луиза!

– Знаю, что Луиза. Отношения между вами явно складываются лучше, чем ты ожидала.

– Лучше? Как ты можешь так говорить. – Катарина, защищаясь, скрестила руки на груди. – Он дома всего три дня – и два из них проспал.

– А на третий пробудился, – с усмешкой сказала Луиза и бросила на Катарину лукавый взгляд. – Вполне пробудился, насколько я могу заключить из того, что видела.

Катарина открыла было рот, чтобы запротестовать, но пожилая женщина подняла руку, останавливая ее.

– Можешь продолжать в том же духе и отрицать все, но не только я стала свидетельницей того, как мадам фон Леве целовалась с неким полковником фон Леве на сигнальной башне.

Катарина застыла.

– Целовались! – воскликнула она. Ее взгляд невольно скользнул к вершине холма, где четко вырисовывалась сигнальная башня, а также фигура высокого мужчины, осматривающего долину. Она опустила глаза, не в состоянии отогнать нелепую мысль, будто он смотрит на нее, а не на долину.

– Мы не целовались, Луиза. Я никогда… мы никогда… мы были… мы…

Луиза торжествующе усмехнулась и направилась к морковной грядке, дотронулась носком до нескольких вялых стеблей, затем присела на корточки, поставила корзину на землю перед собой и принялась вытаскивать морковь. При виде переросшей она состроила гримасу, щелкнула по ней пальцем, но все же бросила в корзину.

Взглянув на Катарину, она напомнила:

– Мы были…

Катарина скрестила руки на груди.

– Это трудно объяснить, Луиза.

Луиза ехидно посмотрела на нее:

– Вот как?

– Да!

– Разве ты не говорила мне, что вы с полковником поженились в Регенсбурге за год до того, как родилась Изабо? – спросила Луиза.

Катарина сглотнула.

– Да, говорила.

– И что когда он… покинул вас, ты с малышкой Изабо перебралась сюда?

Она кивнула, не в состоянии повторить свою ложь снова.

– Да, все так. Его очень долго не было, Катарина. – Тень печали опустилась на лицо Луизы, и она добавила: – Что бы я здесь ни говорила, но, если бы один из моих мужей вернулся домой, думаю, мне не составило бы особого труда забыть обо всех неприятностях и простить по прошествии столь долгого времени.