– Возможно. – Катарина нагнулась и выдернула из земли лук за увядшую верхушку, сморщилась при виде подгнившей луковицы и отбросила ее. – Зачем ты это собираешь? В погребе овощи лучше.

– В погребе воняет порохом, – ответила Луиза, словно видя в том достаточно вескую причину. – Это единственный запах, который я не выношу.

– Конечно, там воняет порохом, – огрызнулась Катарина. – Ведь именно там он и хранится вместе с семью карабинами, оставшимися от пяти различных армий, шестью мушкетами, один из которых без подставки, четырьмя катушками запального фитиля, шестью гранатами… и разнообразными продуктами. – Катарина нахмурилась. – Зачем ты собираешь это? Разве повариха…

– В самом деле, разве повариха, – фыркнула Луиза. Она вынула последнюю морковку из земли и демонстративно бросила ее в корзину. – Можешь себе вообразить, Маттиас поправляется после серьезной раны и огромной потери крови, а эта… эта повариха считает, что ему хватит крошечной чашки супа!

– Маттиас?

Луиза бросила на нее сердитый взгляд.

– Майор Траген. Ему необходимо хорошее питание, чтобы поправиться. – Глаза немолодой женщины прищурились и смотрели осуждающе. – И ему нужен отдых.

– Почему ты так на меня смотришь? – спросила Катарина. – По мне, пусть спит хоть целые день и ночь.

– Тогда держи своего мужа, имперского офицера, подальше от него. Сегодня утром я нашла майора в полубессознательном состоянии, он растратил все силы на попытки показать твоему полковнику, что с ним все в порядке. Займи чем-нибудь своего мужа, Катарина, и удерживай его подальше от Трагена. – Лицо Луизы смягчилось, она бросила взгляд на сигнальную башню, затем перевела его на Катарину. – Не сомневаюсь, ты имеешь некоторое представление о том, что следует сделать.

Катарина почувствовала, как румянец залил ее щеки и шею.

– Луиза, ты неисправима.

Луиза улыбнулась, подняла корзину и, помахивая ею, направилась к кухне.

Оставшись в одиночестве, Катарина, ругая Александра, принялась ходить взад и вперед. Этот негодяй был источником всех ее неприятностей. Если бы он не вернулся, все было бы в порядке. Она резко остановилась. Нет, это явно несправедливо. Ее врожденная честность восстала, и она бросила поспешный взгляд по направлению к сигнальной башне.

Фигура у башни исчезла, и к Катарине вернулось чувство негодования. Наверное, ей следует разыскать его и сказать, чтобы он не переутомлял майора Трагена. Но только скажет ему и все… Никаких непристойных глупостей, на которые намекает Луиза…

Шорох сухих листьев заставил ее виновато вздрогнуть. Она резко повернула голову на звук и увидела мелькание коричневых лапок и черно-белого меха. Страйф. Она расслабилась и стала наблюдать, как кот быстро бегал и на кого-то набрасывался, бегал и набрасывался, его хвост рассекал воздух.

Через минуту в сад вернулась тишина. Преисполненный гордости кот с важным видом вышел из листьев, сжимая в зубах маленький серовато-коричневый комочек. Он подошел и положил свою добычу к ее ногам, затем сел и с самодовольным «мяу» принялся чистить свою меховую грудку.

– Спасибо, Страйф, – сказала она, глядя на мертвую мышь. Вот еще одна вещь, от которой нужно избавиться. Как жаль, что полковника нельзя завернуть в старую тряпку и выбросить в кучу мусора.

Она услышала, как кто-то вприпрыжку приближается к ней. Подбежала Изабо и потянула за руку.

– Мама, ты должна сказать, какой он замечательный, – прошептала малышка. – Знаешь ли, он ревнует.

Катарина подавила смех.

– К чему, дорогая?

– К полковнику-папе, конечно.

Желание смеяться тотчас же покинуло Катарину.

– Страйф всего лишь кот, Изабо, он просто не может…

– Ма-а-а-ма, ш-ш-ш, он услышит тебя!

– Изабо…

– Мама, ты сделала его несчастным. Ты прямо у него на глазах целовала полковника-папу!

– Что? Это тебе сказала миссис Врангель?

Изабо покачала головой, затем огорченно опустила глаза.

– Страйф видел. Может… может, не прямо перед ним. Нам… ему пришлось зажмуриться. Вот так…

Тоненький голосок Изабо прервался, она искоса посмотрела на сигнальную башню и опустила глаза.

Сердце Катарины растаяло, когда девочка украдкой взглянула на нее сквозь светло-коричневые ресницы.

– Мы… он думает, может, ты… – Она принялась носками своих туфелек теребить траву, росшую на тропинке сада, и голос ее перешел в шепот: – Может, ты больше не любишь его.

Катарина опустилась на колени и крепко прижала к себе Изабо, затем нежно обхватила ладонями ее маленькое любимое личико.

– О, дорогая, дорогая, конечно, я люблю тебя… и Страйфа, и всегда буду любить, всегда. И ничто не сможет изменить этого. Ничто, никогда.

Изабо кивнула и робко улыбнулась Катарине.

– Я спросила у Франца о поцелуях, потому что Страйф волновался, но Франц только сказал, что я могу выкопать репу, если захочу.

Страйф, закончив умываться, выпустил во всю длину свои острые когти, затем убрал их и, сдвинув вместе передние лапы, сел и сонно заморгал своими огромными золотистыми глазами.

– Видишь, как он беспокоится? – искренне спросила Изабо, освобождаясь из объятий Катарины.

– Вижу, – кивнув, серьезно ответила Катарина, оставаясь на одном уровне с Изабо, хотя влажная трава промочила насквозь ее юбки, и погладила девочку по мягким каштановым волосам. – Как ты думаешь, сможешь ли ты объяснить ему кое-что за меня? – Изабо кивнула. – Хорошо. Он кот, понимаешь ли, и у него, возможно, есть много вопросов. И ты непременно задай их мне, ладно? – Еще кивок в ответ. – Хорошо.

Катарина глубоко вздохнула и заставила свою память обратиться к тому времени, когда она еще не познала всех тех ужасов, лишений и борьбы, которыми были заполнены последние годы. Она вспомнила то счастье, которое испытывала, когда жила с человеком, заменившим ей родного отца. Это был единственный счастливый период в ее жизни.

– Изабо… – начала она и запнулась. Но вспомнила добрый смех старика и почерпнула смелость из этого воспоминания. – Изабо, ты можешь сжать кулак? – Малышка казалась озадаченной, но Катарина медленно сжала свои пальцы в кулак, и Изабо сделала то же самое, большой палец торчал в сторону. – Говорят, что сердце у человека такой же величины.

Изабо посмотрела в глаза Катарине, словно желая убедиться, что она говорит правду, затем перевела взгляд на свой кулачок.

– Мое маленькое.

Катарина обхватила крошечный кулачок обеими руками.

– В этом его чудо, дорогая. Сердце маленькое, но может вместить в себя целый мир, если мы ему позволим.

Изабо смотрела недоверчиво, и Катарина улыбнулась.

– Я тоже не верила в это, но однажды… – Голос ее дрогнул, и ей пришлось собрать все свое самообладание, прежде чем закончить: – Однажды, очень давно, я узнала одного пожилого человека, он любил все в мире… и всех. Он любил этот дом и этот сад, включая упрямый салат, который всегда увядал в жару. Он любил этот фруктовый сад, и эти поля, и реку Карабас, и большую мельницу на севере, и этот забавный холм, который называют Мулом, и зиму, и лето, и весну… Он любил все, Изабо. Но больше всего он любил своих сыновей. У него было три сына. Все они знатного происхождения, но старший захотел стать мельником, и отец любил его за это. Второй захотел быть фермером, и отец любил его тоже. А младший… – Катарина внезапно оборвала и закрыла глаза. Она глубоко вдохнула, выдохнула. – Младший захотел стать солдатом, и, хотя это очень опечалило отца, ему пришлось отпустить его на войну. Отец любил и его тоже.

– Он любил их всех? – спросила Изабо. – Одновременно?

– Всех одновременно, – заверила ее Катарина.

– Даже младшего? Того, кто его огорчил?

– Даже того, кто его огорчил, – Катарина нагнулась, словно доверяя девочке большой секрет. – И знаешь, что еще?

С широко раскрывшимися в ожидании глазами Изабо покачала головой.

– Он и меня любил тоже. Как дочь. – Рука Катарины чуть дрожала, когда она отбрасывала выбившуюся прядь мягких каштановых волос с лица Изабо. – Хотя я не была его дочерью.