Слуги, конечно, принесли полковника в ее спальню, им больше некуда было его нести. Она скрестила руки на груди словно пытаясь сдержать яростный протест, вскипевший в глубине ее души.

Все столпились в тесном помещении. Там стоял поцарапанный резной камин, у окна сундук с тяжелой крышкой, несколько столиков и две кровати – одна маленькая в углу, там иногда спала Изабо, когда не укладывалась с Катариной в кровати с пологом на четырех столбиках напротив камина. Именно туда теперь Лобо и остальные опускали мощное тело полковника.

– Какой большой мужчина, – сказала за ее спиной Луиза. – Поместится ли он на кровати?

«Он поместился бы очень хорошо, если бы был на голову короче, – с горечью подумала Катарина при виде того, как ее вполне нормального размера кровать, казалось, уменьшилась до масштаба кукольной кроватки, когда массивное тело полковника уложили посередине. – Таким, каким его сделало бы пушечное ядро».

– Что ж, война, кажется, оставила в целости все видимые части его тела, – продолжала Луиза, так и не дождавшись от Катарины ответа. – Будем надеяться, что она не затронула и все остальные жизненно важные органы.

– Луиза! Это достаточно тяжело… – Катарина повернулась, чтобы уйти, но женщина остановила ее.

– Извини, дорогая. Я не собиралась дразнить тебя. Просто у меня была парочка мужей, против возвращения которых домой я не стала бы возражать. Я даже молилась, чтобы они вернулись. – Она пожала плечами. – Но они не вернулись. А твой вернулся. Не знаю, что между вами произошло, прежде чем он оставил тебя и малютку Изабо, но сейчас он здесь, Катарина. Ты должна принять это. Он твой муж, а мужья предъявляют свои права. Все они. А солдатам это, кажется, особенно необходимо…

Катарина положила ладонь на руку подруги, чтобы остановить ее болтовню.

– Спасибо, Луиза. Я знаю, что необходимо солдатам.

– А тебе понадобится уединение. – Луиза похлопала ее по руке и отошла. – Я распоряжусь, чтобы вещи Изабо перенесли в мою комнату.

– Нет! Я не позволю… – При ее громком восклицании все остальные слуги подняли на нее глаза. Катарина замолчала. Все продолжали смотреть на нее в ожидании.

Заставив себя улыбнуться, она сказала:

– Спасибо, миссис Врангель, за ваше любезное предложение, но я… я сама позабочусь о муже.

Луиза улыбнулась и произнесла вполголоса:

– Что-то я не припомню, чтобы изъявляла желание позаботиться о твоем полковнике.

– Должна же я была что-то сказать, – ответила Катарина сердитым шепотом, затем добавила громче, чтобы все могли слышать: – У тебя и так будет по горло забот с ранами майора Трагена.

– Мне помогает Изабо, – с лукавой улыбкой ответила Луиза. – Она научилась вполне искусно завязывать узлы на повязках так, чтобы они не развязывались. А теперь, с вашего позволения, я удалюсь, чтобы проверить, как справляется моя маленькая помощница.

Она снова потрепала Катарину по руке, бросила взгляд на полковника и удалилась.

Катарина нерешительно сделала шаг в комнату, затем другой, борясь с желанием взглянуть на портрет без рамы, висевший над камином. Да ей и не было необходимости смотреть на него. Она знала каждую линию, каждый нюанс светотени. Это был молодой Александр, улыбавшийся с портрета, самонадеянный и самоуверенный двадцатитрехлетний солдат при всех регалиях.

Ее глаза скользнули на кровать, где спал Александр, ставший теперь на десять лет старше. Она проклинала портрет, но человек опаснее, он мог у нее отобрать все, к чему она стремилась, ради чего сражалась, благодаря чему уцелела. Портрет она знала, человека – нет.

Лобо старательно стаскивал с Александра высокий сапог для верховой езды, в то время как другой одиноко валялся на полу у кровати. Сапог внезапно поддался, и молодой человек отлетел назад, но к своей чести удержался на ногах.

– Хотите я начищу до блеска сапоги хозяина? – спросил ее Лобо.

Такое звание привело ее в ужас.

– Он не… – Она оборвала себя на полуслове. – Да, Лобо, спасибо. Ты этим очень поможешь.

Он ушел, унося с собой свои трофеи, словно то были инкрустированные бриллиантами кубки, а не поношенные солдатские сапоги.

Двум фермерам, которые помогли принести полковника, с удивительной легкостью удалось снять с него куртку. Они положили ее в ногах, затем, после кивка Франца, подошли к Катарине и поклонились. Один сделал шаг вперед и потянул себя за чуб, отдавая традиционное приветствие крестьянина своему господину.

– Мадам фон Леве, – начал он, – мы хотим сказать вам, что мы, ну, что мы разделяем вашу радость из-за возвращения вашего мужа. Он может вами гордиться, без сомнения…

– Именно так, – вставил другой, поспешно кивнув, – именно так.

– И мы просто хотели, чтобы вы знали все это. Мы уберем последний урожай в два раза быстрее!

Молчаливый ткнул его в спину, и он поклонился, затем они оба потянули себя за чубы и, тяжело ступая, удалились.

Франц стоял в изголовье кровати, всклокоченный после проявленных усилий. Он поклонился.

– Думаю, полковник фон Леве довольно долго проспит, мадам, – тихо сказал он и отправился разводить огонь.

Катарина встала в ногах кровати и принялась изучать распростертого перед ней человека. Его широкая грудь ровно вздымалась и опускалась от спокойного дыхания, характерного для глубокого сна. Золотые волосы разметались по белому льняному покрывалу, и он выглядел бы вполне мирно, если бы не воспалившаяся рана от задевшей его пули, которая поцарапала гладкую, загорелую кожу его лба, и полусжатые пальцы, словно бы готовые в любой момент сжать рукоятку шпаги.

Она улыбнулась при виде его больших ног в белых носках. Его отец часто, смеясь, рассказывал, как подрастающий Александр постоянно давал работу местному сапожнику. Дорогой ее сердцу старик вытирал глаза, вспоминая, как его младший сын по месяцу ковылял в слишком тесных сапогах до тех пор, пока обещание подарить ему новую лошадь не заставляло его признать, что ему нужна пара новой обуви.

– Упрямый уже тогда был, – говорил он ей. – Ну ни за что не уступит, самый упрямый из всех фон Леве. Вильгельм и Виктор пошли в меня, а Александр в свою мать. – Он смотрел на нее своими ясными серыми глазами, только в них проявлялось его единственное сходство с сыном. – И я так рад, что он пошел в нее, Кэт. Мир стал бы намного лучше, если бы в нем было побольше таких людей, как моя Мария.

– Я не слишком в этом уверена, герр фон Леве, – прошептала она в тишине спальни.

– Мадам? – откликнулся Франц и поднял глаза от камина, перед которым стоял на коленях.

– Когда закончишь, мне понадобится горячая вода, – сказала она, – и, пожалуйста, пусть кто-нибудь поищет в его седельных сумках сменную одежду.

Когда Франц оставил ее наедине со спящим полковником, Катарина сбросила с плеч плащ и укрыла им неподвижное тело, затем отошла и села на сундук у окна, положив подбородок на колени. Я хочу, чтобы ты исчез. Я хочу, чтобы ты исчез, безмолвно заклинала она человека лежащего на постели.

Франц вернулся почти через час, он принес с собой таз, в котором стоял фаянсовый кувшин, наполненный горячей водой, на руке его висели мужская сорочка и бриджи. Она сидела на своем месте у окна и не двигалась. Франц опустил таз на камин, затем спросил, хочет ли она, чтобы он позаботился о полковнике.

«Да! – мысленно воскликнула она. – Боже, да, пожалуйста, да. Не заставляй меня прикасаться к нему. Не заставляй меня приближаться к нему».

– Спасибо, Франц. Позже ты, возможно, позаботишься, чтобы побрить его. Но ты и так слишком много работал, а остальные необходимы на поле, – сказала она, словно со стороны изумляясь своей выдержке. – Здесь, в глуши, ему вряд ли потребуются услуги камердинера. Не беспокойся. Я… я позабочусь о нем.

– Мы сделаем так, что вы будете нами гордиться, мадам. Вот увидите. Вы были к нам так добры, дали нам приют, когда наши дома у нас отняли.

– Я горжусь тобой, Франц. Всеми вами. Сможете ли вы когда-нибудь меня простить за то, что обманула вас? Я хочу сама о нем позаботиться потому, что он мой муж, а я его жена, а не потому, что считаю, будто ты не справишься с этой работой.