Грязный, заброшенный микрорайон с солнечным названием ДРУЖБА. Еловые веточки на снегу, сопровождаемые злым бормотанием "бля, опять кто-то сдох…" пинаемые ногами по дороге к хрущевке-пятиэтажке, за которой лес и снег. Снег — пожалуй, лучшее из всего. На снегу чисто, радостно и хочется жить. Ю возвращается домой из заснеженного рождественского города. Это временный дом, но другого пока нету. Чужой, но и на том спасибо. Входит на кухню, из холодильника достает обычную, с синими полосками, банку сгущенки, и, пока никто не видит, намазав её на половинки зефира, медленно опускает лакомство в рот. Зефир со сгущенкой. Ну очень сладкая диета. Мы её застебали, поэтому Ю с некоторых пор предпочитает есть эту сладкую гадость в полном одиночестве, сразу после учёбы. Затем включает колонку, и в ржавую черно-желтую ванную долго струится вода. Не менее черно-желтая. Ю оголяет свое юное белоснежное тело, похожее на большую бело-розовую булку, и медленно погружается в почти кипяток… В квартире через стену живет сумасшедший дед без одной ноги. У него есть пенсия и такая же как и он сам, древняя бабка. Деду не о чем беспокоиться — о нем беспокоятся Президент и Губернатор области. Он никуда не выходит из своей конуры. Когда подходишь к дому — он обязательно смотрит на тебя через стекло своей облезлой кухни на втором этаже. Каждый день, подходя к подъезду, Ю показывает деду средний палец. Как происходит каждую зиму, крысы из соседнего леса сбегаются в теплые подъезды греться. И когда Ю заходит в подъезд, на нее смотрят пара десятков маленьких голодных крысиных глаз…

Санузел деда совмещен с ванной в соседней квартире, где живем мы. Как и у всех в этом доме. С нашим его практически роднит фанерная перегородка сверху вместо не совсем понятно куда девшейся стены. Ю выливает в свою ванную полбутылки шампуня и медленно качает ладошкой воду. Одноногий дед ползет в свой сортир, через фанерку спонтанно проникает вонь — дед закуривает противозачаточную сигарету «Прима» и, растягивая удовольствие, покрякивая, садится на толчок и немедленно начинает срать. Ю понимает, что произошло, минуты через две. Деда очень хочется убить.

Мы живем у Андрея. Он мой старый друг и бывший мент. Попробуй найди такого вот друга, способного пустить тебя в гости на полгода. Да ещё если ты приволокёшь себе с улицы фотомодель, и оставишь её здесь жить. Начнешь ломать ему мебель, жечь посуду и взрывать колонку. Андрею не жалко.

Мы делаем людям металлические двери. И живем вместе в его квартире. Втроем. Андрей каждый вечер насилует штангу. Он подолгу способен обходиться без женщин. Без штанги — нет. Мы с Ю живем в самой черной комнате — там нет окон, зато есть прекрасная, больших размеров жесткая кровать со щитом ДСП вместо матраца, полумрак с маленькой красной лампочкой и возможность устроить ночь в любое время суток. С одной стороны, через стену от нас — сумасшедший дед орет на бабку, с другой — Андрей таскает штангу, или жрет семечки.

В семечках содержится протеин, очень нужный при построении мышечной массы. У Андрея абсолютная фигура, которой у меня нет, не было и уже наверняка никогда в жизни не будет. Он владеет восточными боевыми искусствами и поёт под гитару БГ. На кой хрен она ему нужна, такая фигура, абсолютно не ясно. Андрей не увлекается радикальной молодежной политикой, и даже не ходит в бары и клубы. Иногда, правда, ходит на футбол. Он любит футбол, и, в совокупности с лыжами и боксом, смотрит всё это ещё и по телевизору, беспрерывно, располагаясь полулёжа в кресле, обильно усыпанном семечковыми шкурками. Иногда мы с Ю убираем квартиру, но в основном — портим чужие вещи и отравляем жизнь ни в чем не повинному человеку.

— Коноплев, я хочу на каникулы в Голландию. Прикинь, как это курить травку в Голландии, а?

— Курить травку в Голландии убого и пошло. Александр Гельевич назвал бы это десакрализацией. Священный ритуал в обществе тупоголовых прыщавых тинэйджеров, слинявших на выходные от американских мамочек? В одном баре с потными туристами со сникерсом в голове? Чистая профанация. Пусть хоть самая беспонтовая — только не в Голландии.

Каждый день, возвращаясь из института, Ю в состоянии аффекта от мерзости и безысходности бытия громко слушает "Гражданскую Оборону". Одноногий дед истошно звонит в дверь и, обнаружив приближение Ю, начинает бить костылем в глазок. Ю вызывает наряд милиции. Дед орет матом на весь подъезд, якобы ему запрещают жить. Через две недели ему отрежут еще одну ногу, и он станет более покладистым. А еще через некоторое время, направляясь от маршрутки к дому, Ю поймет, что привычная тропинка из еловых веточек ведет к нашему подъезду. "Опять кто-то сдох. Здесь каждый день кто-нибудь подыхает." Это просто непреодолимая сила. Магия природы. Высшая справедливость. Те, о ком больше всех заботятся, рано или поздно сдохнут. А мы будем жить вечно. Легко.

Металлические двери делать — одно мучение. И ни малейшего удовольствия. Конечно, бывают на свете люди. Но чаще всего попадаются мрази. Каждая дверь уникальна. Делается руками. И каждая мразь мечтает за уже готовое изделие или не заплатить вообще, или сильно уменьшить цену. Мы устанавливаем двери по всей области. Даже в райцентрах и заброшенных селах. Не совсем понятно бывает, от кого может защитить та самая дверь в глухих пердях, однако наше дело — терпеливо выслушать клиента, через дней 10 ему эту дверь быстро установить и, прихватив выручку, немедленно уехать, пока клиент ничего не понял. Как правило, всегда бывает мелкий, незначительный брак, и уже через пятнадцать-двадцать минут клиент жалеет, что не нагрел нас на треть суммы. Мы в это время уже далеко.

За 30 лет мне иногда везло, а иногда просто в нескромных дозах. Повезло и на этот раз, поскольку вдруг откуда ни возьмись началась избирательная кампания по выборам в Государственную Думу, и мне приходится уже не в первый раз временно превращаться в политтехнолога. Я работаю в чёрном избирательном штабе кандидата "руководителем отдела спецпроектов". В отделе кроме меня, абсолютно верно, никого нет. Это закрытая должность. Кандидит хочет победить Шандыбина. У меня в этом деле есть свои интересы — я хочу, чтоб лысый продул. Любой ценой. Здесь личное. Мне не нравится "парламентская оппозиция". Очень. Впрочем, большинство мне нравится ещё меньше. Я предпочитаю крайности. В результате Шандыбин, поджав хвост, с позором пролетает. Быть может, в этом частично есть и моя скромная заслуга. Там, где появляемся мы, никакой Шандыбин уже не катит.

У меня на этих выборах появился суровый, агрессивный и очень злобный начальник. Руководитель избирательного штаба Виктор Мамошин, командир трех сводных отрядов ОМОНа в первой чеченской войне. Маленькие глаза на фоне опаленной, изъеденной ветром почти монгольской физиономии. Крепыш. По каждой мелочи орет благим матом: "Коноплёв, опять ты меня провоцируешь на беззаконие. Я говорю тебе, НЕ НАДО, НЕ СМЕЙ! Что, тебе революция нужна? Мне она вот на хер не нужна. Я историей интересовался. В каждой революции участвуют идеалисты и придурки, а руководят и побеждают жулики и проходимцы. Вспомни Ленина. Он же Россию предал, и товарищей своих по партии многих предал, растоптал. Иуда. Брестский мир позорный. А вспомни 1991 год, как все радовались. А кто победил? Ельцин, еще один Иуда? Предал всех нас. Ты что, и вправду веришь, что там наверху можно найти хоть одного порядочного? И не будет этого никогда, запомни".

Как и положено, Мамошин от природы был человеком смелым и талантливым. И категорически не способным к кабинетным интригам. Поэтому его вечно бросали на самые тяжелые участки административной работы то тут, то там, и по её завершении немедленно задвигали, как пыльный тапок. В угол. Более подлые и продуманные интриганы. Так что не задержался он ни в армии, ни в УВД, ни в обладминистрации. И сам служил в общем-то живым примером своим же собственным воззрениям относительно того, кому достаются любые там победы.