Четыре месяца назад… Это был май? Да, май…

Тереза тоже размышляла о прошлом, и ее не было сейчас здесь, на пресс-конференции. Ее вообще не было в этом сентябре, в этой осени. Она тоже оказалась в прошлом, в их весне. Там в ее жизни был Владимир. Был его совершенно нелепый телефонный звонок из Волгограда, когда она собиралась в Москву, раздраженная тем, что ее отрывают от любимых сценариев.

— Будь любезна, — раздался в трубке его надменный и желчный, словно незнакомый голос, — организуй, чтобы в Шереметьево завтра в десять утра подогнали мою машину. С нанятым шофером. Кроме того, будь добра, проследи, чтобы мой черный костюм — он висит в шкафу крайним слева, — отнесли все-таки в химчистку. Скоро важное мероприятие у Степана.

Тереза обомлела. Она была в Питере, еще не успела выехать в Москву. И к тому же у нее не было ключей от его квартиры… А даже если бы и были — что это за барственные распоряжения? Что за обращение, словно к своей прислуге?…

— Кроме того, — продолжил, будто не замечая неловкой паузы, — я бы хотел, чтобы ты…

— Владимир, — Тереза пришла в бешенство, и это отразилось в ее голосе: она стала говорить нежно, чуть растягивая гласные, — Я сожалею, но ничего из твоих распоряжений выполнить не смогу.

— Не получается по времени? — так же надменно поинтересовался он.

— Я не желаю этим заниматься, — так же размеренно ответила Тереза.

Он помолчал, потом с обидой произнес:

— Ну да, конечно, кто я для тебя…

— Уж, по крайней мере, не мой хозяин, чтобы таким тоном давать мне распоряжения! — отрезала Тереза.

— Каким тоном?! — рявкнул Владимир. — Я попросил.

— Всего доброго, — доброжелательно ответила Тереза и повесила трубку.

Так и получилось, что на мероприятие компании они прибыли порознь, одинаково раздраженные всем и одинаково злые друг на друга. Когда Владимир преодолел красную ковровую дорожку и вспышки камер — а что, все, как у больших, — к нему пристала высоченная девица. Он так и не понял, кто это, но вошел с ней в зал под руку. Что делать, если девушка так настойчиво себя предлагает… На самом деле, он просто решил позлить Терезу. Показать ей, что с ним не стоит так разговаривать.

Тереза же стояла, чуть опираясь на руку Степана Сергеевича, ослепительно красивая, в черном платье в пол с открытыми плачами, в роскошных жемчугах. Она встречала гостей как хозяйка мероприятия. Владимир, конечно, понимал, что так решило высокое начальство, но на мгновение окаменел от ревности и злости.

— Пойдемте, — потянула его за рукав девица, — надо представиться.

Представление получилось феерическим. Что ни говори, Степа всегда умел пустить пыль в глаза. Бурное приветствие, похлопывание по спине. Протянутая рука Терезы, над которой Владимир склонился, чтобы поцеловать кончики пальцев. Его порадовало, как блеснули гневом ее зеленые глаза, когда она увидела его, входящего в зал с дамой невообразимой красоты, длины и худобы.

Между тем действо продолжалось. Речи были сказаны, тосты произнесены, на импровизированной сцене играли что-то приятное и ненавязчивое. Степа не отходил от Терезы; девушка, имя которой Владимир так и не узнал, словно прилепилась к нему. Все улыбались. В какой-то момент ему стало так противно, что он понял — находиться здесь он больше не может. Он попросту начинает задыхаться. Поэтому Зубов сказал девушке:

— Простите меня, — и даже поцеловал ей ручку.

Потом решительно направился к Терезе и Степе. Еще раз извинился. И громко сказал, глядя в невозможно зеленые глаза Терезы:

— Я устал. Поехали домой…

Это был их май, их весна. Всего четыре месяца назад…

Осенняя пресс-конференция плавно походила к концу, но никак не могла закончиться. Степа дал отмашку, чтобы присутствующих журналистов ублажали — вот все и старались. Шутили, отвечали, улыбались…

Журналисты делали вид, что им интересен этот фильм про любовь и без «мыла».

Съемочная группа делала вид, что им интересно общаться с прессой — второй час сидим, сколько можно об одном и том же?..

Владимир же делал вид, что его не интересует Тереза.

Та же, в свою очередь, хотела поехать на свою тихую дачу под Питером, где не было всех этих людей.

Исполнительница главной роли хотела Владимира. Не то чтобы она почувствовала к нему что-то. Но они были актерами, родственными душами, а все телодвижения должны были идти на благо карьеры, тем более, если они приятные.

Один Степа был просто счастлив и, пожалуй, не хотел ничего. Он ловил себя на мысли, что бывает счастлив лишь тогда, когда все совершается по его воле. Именно так! Когда его планы воплощаются в жизнь, когда удается вопреки всему сделать деньги, воплотить — порой продавить — проект, заставить людей делать так, как он счел нужным. И чем больше было сопротивление изначально, тем более довольным он себя чувствовал, когда все удавалось. Здравствуй, здравствуй, мания величия!..

Но вот, наконец, все закончилось. Журналисты стали торопливо просачиваться к выходу. Тоже, наверное, изрядно истомились. Заканчивался день, хотелось есть, и Степан Сергеевич пригласил всех на фуршет. И сам прошествовал туда во главе съемочной группы, снова держа под руку Терезу Ивановну. Начальство опять выделяло ее из всех. «Самое ценное приобретение прошлого сезона!» — вспомнилось Владимиру. Актер прислушался к их негромкому разговору.

— Я не перестаю удивляться вам и восхищаться! — Степе всегда прекрасно удавалось изображать восторг. Настоящий или нет, никто не мог понять. — Я прочитал вашу новую книгу.

— Спасибо за теплые слова.

Откуда у Терезы в голосе столько мягкости? Откуда это умение показать людям, что они ей интересны и важны? Или это маска? Маска, которая скрывает мечтающего об одиночестве человека, вежливость в котором записали на подкорку, и теперь с ней ничего нельзя поделать?

— Вы подпишите мой экземпляр? — Степа остановился, чтобы поцеловать руку любимому автору, и вся процессия была вынуждена притормозить.

Рядом с Владимиром остановилась его партнерша по сериалу.

— Смотри, как наша звезда Тур подмяла под себя великого и могучего Степана Сергеевича!

Владимир неопределенно пожал плечами, словно заявляя: «Мне-то какое дело»…

— Мне тоже в принципе все равно, — правильно поняла язык его тела актриса, — но я завидую ей.

— Да ты что! — иронично протянул Зубов.

— Конечно. И профессорская семья, и обеспечена, и книжечки пишет, и сценарии прекрасные. И вообще — не чета нам… И Степа вокруг нее увивается. Я никогда не видела, чтобы он кого-то так обхаживал.

Эта проникновенная речь мешала Владимиру вслушиваться в разговор, который на самом деле его интересовал. Степа говорил, как ему жаль, что в России пока невозможно снять фантастику на таком уровне, чтобы можно было экранизировать Терезиных драконов. И эта мысль наполняет его неземной печалью…

Владимир прислушался к себе — нет, ревность его не грызла. Ни Степан, ни Тереза не вынесли бы на публику свои личные отношения, если что-то между ними на самом деле было. Тогда они бы избегали таких нарочитых разговоров, целований ручек, такого подчеркнутого внимания. И эта мысль подняла Зубову настроение. «Стоп! — оборвал он себя. — А почему меня вообще это волнует?. Это уже болезнь какая-то. И как, хотел бы я знать, ее лечить?».

Спустя еще какое-то время актеров и съемочную группу отпустили. И Владимир отправился домой. Но первым что он услышал, включив радио в машине, был ее голос, исполняющий песенку: