Он начал отступать из переполненной камеры. Но ему на плечо легла чья-то белая влажная рука. Бежать было некуда.

Бесшумная и незаметная, кошка пробиралась по мокрой от дождя улице, стараясь держаться в тени. Если бы дождь не перестал, она сидела бы где-нибудь в укрытии. У этого животного не было хозяина, оно не нуждалось в постоянном жилище и существовало только за счет собственной хитрости, собственной вороватости и скорости собственных ног. Люди не жалуют животных такого сорта и никогда не держат их у себя в доме, ибо эта кошка была из тех, кто питается падалью и отбросами, и ее вид говорил сам за себя. Редкий черный мех у нее на спине зиял проплешинами, напоминая о сражениях с такими же отщепенцами, в которых ей удалось избежать самого худшего. От одного уха остался только торчащий из головы бесформенный обрубок; пес, нанесший ей это увечье, окривел с тех пор на один глаз. Ее когти затупились от бесконечной беготни по асфальту ч но, выпущенные в критическую минуту, по-прежнему таили в себе смертельную опасность. Кожа на подушечках ее лап была жесткой и грубой. Кошка принюхалась к влажному ночному воздуху, и ее стеклянно-желтые глаза блеснули в тусклом свете уличного фонаря.

Она свернула в темную подворотню и направилась к мусорным бакам, сразу уловив чутким носом запахи других ночных существ. Большинство из них было ей знакомо; одни она воспринимала как дружественные, другие заставляли напрягать ее и без того обостренные чувства. Тут явно побывали коварные длиннохвостые существа — ее трусливые враги, всегда предпочитающие бегство сражению. Они уже ушли. Побывали здесь и кошки, но и их след простыл.

Принюхиваясь, кошка ступала по разбросанному на земле мусору, затем вскочила на один из баков, крышка которого, к ее огорчению, оказалась плотно закрыта. Крышка соседнего была полуоткрыта, и сквозь узкую щель в форме полумесяца доносился запах разлагающейся пищи. Кошка с любопытством сунула в отверстие нос и поворошила лапой скомканную бумагу и мусор, наваленные сверху. В результате ее настойчивых стараний крышка слегка сдвинулась, а когда кошка сунула в щель голову и верхнюю часть туловища, крышка съехала и с оглушительным грохотом упала на землю. Напуганная устроенным шумом, кошка пулей вылетела наружу.

Она остановилась у входа в подворотню, навострив единственное целое ухо и высоко задрав нос, чтобы вовремя учуять враждебные запахи. И оцепенела, обнаружив в воздухе слабый едкий запах. Редкая шерсть у нее на спине стала дыбом. Поскольку ее приятели были здесь всего несколько минут назад, кошка пришла к выводу, что чужак, присутствие которого она ощущала, принадлежал к людской породе, но все же не был человеком. Этот запах подкрался к остолбеневшей кошке, как какая-то ползучая тварь, и перепуганное животное, зашипев, обнажило зубы. По мокрой от дождя мостовой что-то двигалось.

Кошка ощерилась, выгнула спину и сердито зашипела, широко разинув пасть. Невзирая на страх, она демонстрировала свое презрение, сузив сверкающие злобой глаза. Фонари потускнели, точно их заволокло туманом, и с мокрых тротуаров исчезли их отражения. Послышался глухой металлический звук — это задрожала и медленно приподнялась крышка люка, расположенного в центре мостовой. Вот она стала вертикально, и оттуда показалось что-то темное. Очертания того, что появилось на краю люка, были кошке знакомы. Она знала, что это человеческая рука. Но теперь инстинктивно понимала, что эта рука принадлежит не человеку.

Кошка прошипела напоследок еще раз и бросилась наутек, инстинктивно стараясь, вопреки своему обыкновению, держаться не в тени, а на свету.

Под видавшим виды навесом сидели трое юнцов. Двое белых и негр. Они попыхивали сигаретами и дрожали от холода.

— Я не собираюсь тут больше торчать, — сказал негр. — Зуб на зуб не попадает.

Его звали Уэзли; попавшись на краже, он был условно освобожден и отбывал испытательный срок.

— Заткнись и подожди минутку. Уже немного осталось, — сказал его приятель по имени Винсент.

Он отбывал испытательный срок за то, что чуть не убил своего отчима.

— Поздновато, Вин, — сказал третий. — Никого уже не будет.

Его звали Эд (друзья полагали, что это сокращенное от Эдварда, а на самом деле это было — от Эдгара). Недавно он закончил исправительную школу для малолетних преступников.

— И что же вы собираетесь делать? — спросил Вин. — Идти по домам? А деньги на завтра у вас есть?

— Нет, но я околеваю от холода, — ответил Уэзли.

— Ты всегда околеваешь от холода. Скучаешь по добрым старым Карибам, а?

— Да не был я там никогда. Родился в паршивом Брикстоне, понял?

— Не в этом дело. А в твоей поганой крови. Вы все скучаете по вашему вонючему солнцу. Из-за него у вас волосы курчавые.

— Отстань от него, Вин, — посоветовал Эд, выглядывая из-под навеса. — Ты что, не знаешь, что он теперь член «Фронта»?

— Скажешь тоже! Так они его и приняли! Он же черномазый.

— Ну и что? Все равно я не желаю, чтобы они сюда приезжали. Особенно пакистанцы. Их итак развелось слишком много.

Приятели покатились со смеху. Уэзли, марширующий в рядах «Национального фронта» с плакатом «Британия — для белых», — это уже чересчур. Сбитый с толку их смехом, Уэзли решил не обижаться. И засмеялся вместе с ними.

— Ну-ка, замолчите, — внезапно сказал Эд. — Кажется, кто-то идет.

— Точно. Это к тебе, Эд, — сказал Вин, вскакивая на ноги. — Мы с Уэзли будем в кустах.

— Почему всегда я? — возмутился Эд. — Сегодня твоя очередь.

Вин похлопал его по щеке, причем последний хлопок был весьма ощутимым.

— Ты же у нас красавчик, вот почему. Ты нравишься им больше, чем мы. Они принимают тебя за своего, ясно?

В который раз белокурый Эд проклял свою смазливую внешность. Лучше бы у него было такое же грубое рябое лицо, как у Вина, и короткие рыжие волосы.

— А как насчет Уэзли?

— Нет, они неграм не доверяют. Считают, что все они бандиты. — Он шутливо пихнул своего дружка: — Верно, Уэз?

Уэз оскалил в темноте зубы.

— Тут они попали в точку, приятель, — сказал он, подражая говору своего отца.

Хихикая и подкалывая друг друга, Вин и Уэзли выскочили из-под навеса. Эд остался один. Он сделал последнюю затяжку и прислушался к приближающимся шагам. Этот навес был излюбленным пристанищем для самых разнообразных любовников, а с тех пор, как в окрестные рабочие районы просочились представители среднего класса, разнообразие заметно увеличилось. Стоимость ежедневных поездок на работу из предместья в Лондон стала для nouveaux pauvres[1] непомерной. Район, который за несколько лет стал, по существу, многонациональным, быстро превращался теперь в многоклассовый. Эд бросил на землю окурок и достал из кармана джинсовой куртки еще одну мятую сигарету. Он хотел уже было выйти из укрытия, как вдруг заметил, что приближаются двое. И быстро отступил в тень.

Мимо в обнимку прошла парочка; Эд испугался, что они захотят воспользоваться его убежищем для своих нужд, но они не свернули, и мальчик понял, что стойкий запах мочи под навесом отпугнет даже самых нетерпеливых любовников. Он шепотом выругался и глубоко засунул руки в карманы. «Слишком поздно, — подумал он. — Наверное, никого уже не будет». Но по предыдущему опыту он знал, что для некоторых одиноких мужчин не имеют значения ни позднее время, ни отдаленность мест, по которым они любят бродить. Эду казалось иногда, что такие сами подстраивают, чтобы на них нападали. Может быть, им это нравится. А может, подобным образом они подсознательно наказывают себя за собственную извращенность. Последнюю, довольно глубокую, мысль немедленно сменила другая, более характерная для его образа мышления: просто ночью они сильнее распаляются.

Он посмотрел туда, где притаились во тьме Вин и Уэз. Слабый свет ближайшего фонаря почти ничего не освещал. Ему показалось, что приятели хихикают и дурачатся в темноте, и он хотел было их окликнуть, как вдруг опять услышал чьи-то шаги. Эд прислушался, чтобы убедиться, что на этот раз человек один. Так и было. Секундой позже появился какой-то мужчина.