— Не спеши! И усиль наружное наблюдение…

Покачал головой Филиппов, незаметно вздохнул и решил: «Чудит начальник! Сделаю все на свой страх и риск. Докажу, что Архипов — убийца. А победителей, как известно, не судят».

Филиппов не доложил шефу, что уже успел совершить должностной проступок. Пока Иван бледнел и краснел возле гроба любимой хозяйки, он произвел у него дома тщательный обыск. В летнем картузе ему удалось обнаружить зашитые туда пять десятирублевых золотых монет. Сыщик был вне себя от радости: это ли не доказательство того, что дворник причастен к убийству! Ведь сын Карепиной говорил как раз о пропаже десяти монет: «Стало быть, — веселился сыщик, — был еще сообщник, с которым монеты и поделены поровну!»

Теперь после истеричного поведения Ивана в церкви, Филиппов решил: «Арестую и допрошу убийцу!»

Это он и сделал, нагрянув домой к Ивану в два часа ночи. От того сильно несло перегаром. Хмель еще не выветрился из его головы. Казалось, что он полностью растерян и туго соображает.

Сыщик тут же, в комнатушке Ивана, начал его первый допрос:

— Нам известно, что ты, Архипов, убил хозяйку и поджег ее комнаты. И делал это не один. Быстро отвечай: кто твои сообщники? Только чи-1 стая правда спасет тебя, паразита, от виселицы!

Иван мотал головой и мычал:

— Не убивал…

— Какими владеешь ценностями, добытыми преступным путем?

— Не владею!

— Да? — Филиппов скривил в улыбке рот. — А ну-ка достань из сундучка фуражку. Вот-вот, эту! Что у тебя зашито сюда?

— Это пять золотых. Мне отец их передал по воле покойного деда.

— Проверим! — скрипнул зубами сыщик. — На какие деньги гужуешься со своей девкой? Ей платок купил, себе у Макаева сапоги заказал?

Помотал головой Иван, удивился:

— Надо же! Вы, господин полицейский, все знаете, даже такие тонкости проникаете… А как же вы, ваше благородие, не ведаете, что кухарке Костиной мать прислала из деревни пуд пера гусиного. Она срочно нуждалась в деньгах и продала его мне за 9 рублев 40 копеек. Сам я с хорошим барышом отдал перо за 18 целковых в винном магазине Депре, что на Кузнецком.

— Кому продал? Фамилия? — Филиппову казалось, что пол уходит у него из-под ног.

— Досконально фумилию евонную не знаю. А зовут Семеном Львовичем, такой приятной наружности мужчина, при усиках и с небольшой плешью. Очен-но веселый!

— Проверим, проверим…

— А еще барыня 20 числа жалованье мне заплатила, а на Новый год 5 рублев пожертвовала за усердие по службе. Это все знают, покойница даже госпоже Боневольской о том хвастались.

Чуть помолчав, сокрушенно вздохнул, махнул решительно рукой и выпалил:

— Все же признаюсь в преступлении… Филиппов так и подскочил на стуле:

— Вот и молодец, облегчи душу…

— Ох, тажкий грех гнетет душу мою! — с надрывом всхлипнул Иван. — До дней моих последних не замолить его перед покойницей. Ведь у вас, москвичей, какой порядок? В конце года, хочешь не хочешь, тащи денежное подношение в городскую полицию. А прежний обер Власовский строжайше запретил это. Хозяйка не знала о запрещении, дала мне 8 рублев. Вот я, — Иван, словно девушка, лишившаяся невинности, залился краской стыда, — денежки утаил для себя. Что ж мне теперь будет?

Сплюнул в сердцах Филиппов и начал допрашивать соседей.

Костина подтвердила, что продала Ивану перо. Госпожа Боневольская припомнила, что хозяйка ей говорила о денежных подношениях Ивану.

Иван радовался:

— Я ведь вам истинную правду докладывал, ваше благородие. Разве я мог на любимую хозяйку руку поднять?

— Не лотоши! — осадил его сыщик. — Я тебе не верю! Своим нервным поведением возле гроба убитой ты полностью себя разоблачил.

— Не извольте ругаться! Я двистительно вида покойников терпеть не могу. Когда мне было годков пять, мой папаша упал со стремянки, закатил глаза, изобразил мертвый вид. Сбежался народ, мать голосит, я возле отцовского мертвого трупа слезами обливаюсь. Пришел священник отец Борис. Приложил ко рту убившегося зеркало, а нем дыхание не отражается. «Представился раб Божий Александр!» — перекрестился отец Борис. Вдруг родитель вскочил на ноги и стал хохотать. Говорит: «Хотел испытать крепость ваших чувств ко мне, станете ли вы плакать!» Через эту проверку я потерял сознание и с той поры категорически не переношу вида мертвецов.

Филиппов скрежещет от досады зубами, а отступать не желает:

— Архипова — в Бутырский замок! — командует. А сам поехал допрашивать Семена Львовича из винного магазина. Тот все подтвердил, что Иван говорил.

Архипов всего лишь ночь и переночевал в Бутырках, а утром его выпустили. Велика важность: русского мужика в тюрьме подержать, не английский немец, вреда никакого не случится. Ан нет! Иван начал кандибобер гордый показывать и из Бутырок прямым маршрутом в полицейское управление отправился. Дошел до самого Эффенбаха, с возмущением заявляет:

— Очин-но неприятное для моего организма полицейское самоуправство: без всякой преступной вины в кутузку ночевать отправляют! Прошу оплатить мне канписацию за ущерб нервной системы.

В тот же час Филиппов был отстранен от ведения следствия и на полгода переведен на собачью должность — в филеры.

Саша Бекман родился, в Подолии, в историческом местечке Сатанове Проскуровского уезда. Знаменито оно было Петром I, который здесь некогда останавливался.

Потянуло Бекмана к шумной цивилизации. Отправился он в Москву. Знакомых и денег нет, а кушать 16-летнему мальчику хочется. Стал он приворовывать на вокзалах. Однажды видит: дрыхнет на скамейке возле кассы какой-то дядя, а возле дяди саквояж беспризорный.

Но Саша парень осторожный. Подсел рядом, к дыханию прислушался: ровное оно, глубокое, с просвистом. Схватил поклажу и быстро, быстро — на площадь Николаевского вокзала. Оттуда дернул на Домниковку. «Эх, радуется, добыча мне хорошая досталась. Может драгоценности?»

Вдруг за версту уже от вокзала догоняет его рессорная коляска. Прямо на плечи похитителя спрыгнул какой-то господин, в мгновение ока скрутил тому руки: «Попался, такой-сякой!».

Доставили Сашу в полицейский участок Мясницкой части. До следующего утра он просидел в камере. Потом его отвели в кабинет следователя. Затрясся от страха юноша, ибо увидел он вчерашнего дядю, у которого спер саквояж. Первая смысль была: «Бить будет?».

Но господин вдруг вполне дружески улыбнулся:

— Присаживайся! Рассказывай, разбойник, о себе: как зовут, где живешь? Чем занимаешься — сам видел, не спрашиваю. Ты, дурачок, думаешь, меня вчера перехитрил? Ан нет! Это я с твоей помощью выловил опасного бандюгу. Он собрался брать кассу, да заподозрил во мне сыщика. Мы и впрямь, оказывается, когда-то с ним сталкивались. Я следил за ним, а он за мной. Но когда ты уволок мой сак, он уверовал, что я не сыщик, а пассажир-лопух. Влетел в кассу, а мы — тут как тут. Спасибо нашему осведомителю, предупредил нас о налетчике. Да, забыл представиться — агент сыскной полиции Гусаков. Чаю выпьешь?

…Через час Бекман вышел из участка с гордо поднятой головой. Его распирали горделивые мысли: «Теперь я секретный сотрудник! Буду знаменитым сыщиком…»

Ему и впрямь предстояло отличиться и войти в анналы истории криминалистики. Бекман принял христианскую веру. Крестным отцом станет Гусаков-старший.

Для Бекмана началась новая жизнь. Среди других своих профессиональных занятий более всего возлюбил посещение публичных домов.Особенно часто он проводил время у грудастой блондинки из остзейских крестьянок Анны Крюгер.

31 января 1893 года Бекман сидел в номере Анны и пил пиво, разрывая за клешни крупных раков. Рядом развалилась в кресле пышнотелая Анна. Она плаксиво жаловалась:

— Бывают же негодяи! Повадился ко мне ходить один отвратительный тип. Изо рта гнусно пахнет, морда щучья, прыщавая, сам жестокий…