1264

Прощай, краславская корчма —

"Икарус" отдышался вроде…

Не вышло горе от ума,

И обойдёмся без пародий.

Укрытье черепичных крыл.

Не здесь ли, что латынь и глянец,

Слуг государевых споил

В потёртых джинсах самозванец?

Ещё прельстил попутно, ферт,

Латгалию, хозяйку дома.

И чем? — коробкою конфет,

Манерами Наполеона!

Пусть солью моря дышит грудь,

Равнинный воздух деве вреден.

Прощай, красавица! Забудь

О нашей дочери Рогнеде.

А впрочем, если до конца:

Рогнеда — всем, мне — Горислава…

Не хмурь обидою лица,

Оставь себе любую справу,

И княжий луг, и закрома,

И даже слог моих собратьев —

Листы поморского письма:

Мне никогда не прочитать их.

Я твой не выучил язык,

Ты мой забудешь понемногу.

Перед тобой весь мир возник,

Прямые растеклись дороги!

Тяжёл не из цветов венец.

Взгляд отведи от птичьих вестниц.

Живи. Не помни наконец

Империи медовый месяц.

…Окурок в урну.

За окном

Вновь закачаются, как спьяну,

Опята на пеньке лесном,

Холмы, озёра и поляны.

Близь так отчётливо остра,

А даль густа, кровава с краю.

И полноглазая сестра

Встречает за Двиной, родная.

***

Игорю Бойко

Народ простил жестокого царя:

Был сам жесток. Иных уже не помня,

Про этого — ругается, поёт

И всё никак не может с ним проститься.

В истории есть некий вещий смысл,

Людскому пониманью недоступный.

Как, почему Хазарский каганат

Дано было развеять — Святославу?

Не Ольге, первой дщери Византии,

Не внуку и крестителю Руси —

Ему меж них, Перунову рабу?

И, нехристь, он доныне почитаем.

А Александр, топивший шведов рать

И орденской "свинье" свернувший выю!

Чтобы в Руси сберечь зерно России

По-человечьи если — предал брата!

И стал святым, как Глеб и как Борис.

Чем объяснить Осляби быстрый меч,

Державный гнев безумного Ивана

И бессыновье дерзкого Петра,

И странное безволье Николая?

Внезапную окаменелость мозга,

Не знающего лени лишь вчера,

И жёлтый взгляд, унявший буйство крови?

Народ простил жестокого царя

И, покорясь нечеловечьей воле,

Забыл себя. И вспоминать не хочет:

Лишь назовёшься в простоте —

Обманут, украдут, переиначат.

Но — мать не видеть? От отца лицо

Отвесть в гордыне горького сиротства?

И родина — душ наших общий слепок,

Тот самый Китеж,

И потому быть может нелюбимой,

Но быть не может —

Чтобы не родной.

История ещё и — искупленье,

Причём неотвратимое доднесь.

Так, в сорок певром полк НКВД

Погиб в лесу, где сам стрелял в затылок.

Он лёг поверх своих бессчётных жертв,

Но задержал стосильного врага.

А этот, Ямы Ганиной властитель,

Пообещавший волю из кармана,

Отдельно взятую!

И нам свобода стоила страны.

А в бывшем швейном цехе комтруда

Густеет праздный воздух ресторана.

Чем дольше жизнь, тем больше

Дат — чуть не каждый день — в календаре,

Саднящих — вольно спутать и века,

Не знать, в каком сейчас мы обитаем.

Но, впрочем, мы уже привыкли быть