Вне времени, в своём летодвиженье,
Доверясь власти, выпрошенной в гневе,
А вымолить —
Молитвы растеряли.
История, незнамый дольний путь
По неземным — не вычислить! — законам.
Как уцелеть, сокрыв от мира имя,
И отчину последнюю сберечь —
Без веры, без присяги, без идей?
Немотствует народ
В своём упрямстве, вновь необъяснимом,
Холопьем и бессмысленном для прочих.
Да что для них — неясном и себе!
Храня могилы памяти от сглаза.
И сквозь ладони дочери и сына
Однажды прозревая небеса.
Народ простил жестокого царя
И о другом задумался надолго.
СЕРБСКИЙ ЖЕСТ
Характерный жест сражающихся сербов — три разомкнутых пальца правой руки.
Поднимусь наконец от хмельного стола,
Огляжу безнадёжно сиротскую близь:
Всю родову повыбило, выжгло дотла,
А иуд порасселось!..
— Безбровые, брысь!
Знаю, сам виноват: в сердце выковал сталь,
Но последние други — умеют прощать…
И окликну в отчаянье тайную даль,
И она отзовётся, трёхкратная рать!
Над паромною Дриссой, где ввяз Бонапарт,
На камнях несдаваемой Чёрной Горы,
В незасеянном Косовом поле — стоят
Братки Белой Русии и сербы-сябры.
И, трезвея, смахну я остатки питья
И шагну на траву из прогорклой избы.
Вспомню: душу спасу, коль за други своя
Встану, выпрямясь.
Да не миную судьбы!
Мы от корня до кроны и самых небес
Суть едины сквозьвечно, что дух и что плоть.
И никто-то не прав — собрательника без,
И одна — триединая крестно щепоть.
И она обнимает цевьё горячо,
Раз молитва без подвига — слово ничьё.
Это я не забыл ещё. Нынче ж её
Размыкаю — трёхбратьем! — над правым плечом.
НА РОДИНЕ
Я не знаю о ней ничего,
Позабыл, как недавно столицу,
Но шумит её имя травой,
Силуэт её чертится птицей.
Вроде тоже в округе дома
И тропы поворот неминучий
И, похоже вздыхая, грома
Древним пламенем бьют из-за тучи.
Но осыпались камни скалы,
Где со склона я чуть не сорвался,
Танцплощадки прогнили полы,
Завлекавшие звуками вальса.
Поредели призывы огня
На краю нежилых побережий.
Хоть и все земляки мне родня,
Но знакомые лица всё реже.
Вот ещё обезлюдевший двор —
Лишь фундамент на голом угоре
И, пустой запирая простор,
Позадвинуты жерди в заборе.
Но, угрюмо встречая зарю
С отлетающей птичьей стаей,
Я в заросшее поле смотрю
И цветов имена вспоминаю.
***
Елене
По колючим сугробам ольха отгуляет нагая,
И они отгорят, в облака обратясь и ручьи.
В тёмный ельник вступи: там, хвоистую прель раздвигая,
Твой созвучье-цветок поднимается первым в ночи.
И уже дикий лук
на угоре оттаявшем реет,
Стрелолист на рассвете
холодную воду пронзил,
Но опять мать-и-мачехи
русское солнце согреет
Молодило и волчью траву, горицвет, девясил.
И, таясь, зазвенит в колокольца последние ландыш,
На четыре страны княженика отвесит поклон.
Обернись на вершине, и с ветром зелёным поладишь,
И стозвонно вокруг зазвенит перезвон, медозвон.
Будет свет стекленеть в соловьиных черёмухах мая,