незнакомой. Эта потрясающая женщина одна столько тысячелетий преданно помогала

несчастной Пьелле, в то время, как все остальные скивры от планеты отказались. Уже за это

ей следовало поклониться в пояс.

Она подошла совсем близко. Темные глаза были чужими, но по-своему прекрасными. Он

смотрел в эти глаза. Мечта сбылась. Он ее нашел. Он столько вытерпел, чтобы увидеть ее, и

вот это случилось, она стояла перед ним и смотрела на него. Только радости почему-то не

было, одно смятение.

- Мне сказали, что вы хотите помочь золотым львам, Сиргилл Индендра?

Он услышал ее глубокий, обволакивающий, знакомый голос, и понял наконец, что это

она, та самая... но ее отстраненное «вы» сразу все расставило по местам. Богиня не желала

ничего помнить.

- Да, - ответил он разочарованно, - хочу.

- И ради этого вы проделали такой невозможный путь?

Наверно, надо было согласиться, чтобы не выглядеть полным идиотом, и тоже сделать

вид, что ничего не было. Но он почему-то не хотел играть в ее игру. Он помнил все.

- Конечно, нет, - сказал он.

- Нет? - она как будто стала еще строже и напряженнее, - тогда... зачем?

- Сам не знаю, - Сиргилл усмехнулся, - зачем мне это надо? Ты не простилась со мной,

ты не хочешь меня узнавать, ты избавилась от моего ребенка, другой бы давно все понял...

Пока он говорил, с трудом выговаривая горькие слова, зал куда-то исчез. Он не мог

оторваться от ее глубоких глаз, но видел, что вокруг все стало сиреневым, потом розовым,

потом голубовато-туманным. Потом туман рассеялся.

Зал так и не появился. Утреннее солнце нежно светило над сельским двориком. Вокруг

вздымался высокий еловый лес, птицы упоенно пели свои утренние песни. Сиргилл даже не

удивился: перед ним ведь стояла богиня. Она и со временем была на «ты», не то что с

пространством. Он просто понять еще не мог, что все это значит?

Богиня тоже изменилась. Это была девушка. Юная девочка-подросток в льняном

платьице и рябиновых бусах, с двумя тугими косами на груди. В этой простой, открытой,

чего-то ждущей девушке было еще больше очарования и притяжения, чем в той женщине-

мечте с зовущими зелеными глазами. Он взглянул на себя - он тоже был юн, угловато-

худощав и по-сельски одет, как какой-нибудь пастушок или охотник. Так они и стояли друг

напротив друга и молчали.

Сиргилл еще не до конца осознал, в какую игру его приглашают играть, в какую тайну

его посвящают, но понял, что происходит что-то важное, какое-то таинство, и боялся сказать

лишнее.

- 405 -

А она все молчала и смотрела на него. Из хлева доносились звуки льющихся струй о

подойник.

- Кто это? - спросил он, чтобы хоть что-то спросить.

- Мама доит козочек, - ответила Термира.

Его как будто пронзило. Он посмотрел на нее с бесконечной жалостью или нежностью.

- Ты любишь козочек?

- Да. Особенно козлят.

Он вырос в другом мире. Там не было ни козлят, ни сельской идиллии. Только автоматы

да уроды-слуги. Ему нечего было вспомнить в своем коротком детстве, в его душе не было

такого уголка-мечты, который бы он так берег и сохранял. А у нее был. Наверно, отсюда и

произрастала ее неистребимая любовь к Пьелле, ее преданность этой планете, ее бесконечное

терпение. Вот из этого домика, леса и хлева.

- Сколько у нас времени? - спросил он.

- Целый день, - ответила Термира.

- Целый день?!

- Не волнуйся, никто даже не заметит, - она взяла его за руку, - это наш день. Идем.

Такого дня у него действительно не было ни разу в жизни. Такая уж досталась жизнь. Он

шли цветущим лугом, роса мочила ноги, подол ее платья и края его широких штанов.

Сказочный лес стоял по горизонту. Река призывно блестела на солнце. Не сразу, но скоро

Сиргилл поверил, почувствовал всей душой, что он и в самом деле беззаботный мальчик, без

жуткого своего прошлого и напряжения перед будущим. Он ощутил долгожданное

облегчение. Эта игра ему понравилась.

Они сидели на старых мостках, прижавшись плечом к плечу, болтая ногами в

прохладной, живой воде, и было тихо и спокойно, только пели птицы в лесу. И, в общем-то,

ничего в этом не было особенного, ничего сверхъестественного, так должно было быть у

каждого. Набор для счастья был не так уж велик: безоблачный день, природа и подростки,

мальчик и девочка, которые нравятся друг другу. Казалось бы, все так просто! Но чего-то в

этом наборе всегда не хватало: или природы, или мальчика, или девочки, или безоблачного

дня...

День был упоительным! Они собирали ягоды, бегали друг за дружкой по лугу, пили

парное молоко. Потом кувыркались в сене, в душистых и щекочуще-колких россыпях сухой

травы на чердаке, и она, такая веселая и румяная, густо покраснела, когда он как бы случайно

коснулся ее груди под льняной грубой тканью. Сосочек был твердый как ягодка брусники.

Губы тоже были ягодно-сладкими.

Голова кружилась, сено кололось. Игривые объятья стали серьезными, крепкими и

жадными. Они отыграли в эту игру до конца. Только иногда мешала невесомость и

неожиданная прозрачность. Тела теряли упругость и сливались как два призрака. Тогда он

вдруг вспоминал, что все это сон. Ее сон.

Смеркалось. Там, за узкими щелями чердака, уходило на ночлег остывающее, малиновое

солнце, оно опускалось за синий лес, в марево облаков на горизонте. И ничего не хотелось,

только лежать вот так в сене, прижимать ее к себе и молчать, потому что любое слово могло

нарушить эту хрупкую гармонию и все испортить. Если бы она хотела, она бы сама

заговорила.

Но она заговорила только тогда, когда пришла пора возвращаться. Совсем стемнело. В

полумраке почти не видно стало ее лица, но оно как будто снова постарело, усталый голос

зазвучал не по-девичьи глубоко.

- Вот и все, Сиргилл. Нам пора. Я не могу до бесконечности растягивать одну секунду.

Наше время истекло.

- Но жизнь-то не окончилась, - сказал он.

- Да, - кивнула она, - у тебя - своя. У меня - своя.

- Вот так?

- А как иначе?

- Не знаю, - проговорил он с досадой, - ты думаешь, я много в этом понимаю?

- 406 -

- Зато я понимаю, - вздохнула она, - ничего не поделаешь. Поверь мне, это всё, что я

могла для тебя сделать. Надеюсь, тебе было хорошо?

- Хорошо, - сухо ответил он, - спасибо.

Он не понимал, что им мешает? Почему им не встречаться и не любить друг друга, если

он знает дорогу к ней, а она - к нему? Это было сложно, но вполне преодолимо. Было бы

желание! Просто ей не очень-то хотелось с ним связываться. Вот и все. Она подарила ему

день, один прекрасный день в лесной деревушке. Заслужил, наверное. Но на большее можно

было не рассчитывать.

- Мои силы на пределе, - сказала она резко, - кажется, все... поцелуй меня на прощанье.

********************************************

- Ну ты даешь, дед, - сказал Эдгар изумленно, - они от тебя еще и в обморок падают! Как

бы так научиться?

Неприступная Термира только обмолвилась с дедом парой фраз, как тут же побледнела

вся и осела на пол. Он ее поймал и тупо стоял как скала, держа на руках совершенно

обессилевшую богиню.

- Что это с ней? - спросил Эдгар неизвестно кого.

Рядом оказалась ее подруга, жрица в золотом платье. Она и ответила.

- Ничего страшного. При переходе из мира в мир бывают энергетические проблемы. Она

скоро очнется.

- А-а... а я думал, это дед так неотразим.

На такую глупость жрица даже отвечать не стала, только посмотрела недоуменно какими-

то потусторонними, нежно-голубыми глазами. Тоже красивая была небожительница, других

тут не водилось. Черные гладкие волосы резко оттеняли белую кожу тонкого лица. Эдгар

невольно залюбовался этим неземным совершенством и почувствовал прилив вдохновения.