Он не выказал ни робости, ни нетерпения, когда они сообщили, что приехали по сугубо личному вопросу; после небольшого раздумья он, видимо, понял, что любопытство их вызвано обстоятельствами. Это был худощавый пожилой джентльмен с черными бровями и длинным подбородком.

Хотя тщательно завитые волосы были, без сомнения, париком, у него хватило мудрости носить седой парик, как и приличествует немолодым людям.

– Что до вопроса, который вас интересует, – сказал он, – ответ на него очень прост. Я твердо намереваюсь оставить все свое состояние сыну, так же, как мой отец оставил его мне; и ничто – я прямо говорю, ничто – не заставит меня поступить иначе.

– Премного благодарен вам за эти сведения, – ответил юрист, – но ваша любезность дает мне смелость сказать, что вы видите все в слишком черном свете. Не думаю, чтобы ваш сын сделал что-то страшное и вы сочли его недостойным наследства. Конечно, он может…

– Именно, – сухо сказал сэр Джон Масгрейв, – может.

Не будете ли вы так любезны заглянуть со мной на минуту в соседнюю комнату?

Он повел их в галерею, которую они уже немного рассмотрели сквозь приоткрытую дверь, и мрачно застыл перед почерневшими, насупившимися портретами.

– Это сэр Роджер Масгрейв, – сказал он, указывая на длиннолицего человека в черном парике. – Он был одним из самых низких лжецов и негодяев в мерзостное время Вильгельма Оранского – наушник двух королей, убийца двух жен. Вот его отец, сэр Роберт, образец честности и добропорядочности. Вот его сын, сэр Джеймс, один из благороднейших якобитских мучеников и один из первых, кто пожертвовал деньги на Церковь и на бедных. Понятно ли теперь, что дом Масгрейвов, его сила, честь, власть переходили от одного доблестного человека к другому через поколение, от деда к внуку? Эдуард I правил Англией отменно, Эдуард III покрыл Англию славой, и все же слава эта произросла из той, первой, через бесчестие и глупость Эдуарда II, который пресмыкался перед Гейвстоном и убежал от Брюса. Поверьте мне, мистер Гренби, величие знатного дома, величие самой истории – больше, чем случайные люди, которые несут его сквозь века. Наследство наше переходило от отца к сыну, так оно и будет переходить. Моего сына можете заверить, что я не оставлю свои деньги приюту для бродячих кошек. Масгрейв будет наследовать Масгрейву, пока стоит мир.

– Да, – задумчиво сказал отец Браун, – я понимаю, что вы имеете в виду.

– Мы будем только рады, – сказал законник, – передать столь приятное заверение вашему сыну.

– Да, заверение передать вы можете, – серьезно сказал хозяин. – Пускай не беспокоится, все отойдет к нему – и замок, и титул, и земля, и деньги. Есть лишь одно маленькое и достаточно личное добавление. Ни под каким видом не стану я разговаривать с ним, пока я жив.

Законник глядел все так же почтительно, но теперь уже и удивленно.

– Почему? Что же такое он мог сделать?

– Я частное лицо и джентльмен, – сказал Масгрейв, – равно как и хранитель большого наследства. Сын мой сделал нечто столь ужасное, что его нельзя назвать не то что джентльменом, но даже человеком. Это худшее преступление в мире. Помните ли вы, что сказал Дуглас, когда Мармион, его гость, хотел пожать ему руку?

– Да, – отвечал отец Браун:

Короне отдаю мой замок От темных погребов до самых Зубцов на крепостной стене.

Рука принадлежит лишь мне.

Баронет повернулся к другой комнате и провел в нее своих порядком ошарашенных посетителей.

– Надеюсь, здесь вы немножко отдохнете, – сказал он тем же ровным тоном. – Если вы не знаете, куда вам деться, я буду искренне рад предоставить вам замок на эту ночь.

– Благодарю вас, сэр Джон, – сказал священник скучным голосом. – Я думаю, мы лучше пойдем.

– Я сейчас же прикажу опустить мост, – сказал хозяин; и через несколько минут лязг громадного, неправдоподобного сооружения наполнил замок, словно скрип жерновов.

Ржавый механизм сработал на этот раз отменно, и они снова оказались на травянистом берегу по ту сторону рва.

Гренби вдруг пробрал озноб.

– Что же за штуку отколол его сыночек?! – возопил он.

Отец Браун не ответил. Но когда они остановились неподалеку, в деревушке под названием Серые Камни, где их приютил трактир «Семь звезд», законник с немалым удивлением обнаружил, что священник не собирается ехать дальше; он, несомненно, норовил держаться неподалеку от замка.

– Не могу я оставить все как есть, – серьезно сказал он. – Автомобиль я отошлю обратно, и вы, конечно, можете отправиться вместе с ним. Вы получили ответ на свой вопрос, он был несложен: может ли ваша фирма ссудить деньги на проекты молодого Масгрейва? Я на мой вопрос ответа не получил – я не узнал, подходящий ли это муж для Бетти.

Что ж, попытаюсь выяснить, действительно ли он сотворил нечто ужасное или это выдумки старого безумца.

– Если вы хотите что-то у него выведать, – заметил юрист, – почему бы вам не поехать к нему? Зачем вам торчать в этой дыре, куда он вряд ли заглянет?

– Какой смысл ходить за ним по пятам? – возразил его друг. – Глупо подойти к моднику на Бонд-стрит и сказать:

«Простите, не совершили вы часом самое ужасное преступление?» Если он достаточно плох, чтобы его совершить, он достаточно плох и для того, чтобы в нем сознаться. А мы даже не знаем, что это за преступление. Нет, есть лишь один человек, который знает и может это сказать из гордого чудачества. Я собираюсь держаться поблизости от него.

И в самом деле отец Браун старался быть поблизости от чудака-баронета; и в самом деле он встретился с ним, и не раз, причем держались оба с величайшей вежливостью. Баронет, несмотря на свои годы, был весьма подвижен; его часто видели в деревне и на полях графства. Спустя лишь день после прибытия отец Браун, выйдя из трактира на мощенную булыжником рыночную площадь, приметил издалека темную фигуру, большими шагами направляющуюся куда-то. Баронет был очень скромно одет, весь в черном, но лицо его казалось еще более властным в сильном солнечном свете; серебристыми волосами, темными бровями и длинным подбородком он напоминал Генри Ирвинга или другого знаменитого актера. Несмотря на седины, фигура его, как и лицо, выражала силу, а палку он нес скорее как дубинку, чем как костыль. Он помахал священнику рукой и заговорил с ним, так же стремясь немедленно перейти к сути дела, как и вчера, когда он поразил гостей своими откровениями.

– Если вас все еще интересует мой сын, – сказал он, выделив последнее слово ледяным равнодушием, – вы его вряд ли поймаете. Он только что покинул страну. Между нами, я сказал бы – сбежал из страны.

– В самом деле, – поддакнул отец Браун, серьезно глядя на баронета.

– Какие-то люди по фамилии Груновы справлялись у меня, где он, – сказал сэр Джон. – Я как раз отправил телеграмму, в которой сообщил, что ему можно писать в Ригу, до востребования. Но даже тут вышло недоразумение. Вчера я собрался на почту и опоздал на пять минут. Вы долго здесь пробудете? Надеюсь, вы зайдете ко мне еще раз?

Когда священник пересказал юристу эту небольшую беседу, тот был и удивлен, и озадачен.

– Почему капитан удрал? – спросил он. – Кто эти люди, которые его разыскивают? Кто же такие эти Груновы?

– На первый вопрос я вам вряд ли отвечу, – сказал отец Браун. – Возможно, всплыл наружу какой-нибудь его тайный грех. Скорее всего они его шантажируют. На другой вопрос, я думаю, ответить просто. Эта страшная толстуха с желтыми волосами – мадам Грунова, а коротышка – вроде бы ее муж.

На следующий день отец Браун вошел в комнату рано и бросил на кровать свой черный зонтик так, как пилигрим бросает посох. Выглядел он устало; во время его расследований это случалось нередко. На сей раз то была не усталость неудачи, но усталость успеха.

– Какая страшная история!.. – сказал он скучным голосом. – Надо было сразу догадаться. Я должен был догадаться, едва вошел и увидел, что там стоит.

– Что же вы увидели? – нетерпеливо спросил Гренби.

– Я увидел всего лишь один доспех, – ответил отец Браун.