С Марьяной происходило что-то странное. Ее самоощущение менялось чуть не каждые десять минут. Она то чувствовала себя абсолютной дурой, идиоткой, которая не смогла сохранить отношения с человеком, которого любила больше всего на свете. То, наоборот, ощущала себя героем, сумевшим справиться с искушением и выбросить из своей жизни этого худшего из людей, когда-либо живших на земле.

Раньше Марьяне казалось, что она знает, почему любовь и ненависть всегда ставят вместе. Она любила Ивана за то, что он есть в ее жизни, и ненавидела его за то, что он такой, какой он есть. А сейчас, сейчас с ней происходило что-то совершенно другое... Она ненавидела себя за то, что любит его. Она проклинала себя за это. Она мечтала вырвать из себя, из своей души всякие чувства к этому человеку, всякие! Выдернуть с корнем. И не могла.

Впрочем, проходила всего какая-то минута, и она начинала ненавидеть самого Ивана. Безумно, истово! Но не за то, что он «такой», как это бывало с ней раньше, — грубый, бесчувственный, примитивный, приземленный. А за то, что он вообще появился в ее жизни. Ворвался в нее, чтобы заполонить от края до края, проникнуть в каждую клеточку ее существа, в каждую толику... А потом взять вот так и бросить, растоптать — подло, гадко, низко.

Наигрался. Она была для него просто игрушкой. Ему льстило ее чувство, ее любовь. Ее самоотверженность в этом чувстве, жертвенность и беззаветность ее любви... Ему нравилось, а теперь ему надоело. Надоело, потому что Марьяна не хотела быть просто игрушкой. Она вообще не хотела быть никакой игрушкой! Она ведь личность, человек. И не уважать этого или по крайней мере не признавать этого — нельзя! И он бросил, бросил, бросил...

«Так, стоп!» — сказала себе Марьяна и, схватившись за бортик, остановилась.

К этому моменту она успела намотать уже кругов пятнадцать по бассейну — от стенки к стенке, от стенки к стенке. Тело гудело, будто бы его накачали свинцом, но тот словно бы не стынет, как должен, а бурлит — тяжелый, но жаркий и подвижный.

«Черт, надо остановиться! Надо прийти в себя! — командовала себе Марьяна. — Если я не остановлюсь, я просто умру. Умру!»

Сил бороться с мыслями о смерти не было никаких. Полное ощущение бессмысленности, абсурдности существования. А тут эта вода... Достаточно глубоко в той части бассейна, что под трамплином. И ведь в принципе если нырнуть на дно и там, как это бывает, «наглотаться» воды, то можно и утонуть. Никто не заметит. А когда заметят, уже будет поздно. Простое решение. Очень простое...

Всплески воды через две или три дорожки справа от Марьяны заставили ее очнуться. Она вздрогнула и резко повернулась в ту сторону, откуда раздавались эти звуки.

Когда Марьяна прыгала в воду, во всем бассейне никого не было, ни единой души. Только дежурный тренер мирно дремал за столом — в углу, недалеко от входа. Но вдруг эти всплески! Откуда?! Когда здесь успел появиться этот человек?! Почему Марьяна не услышала этого?! И вообще — пятый час утра! Кто здесь может быть в такое время?! Впрочем, Марьяна же пришла сюда ночью...

Молодой человек, лица которого Марьяна не могла разглядеть, действительно плавал в бассейне — на третьей дорожке справа от нее. У него была прекрасная техника — каждое движение выверенное, четкое, уверенное, сильное. Судя по всему, он никуда не торопился, не «выплывал из» каких-то там минут. Просто плавал в свое удовольствие.

Марьяна неуверенно, задумчиво озираясь по сторонам, подплыла к лестнице. Задержалась там ненадолго, а потом вышла из воды и села на холодный край бассейна.

Раньше, наверное, она бы застеснялась вот так сидеть и наблюдать за не знакомым ей мужчиной, плавающим в абсолютно пустом бассейне. Но сейчас Марьяне почему-то было совсем не стыдно. Неловко — да. И то только первое время. А через минуту-другую и это прошло. Она смотрела на этого мужчину, на этого молодого человека, и мечтала о нем.

Наверное, это покажется странным, неуместным, даже глупым, но это так — она мечтала о нем. Ощущая абсолютное одиночество после такого страшного, нелепого, болезненного разрыва, она мечтала «о ком угодно». Просто о каком-нибудь человеке, о каком-нибудь мужчине, к которому можно было бы вот так, ничего не объясняя, просто прижаться — сильно-сильно, спрятаться в его объятиях, укутаться в них и почувствовать себя хоть сколько-нибудь нужной, хоть сколько-нибудь живой.

Пусть он чужой, пусть он ее не любит, пусть она совершенно ему не нужна, но хотя бы минута, хотя бы миг этой скупой теплоты в обмен на все, чего бы он ни пожелал. Если бы он хотел просто переспать с ней — грубо, бесчувственно, как с какой-нибудь резиновой куклой или дешевой проституткой, — то и пусть. Может быть, так даже лучше. Лучше почувствовать себя «дешевкой», но нужной хотя бы так... И главное — не быть одной. Только бы не быть одной.