Все зависело от исхода борьбы между истребителями первого класса: Bf.109 против “спитфайров” и “харрикейнов”. В тот день перевес оказался на стороне немцев: они лишились только трех Bf.109, в то время как английские потери составили 5 “спитфай­ров” и 6 “харрикейнов”, причем половина пилотов были убиты или ранены.

Удовлетворяло англичан лишь то, что сражение доказало воз­можность перехвата самолетов противника по командам с земли. Постепенно показатели работы системы радионаведения улучша­лись, так как наземные операторы набирались опыта.

Немецкие разведчики, пытавшиеся воспользоваться хаосом, чтобы незаметно пройти через оборону англичан, были в замеша­тельстве: слишком часто они оказывались “пойманными”. Из ста самолетов, отправленных на подобные полеты в тот день, около [111] < Карта “Битва за господство в воздухе и за Проливы” > [112] 30 процентов вернулись, когда были обнаружены; 40 процентов были вынуждены скрыться от погони в облаках и 30 процентов были либо подбиты, либо сильно повреждены. Лучшим тактичес­ким приемом, который придумали немцы, была маскировка раз­ведчиков группой самолетов, участвующих в налете на города или аэродромы. Уже над вражеской территорией разведчики отделя­лись от бомбардировщиков и уходили в глубь Британских остро­вов — английские предупредительные системы, как правило, сле­дили за основной группой и теряли след отдельных самолетов. Впрочем, несмотря на несколько удачных вылетов, немцы не были удовлетворены собранной информацией; до сих пор они знали слишком мало о составе английских береговых частей, не говоря уже о войсках, дислоцированных в глубине страны.

Решающее значение для будущих побед имела кампания по установке минных заграждений на море. Мины выставлялись пре­имущественно с воздуха, и делалось это с непреклонной решимо­стью: самолеты посылались на задания даже в ночи на 19 и на 20 июня, когда все другие вылеты были отложены из-за нелетной погоды.

Хотя установку мин можно было производить и днем — над­водными силами под прикрытием “воздушного патруля” и бере­говой артиллерии и ночью — с воздуха, — полностью парализо­вать работу портов не представлялось возможным. Английские истребители контролировали узкие проливы в короткие часы тем­ноты, что создавало угрозу самолетам-постановщикам мин. Выс­тавленные мины уничтожались тральщиками; бомбардировщики бомбили фарватеры, чтобы закончить дневную очистку “прочи­щенных каналов”, по которым двигались колонны судов. Уста­новка минных заграждений, задуманная как часть операций по прикрытию флангов вторжения, оказалась в известном смысле обесцененной.

Основную роль в минных постановках немцы отводили воз­душным силам, но самолеты-носители смогли сбросить только незначительную часть необходимых мин, — хотя и делали это с [113] надлежащей точностью. Все же воздушное минирование имело свои последствия — не только по принесенным повреждениям, но и по сдерживающему эффекту, который оно произвело на операции береговых сил. Был сильно поврежден эскадренный миноносец из Ширнесса; то и дело вооруженный траулер или какой-либо другой корабль подрывались на минах. (Еще три ан­глийских миноносца были повреждены при бомбежке Дувра.)

В сложившейся стратегической обстановке такие потери во­енно-морское министерство Великобритании просто не могло себе позволить.

Для Даудинга, к концу июня, ситуация выглядела удручающе. Хотя производство истребителей резко возросло, а английские лет­чики хорошо проявляли себя, если вступали в бой с равными силами противника, в большинстве воздушных сражений отмеча­лось заметное преимущество эскадрилий “Люфтваффе” в силах. Потери в рядах пилотов начали превышать пополнения. Между тем враг, располагая большими резервами летчиков (набор 1939 года составлял от 10 до 15 тыс. человек, более чем достаточно для длительной кампании), не демонстрировал ни малейшего заме­шательства. Слабым местом немцев была, скорее, нехватка само­летов; хотя английская разведка приписывала немецкой промыш­ленности производство 1500 самолетов в месяц и считала, что в составе ВВС Германии насчитывается 5000 самолетов в действии, реальными цифрами были 725 и 2000 соответственно. Эти пока­затели, конечно, ограничивали Геринга, но цифры, приведенные английской разведкой, сдерживали Даудинга, который стал еще одной жертвой ложных донесений, представленных его же союз­никами.

Пока что он считал своей основной задачей восстановить ис­требительные эскадрильи и довести их количество до пятидесяти двух, как того требовал план обороны Великобритании. [114]

Плохо функционировали спасательные службы флота. Это оз­начало, что английские летчики, подбитые над морем, имели мень­ше шансов выжить, чем немецкие пилоты, которых подбирали гидросамолеты Не-59В, окрашенные в белый цвет. Немцы дей­ствовали под зашитой Красного Креста — практика, которую не одобряли англичане, в скором времени начавшие сбивать эти са­молеты (после того, как немцы проигнорировали предупрежде­ния, сделанные по дипломатическим каналам).

Морское министерство Великобритании требовало обязательно сохранить береговую торговлю, что вынудило Даудинга располо­жить эскадрильи у побережья — на аэродромах Лимпна, Хоукинга и Мэнстона, дабы обеспечить охранение конвоев в реальном време­ни. Обычно, однако, эти самолеты не успевали вовремя набрать высоту, необходимую, чтобы перехватить высотные бомбардиров­щики. Напротив, их самих легко “перепрыгивали” немецкие ис­требители, которые держали инициативу в своих руках.

Вызывала беспокойство уже обнаружившаяся уязвимость аэро­дромов. Двадцать седьмого июня одинокий фоторазведчик Ju.88, летевший на малой высоте, проскользнул над Хоукингом, не полу­чив ни одного выстрела в свою сторону, — и это была не единич­ная случайность. Низко летевшие самолеты было трудно обнару­жить, обе стороны это знали.

Двадцать восьмого июня Даудинг обратился к военно-морс­кому министерству Великобритании с просьбой прекратить днев­ное передвижение торговых судов, чтобы снять напряжение со своих истребителей — и одновременно сохранить миноносцы. Но Черчилль отказался, сочтя такое отступление неким призна­нием слабости Британской империи, и решение было отложено.

Батареи Ла-Манша открывают огонь

Двадцать девятого июня, вскоре после рассвета, в Дувре и Фолкстоуне сработали сирены, оповещая о приближении традиционной [115] утренней смены разведчиков. А несколькими минутами позже прозвучал громкий взрыв рядом с батареей Лэнгдона, ох­раняющей вход в гавань Дувра. Те, кто не успел спрятаться в укрытиях или глубоких бункерах, подготовленных еще до войны местным муниципалитетом, были захвачены врасплох, но скорее удивлены, чем напуганы. Люди, которые отказались покинуть Дувр , и близлежащие города, уже привыкли к жизни под огнем и разбиралисьв бомбежках лучше, чем жители любых других районов Великобритании. Они знали на собственном опыте, что упавшая поблизости бомба вызывает пятиминутный шок, потом следует двухчасовое восстановление, сменяющееся долгим периодом эй­фории при воспоминании о происходящем; они знали, как воз­вращается нормальная жизнь и приходит гордость от преодоле­ния страха и последствий травм, — так бывало всегда, за исключе­нием тех случаев, когда события громоздились друг на друга, смешивая эмоциональные состояния в некий коктейль из страха, напряжения, отчаяния, гордости и усталости.

Этот особенный взрыв прозвучал странно и вызвал интерес уже потому, что ни одного самолета поблизости не было слышно. Три минуты спустя, послышался другой взрыв рядом с гаванью, и тем, кто хорошо изучил звуки войны, стало ясно, что город под­вергается артиллерийскому обстрелу с французского побережья. Снаряды падали друг за другом залпами по четыре с регулярными и довольно длинными перерывами, — немецкие орудия система­тически обстреливали гавань.

В это время к порту приближалась колонна из 18 торговых судов в сопровождении двух миноносцев. Судя по показаниям радаров системы оповещения, этот конвой мог быть целью для вражеских бомбардировщиков. Незамедлительно миноносцы, которые провели ночь в патруле, вышли в море и присоединились к охранению конвоя.