Адам не вздрогнул и не отодвинулся, и она подумала, что это уже можно было считать маленькой победой.

  —  Занятно. — Он повернулся и посмотрел на нее сверху вниз. — Но все же почему ты на них так помешана?

  —  Они очень ласковые. И умные. И хорошо ладят с детьми. Это просто удивительно, как они друг друга понимают. — Ее глаза, не отрываясь, следили за жеребенком с маленьким белым пятнышком на лбу, пустившимся в свой одинокий забег по кругу загона. — Их выводили в течение нескольких столетий, чтобы они стали вроде как членами семьи. Они преданные и выносливые. Меня это просто восхищает. Я очень ценю эти качества.

  —  Я тоже, — сказал Адам, но его взгляд был устремлен не на лошадей, а на Джину.

  Что-то словно зазвенело у нее внутри. Ночь была спокойной и тихой, словно весь мир затаил дыхание.

  Молчание Адама было невыносимо долгим, и, чтобы прервать нарастающее напряжение, Джина негромко произнесла:

  —  Я увидела их шесть лет назад на одной конской ярмарке. Они были просто изумительны. Даже по-своему элегантны. Глаза лошадок были такими добрыми и чистыми, как если бы из них на меня смотрели очень старые, умудренные жизнью души.

  —  Как же ты можешь продавать этих лошадей, если ты их так любишь?

  Она улыбнулась:

  — Да, это не просто. Думаю, ФБР бы оценило, как я проверяю тех, кто покупает у меня лошадей.

  — Правда? А то я встречал немало таких людей, которые нисколько не беспокоились, к кому попадут проданные ими лошади. Их интересовали только деньги.

  Ее губы сжались.

  —  Я таких тоже встречала.

  —  Не сомневаюсь. — Он вздохнул и опустил глаза. — Прости за то, что было утром.

  Глаза Джины округлились.

  —  Ничего себе! Сначала ты пошутил, теперь просишь прощения. Что за праздник сегодня у меня!

  —  У тебя чертовски бойкий язычок.

  —  Это точно. Мама говорит, что когда-нибудь он доставит мне большие неприятности.

  — Ты всегда слушаешь свою маму?

  —  Если бы я это делала, вряд ли мы были бы сейчас женаты, — сказала Джина и тут же пожалела о своих словах.

  —  Она была права — насчет меня. Права, что предупредила тебя.

  —  Нет. Я люблю ее, но иногда мама беспокоится больше, чем следовало бы. — Джина подумала, что, возможно, только сейчас прикоснулась к его душе, впервые после их поспешной свадьбы. Она положила руку ему на плечо и заметила, как он вздрогнул от этого легкого прикосновения. — Я знаю тебя, Адам...

  —  Ошибаешься. — Он посмотрел на ее руку. — Ты знала меня раньше, но я уже не тот, каким был двадцать лет назад. Время прошло, и все изменилось. Изменился и я.

  — Ты все тот же, Адам, — ее голос звучал почти с мольбой.

  — Черта едва. — Он оттолкнулся от изгороди и, взяв Джину за плечи, повернул к себе. В лунном свете лицо Адама казалось жестким и угловатым, наполненным глубокими тенями. Горячий жар от его рук проникал сквозь толстую ткань ее халата. — Не суди неверно о том, что происходит, Джина.

  Ей незачем было его бояться. Да она и не чувствовала себя испуганной, если даже это и было его целью.

  — Что ты имеешь в виду?

  —  Ты прекрасно знаешь. — Адам отпустил ее плечи, но его глаза стали еще темнее. — Не обманывай себя. Думаешь, я ничего не вижу? Ничего не чувствую?

  — Адам...

  —  У нас ведь есть уговор, верно? И это все, что мы имеем. Каждому нужно что-то от другого. И когда условия будут выполнены, все закончится. Не надо здесь обустраиваться. Не надо ожидать от меня чего-то большего.

  —  Я вовсе...

  —  Да, да. Пришло время остановиться. И это для твоей же пользы. Здесь не может быть никакой речи о нас. И никогда не будет.

  Ее сердце сжалось, слезы выступили на глазах.

  Джина сделала над собой усилие, чтобы не дать эмоциям задушить себя. Адам сказал правду, но тем не менее не кроется ли за его словами что-то еще, в чем он не хочет признаться? Или же она просто тешит себя напрасной надеждой найти мальчика, которого знала раньше, в мужчине, изменившемся настолько, что он даже не может вспомнить, каким он был когда-то? Не готовит ли она сама себе оглушительный провал к тому дню, когда подойдет к концу их время?

  —  Но сейчас мы есть, — сказала Джина, поднимая руки и кладя их ему на грудь. Она почувствовала упругий рельеф мышц под своими ладонями, и удары его сердца отозвались у нее внутри.

  — Джина...— он покачал головой и выдохнул с досадой, — ты только все усложняешь

  —  Допустим, это так. Но, может быть, и ты напрасно лишаешь себя удовольствия, которое мог бы получить от этого брака?

  Она сделала последний шаг, приблизившись к нему почти вплотную. Ее ладони двигались по его груди, легко касаясь плоских сосков, пока наконец он не задержал дыхание, пытаясь устоять перед ее ласками.

  Но она хотела, чтобы он сдался, и собиралась бороться за это.

  Обхватив запястья девушки, Адам заглянул ей в глаза, словно человек, потерявшийся в незнакомом месте.

  —  Ты играешь с огнем, Джина.

  —  Я не соломинка. Пара ожогов мне не страшна.

  —  Огонь может быть очень жарким.

  —   Что в этом плохого? — спросила Джина, глядя с улыбкой в глубокую черноту его глаз. Согласен он признать это или нет, но Адам, которого она когда-то знала, был все еще здесь, запертый глубоко внутри, и она намеревалась сделать все, чтобы освободить его. Напомнить ему, что и жизнь и любовь чего-то стоят. — Мы поженились, Адам. И это тот огонь, о котором многие только мечтают.

  —  Он быстро погаснет.

  — Случается и такое, — кивнула она. — Но пока он горит, это так чудесно.

  Молча Адам отпустил ее руки и потянул за пояс халата. Джина чуть поежилась. Ночной воздух холодил ей кожу. Легкая шероховатость его пальцев посылала горячие волны в самый центр ее тела.

  Переступая с ноги на ногу в попытке облегчить нарастающее возбуждение, она откинула назад голову. Адам скользил руками по ее телу, обрисовывая его контуры.

  — Твоя кожа мерцает в лунном свете, — сказал он тихо и, наклонив голову, коснулся губами ее груди.

  Девушка прогнулась и прижала руку к его затылку. Адам нежно покусывал и ласкал языком ее грудь, и, затаив дыхание, Джина чувствовала, как с каждым движением его губ в ней все больше и больше растет нежность к этому мужчине, который так старался держаться от нее на расстоянии для ее же блага.

  Прижимаясь к нему, Джина смотрела, как его губы двигаются по ее телу, томительно дразня, растягивая удовольствие, как если бы он мог заниматься этим всю ночь. Несмотря на все слова Адама, его чувства к ней проявлялись в теплом дыхании на ее коже, в нежности рук, скользящих вдоль изгибов ее тела вниз по спине к мягкой округлости ягодиц. В его прикосновениях было все, о чем она когда-то мечтала.

  Оторвавшись от груди Джины, Адам поднял голову, и девушка вскрикнула как от потери.

  —  Я хочу тебя, — прошептал он, и дрожь прошла по ее телу.

  -  Да, Адам, — выдохнула Джина. И эти два слова почти потерялись в тишине лунной ночи, окутывающей их своей влажной прохладой

  Он встал перед ней на колени, раздвинул ладонями ее ноги и поднял голову.

  Джина застонала, мир стремительно закрутился вокруг нее. Ей казалось, что ее легкие никогда не смогут набрать достаточно воздуха.

  Боже, как это дико, подумала Джина. Их же могут увидеть. Она позволяла Адаму делать с ней все что угодно. Больше того, она сама хотела, чтобы он это делал. Но страх, смешиваясь с возбуждением, только подогревал разгорающийся внутри нее жар.

  Единственными звуками, нарушавшими ночную тишину, были долгие стоны Джины, дыхание Адама да нервное постукивание лошадиных копыт.

  Она желала его так, что едва могла дышать. Все вокруг перестало существовать. Остались только она и Адам и еще то, что он делал с ней.

  Опустив глаза, Джина смотрела на него, чувствуя, как ее уносит куда-то, поднимая все выше и выше. Внезапно в голове у нее все поплыло, и волны освобождения прошли по телу.