– Конечно, она и подавлена, и беспокоится. Ее изнасиловали, избили. Человек, который это сделал, убедил судью в том, что он образцовый гражданин с глубокими корнями в данном селении, единственная опора своей престарелой матери и в прочей ерунде, поэтому его выпустили под залог. Конни Девуоно должна была давать показания в суде на следующей неделе. И твой клиент пригрозил убить ее, если она это сделает. Ты чертовски прав – она подавлена и беспокоится! Больше того, она напугана до смерти! – Джесс услышала резкие повышенные тона своего голоса. Ее кенар запел.

– Достаточно запугана, чтобы сняться с места? – Дон подчеркнул важность своего вопроса, еще больше нахмурив брови.

Джесс хотела было ответить, но передумала, проглотив свои слова до того, как они сорвутся с языка. Она припомнила, как выглядела Конни Девуоно, войдя к ней в кабинет на прошлой неделе, как она была напугана, как настойчиво отказывалась давать показания. Джесс убедила ее передумать. Уговорила ее поступить вопреки своим собственным суждениям, бросить вызов своему мучителю в зале заседаний.

Джесс по крайней мере должна была признать возможность того, что Конни могла опять изменить свое решение и не давать показаний из-за слишком большого риска. Она легко могла почувствовать неловкость перед Джесс за такое двурушничество, слишком опасаться того, что Джесс может снова уговорить ее изменить свое мнение, слишком глубоко чувствовать свою вину за трусость.

– Она бы не бросила своего сына, – спокойно сказала Джесс; слова уже слетели с ее губ, когда она сообразила, что начала говорить.

– Возможно, ей просто нужно время, чтобы во всем разобраться.

– Она не бросит своего сына.

– Возможно, она в какой-нибудь гостинице. Через день или два, когда успокоится, немного отдохнет, решит, что будет делать, она позвонит.

– Ты не слышишь моих слов. – Джесс подошла к окну, посмотрела на улицу. На траве и на тротуарах лежали пятна снега, как белые салфеточки.

Дон подошел к ней сзади, своими сильными руками помассажировал ей шею. Неожиданно он перестал это делать, положив руки ей на плечи. Джесс почувствовала, что он обдумывает то, что хочет ей сказать.

– Джесс, – начал он медленно, размеренным тоном, – не все, кто вовремя не возвращается, пропадают навсегда.

Ни он, ни она не пошевелились. Позади в своей клетке прыгала канарейка в такт мелодии старой песенки «Биттлсов». Джесс пыталась что-то сказать, но не смогла ничего выговорить из-за стеснения в груди. Наконец, она все-таки выдавила из себя фразу.

– Речь не идет о моей матери, – произнесла она тщательно подобранные слова.

Опять наступило молчание.

– Разве?

Джесс отпрянула от него, подошла к тахте и бессильно упала на мягкие подушки, закрыв лицо руками. Только правая нога выдавала ее волнение, беспокойно подергиваясь. Она взглянула на него только тогда, когда услышала, как рядом прогнулись под ним пружины. Дон взял ее руки.

– Виновата во всем я, – начала Джесс.

– Джесс...

– Нет, пожалуйста, не убеждай меня в обратном. Это действительно моя вина. Я это знаю. Согласна с этим. Именно я убедила ее давать показания, когда она решила этого не делать. Я оказывала на нее давление, заверяла, то все будет в порядке. «Кто позаботится о моем сыне?» – спросила она меня, а я лишь глупо пошутила, хотя она говорила серьезно. Она знала, что Рик Фергюсон приведет в исполнение свою угрозу.

– Джесс...

– Она знала, что он убьет ее, если она не откажется от своих обвинений.

– Джесс, ты действительно делаешь слишком поспешные выводы. Женщина отсутствует всего шесть часов. Ради Бога, нам же ведь неизвестно, что ее нет в живых.

– Я так возгордилась собой. Своей способностью переиначить вещи, уговорить бедную запуганную женщину давать показания, что она будет в безопасности, если даст такие показания. Да, меня обуяло сильное чувство гордости. Для меня ведь это – крупное дело. Еще один потенциальный выигрыш для моего послужного списка.

– Джесс, ты сделала то, что сделал бы на твоем месте любой другой человек.

– Я сделала то, что сделал бы любой обвинитель! Если бы у меня было хоть на йоту подлинного сострадания к этой женщине, от я бы посоветовала ей отказаться от обвинений и скрыться. Господи! – Джесс вскочила, хотя идти ей было некуда. – Я разговаривала с этой скотиной! Я стояла в фойе Административного здания и предупреждала его, чтобы он держался подальше от Конни. И этот мерзавец сказал мне – сказал мне там же на месте, хотя я была слишком занята собой, чтобы его хорошенько услышать, – сказал мне, что люди, которые ему досаждают, обычно пропадают. И я предположила, что угрожает он мне! Кому же еще он мог угрожать? Разве не весь мир вращается вокруг Джесс Костэр? – Она засмеялась резким громким смехом, который повис в воздухе. – Но говорил-то он не обо мне. А о Конни. И вот она пропала. Исчезла. Случилось как раз то, что должно было случиться.

– Джесс...

– Поэтому ты не смеешь сидеть здесь и говорить мне о том, что ваш клиент не имеет отношения к этому исчезновению. Ты не смеешь убеждать меня в том, что Конни могла бросить своего сына хотя бы на день или на два, потому что я-то знаю, что она этого не сделает. Мы оба знаем, что Рик Фергюсон несет ответственность за все, что произошло с Конни Девуоно. И мы оба знаем, если не верить в чудеса, что она погибла.

– Джесс...

– Разве нам это неизвестно, Дон? Разве мы оба не знаем, что ее нет в живых? Знаем. Мы оба знаем это. И нам надо найти ее, Дон! – Невольные слезы оставили след на щеках Джесс. Тыльной стороной руки она пыталась стереть их, но они полились еще быстрее.

Дон поспешно встал и подошел к ней, но она отпрянула. Она не хотела, чтобы ее утешали.

– Нам надо найти ее тело, Дон, – продолжала Джесс, ее начало трясти. – Потому что если мы этого не сделаем, этот ребенок всю оставшуюся жизнь будет искать ее в толпе, думая, что он увидел ее, думая, что он сделал такого страшного, что заставило ее не возвращаться домой. И даже когда он вырастет и когда разумом вынужден будет признать, что в живых ее нет, он все равно не будет верить этому. В глубине души он всегда будет в этом сомневаться. Он никогда не узнает всю истину. Он никогда не сможет освободиться от этих мыслей, он всегда будет горевать о ней, горевать о самом себе. – Она замолчала, позволила Дону заключить себя в объятия, прижать к груди. – Надо решить эту загадку, Дон. Надо ее решить!

Они несколько минут простояли в такой позе. Были так близки друг к другу, что, казалось, дыхание исходило из одного организма. Наконец тишину нарушил Дон.

– Я тоже скучаю по ней, – спокойно произнес он, и Джесс поняла, что он имел в виду ее мать.

– Я думаю, что со временем боль утихнет, – сказала Джесс, позволив Дону отвести себя к тахте. Она сидела радом с ним, он обнимал ее, покачивая.

– Все это просто отходит все дальше в прошлое, – заметил он.

Она грустно улыбнулась.

– Я так устала.

– Положи голову мне на плечо, – предложил он, и она сделала это, признательная за то, что ей указывали, что надо делать.

– А теперь закрой глаза и попытайся вздремнуть.

– Я не смогу заснуть. – Она сделала слабую попытку подняться. – Мне действительно надо съездить к миссис Гамбала.

– Миссис Гамбала сама позвонит тебе, когда что-нибудь узнает о Конни. – Он прижал ее голову к своему плечу. – Т-сс, усни.

– А как же твоя подружка?

– Триш взрослая. Она поймет.

– Да, она очень понятливая. – До Джесс донеслась пустота ее голоса, она чувствовала, что ее сознание тупеет, глаза смыкаются. Она с усилием открыла отяжелевшие веки. – Возможно, потому, что она работает в больнице.

– Ш-ш.

– Похоже, она неплохой человек.

– Она славная.

– Но мне она не нравится, – сказала Джесс, закрывая глаза.

– Знаю, что не нравится.

– Сама я не очень хороший человек.

– И никогда не была хорошим человеком, – продолжил он ее мысль, и Джесс почувствовала, что он улыбнулся.