Мы обогнули сопку, и я увидел вдали синий горный хребет. Смотрел по сторонам, думал, не увижу ли белого медведя или волка. Вдруг папа говорит:

— Приготовься, сынок, к первому приключению. Сегодня особенный день — праздник Солнца…

Дядя Вася, ненец, который нас вез, остановил оленей, мы сошли с нарт. Небо с одной стороны было красное. Взошло солнце. Мы на него смотрели во все глаза. Оно немножко повисело над горизонтом и зашло. Вот и весь праздник.

Папа и дядя Вася радовались, как маленькие. Лица у них так и сияли. А что особенного? Солнце как солнце. Я виду не подал, но праздник мне не очень понравился… Во-первых, очень короткий. Во-вторых, его надо, по-моему, перенести на лето.

— Вот и кончилась полярная ночь, — сказал папа. — Теперь в тундре станет весело.

Конечно, без солнца скучно, но все-таки интересно пожить и в полярную ночь. Жалко, что я ее почти не видел.

Мы объехали большую груду скал и увидели поселок — как на ладони. Место красивое: речка с дикими скалистыми берегами, и море рядом. Сейчас оно покрыто льдами, много торосов. Наверняка есть белые медведи!

Ну, мама, конечно, обрадовалась.

На другой день было воскресенье. После завтрака я отправился к чуму. Он стоял недалеко от нового дома в небольшой впадине.

«Как последний из могикан», — подумал я и обошел его кругом. Увидел вход, занавешенный оленьей шкурой, но войти не решился.

Вдруг шкура приподнялась, из чума выскочила собака и чуть не сбила меня с ног. Настоящий волк! Потом показался и хозяин — мальчишка-ненец. Чуть пониже меня ростом, в малице. Ого! На поясе большой нож в костяных ножнах. На цепочке — медвежий клык. Значит, охотник?

— Апой! — крикнул он.

Собака подбежала к нему.

— Твоя? — спросил я с завистью.

— Угу… Тебя зовут Петя, я знаю. А меня Ланко Тайбарей.

Ланко отправлялся на охоту — у него где-то в тундре установлены петли на куропаток и ловушка на песца — пасть. Он начал запрягать Апоя в нарты. Я попросил Ланко взять меня с собой, он ничего не ответил, как будто не слышал. И тут появилась охотница.

Она вышла из нового дома. В белой панице с цветными узорами. Встала на крылечке, глядит на нас и смеется. Черноглазая, как Ланко.

— Здравствуй, Петя, — сказала она. — Хорошо, что приехал, мы тебя давно ждем. Ланко — мой брат, меня зовут Яля. Мы учимся в одном классе. Я тоже собралась на охоту. Мы всегда ездим вместе.

Я приуныл и хотел идти домой, но Яля меня остановила.

— Подожди, Петя, я тебе еще что-то скажу… — Она по-ненецки поговорила с Ланко и опять рассмеялась. — Ты очень хороший, Петя. Нам про тебя твоя мама рассказывала. Если хочешь, поезжай с Ланко, я дома останусь.

— Спасибо, — сказал я.

Пока мы собирались, она все меня разглядывала и улыбалась. Веселая девчонка.

Мы сели на нарты и поехали вниз по склону к речке. Яля что-то крикнула нам вслед.

Выехали на речку. К морю! Красота!

— Яля, наверно, по-нашему Галя, — сказал я.

— Нет, — ответил Ланко, — по-русски это значит Луч Света.

Красивое имя!

В этом году Ланко поймал сорок две куропатки. А песца пока ни одного. Сегодня он вез новую приманку — замороженную кровь оленя. Это ему дед посоветовал.

Дедушке Ленару почти сто лет. Оказывается, он и живет в чуме. В доме никак спать не может, жарко ему и душно. И обед сам себе готовит в чуме, говорит, что получается вкуснее, чем в доме. Он был охотником, а сейчас на пенсии. Ланко хранит в чуме свои охотничьи принадлежности. Там у него вроде склада. И ружье есть, и капканы.

У дедушки Ленара — тридцать своих оленей. Они пасутся вместе с колхозными. Отец Ланко работает пастухом-оленеводом, круглый год кочует по тундре со стадом. В одном стаде — больше тысячи оленей! И мать Ланко путешествует с пастухами, всего их пять человек. Сейчас они далеко, за горным хребтом. Всего в колхозе десять стад. Каждое лето Ланко и Яля уезжают к родителям, помогают пастухам: ухаживают за оленятами, уничтожают оводов. За это им начисляют трудодни. За пятьсот убитых оводов — один трудодень.

Мне папа рассказывал про оводов, это страшные враги оленей. Они ничем не питаются, живут всего несколько дней, а сколько приносят вреда! Пять-шесть оводов нагоняют на оленье стадо больше страху, чем стая волков. Многие думают, что оводы кусаются, пьют кровь животных. Это неверно. Овод откладывает свои яички на шерсть оленя. Через несколько дней из яичек появляются личинки. Они пробуравливают кожу оленя и живут под нею десять месяцев. Потом выпадают на землю, превращаются в куколок, а затем в оводов. В теле одного оленя иногда поселяется больше тысячи личинок. Вот они-то и пьют кровь. Олень худеет, а если личинок очень много, может погибнуть…

Я тоже попрошусь летом в тундру с Ланко и Ялей. В августе будет праздник — День оленя. Приедут артисты из Архангельска и Нарьян-Мара. Гонки на оленьих упряжках, разные игры, кино прямо на улице, под открытым небом…

Мы оставили Апоя с нартами в устье Руты и пошли пешком по берегу моря. Вот и ловушка: обыкновенное бревно с двумя рядами колышков по сторонам.

— Видишь? — спросил Ланко и остановился. — Что-то попало.

Сердце у меня запрыгало, ноги от волнения подкосились. До пасти было шагов десять. Мы стояли и смотрели на ловушку. Песца не видно. Но раз бревно лежит на земле, значит, под ним есть добыча. Когда пасть насторожена, один конец бревна приподнят.

Ланко глубоко вздохнул, потянул меня за рукав.

Мы подошли к ловушке, и Ланко вдруг всплеснул руками. Глаза у него вспыхнули. Я испугался — что с ним такое?

— Голубой! — сказал он, и лицо у него стало такое счастливое, что я сразу успокоился.

Потом папа мне рассказал, что голубые песцы встречаются очень редко. Они ценнее белых во много раз.

Ланко вытащил песца, уложил его на снегу и начал настораживать пасть. Я сел рядом с песцом и погладил его по спине. Мех был очень мягкий, дымчатый, пушистый. Коготки на лапках черные.

— Ты приносишь счастье, — сказал Ланко.

Мне хотелось поскорее вернуться в поселок и рассказать папе, маме и бабушке про нашу удачную охоту. Наконец, Ланко отошел от пасти, и мы отправились к Апою. Он тоже обрадовался, запрыгал, еле его успокоили.

Песца мы уложили на нарты, а сами пошли пешком. Ланко запел ненецкую песню. Я ничего не понимал, но на душе у меня было весело.

— Это песня охоты, — сказал Ланко и запел снова.

Апой вдруг остановился, шерсть у него на загривке поднялась, и весь он стал, как струна. Ланко сразу умолк, схватил меня за руку. Сердце у меня екнуло, хотя я ничего не понимал.

— Хад, — мрачно сказал Ланко. — Пурга.

Глаза у него стали, как две щелочки. Он осмотрелся.

— Берись за ошейник. Крепко держись, ладно? Бежим!

Мы побежали, но не к поселку, который был совсем близко, а к высокому обрыву. Я нисколько не испугался и думал, что Ланко ошибся — небо чистое, тихо, никакой пурги не будет. И вдруг снег оторвался от земли и понесся вверх. Стало быстро темнеть. Я чуть не задохнулся. Нельзя было понять, с какой стороны дует ветер. По-моему, он дул сверху, снизу и со всех четырех сторон. Если бы не Апой, я бы не устоял на ногах. Обрыв пропал из виду. Я шел, как слепой. Кругом серая мгла.

— Стой! — крикнул Ланко.

Он поставил нарты на ребро, уложил меня между собой и Апоем. Я уткнулся лицом в песцовый мех. Папа говорил, что пурга в тундре иногда не утихает неделями. Что с нами будет? Наверно, нас будут искать, спохватятся. Но что можно сделать? В такой ураган и шагу ступить нельзя. Нас заметет снегом, и мы умрем с голоду. Или замерзнем. Правда, в малице тепло. Ничего, выдержим!

— Не бойся! — крикнул Ланко. — Спи!