Хрустят встревоженные льдинки,

     И в мире тишь и благодать.

     Нет, я совсем не злопыхатель,

     Скорее, я – добропыхатель,

     Стараюсь заровнять, как шпатель,

     Стихами холмики невзгод.

     К чему печали, мой приятель?

     Да, я трудился, как старатель,

     Чтоб было всё при чём и кстати,

     А шло порой наоборот.

     Но снегом яблони одеты,

     На них огромные береты,

     Спят "семеренки" и "ранеты",

     Что им заботы наших дней?

     Я в Востряково погружаюсь

     И ничему не поражаюсь,

     А не спеша преображаюсь,

     Чтобы не стало холодней.

      В ОТСУТСТВИЕ ПАРУСА

     Опускается на улицы Тагила тишина,

     Это та же тишина, что ночью правит в Тель-Авиве.

     Это утренний прилив, что нынче замер на отливе,

     Это птица, что парит, не обнаружив где весна.

     Холм далёкий, ветер пыльный, размагниченный компас,

     След на небе от звезды, сгоревшей, в общем, понапрасну…

     Сверху смотрит мироздание в лицо мне безучастно,

     Округляя, как монету, бестолковый лунный глаз.

     Что мне лодка, что мне парус? Двадцать первый век рождён

     В жутких схватках, что сгубили в тяжких родах век двадцатый.

     Хоть порою не по силам, но, прошу, не прячь лица ты,

     Посмотри на синий шарик, что Вселенной охлаждён.

     Пряный запах, тихий шорох, нудный скрип земной оси,

     Море времени убито наповал без приговора!

     Пусть натянет юный Эрос лук до полного упора,

     Не попасть ему в меня, хоть сколько в небе ни виси.

     О, мой друг, я рад тому, что ты со мною не приехал,

     Значит, можно ждать порою незатейливых вестей.

     Где-то ангелы поют:

     "Когда б мы жили без затей…"

     А в ответ им ничего, лишь только эхо, эхо, эхо…

      ***

      Михаилу Генделеву

     Умрешь ли от любви беспечного народа,

     А может, оттого, что не свершился вдох –

     Ты всё равно шагнешь в объятья небосвода,

     И камни на плите сойдутся в слово "Бог".

     Гримасу схоронив за маскою картонной,

     Оглянешься вокруг и скажешь: "Я ушёл",

     Ловя, как редкий дар судьбы ошеломлённой,

     Последний кислород остатком альвеол.

     Секунды поспешат на смерть неутомимо,

     Уйдут в небытие растерянные дни.

     Взгляни на Вавилон со стен Иерусалима,

     Теперь ты можешь всё. Прошу тебя, взгляни.

      FIN DE TEMPORADA

     Где ты, город, где страна, где держава?

     Пустота, что не заполнишь собою.

     Горы пыли, удушающе ржавой,

     Круг палящий над моей головою.

     Все распалось, хлеб ушёл на мякину,

     Невозможно залечить твои раны.

     Твой народ тебя навеки покинул –

     Кто в могилы, кто в заморские страны.

     Оплела твои сады куманика,

     Провалились, разрыхлевши, стропила.

     Даже птичьего не вылетит крика,

     Все истлело, зацвело и прогнило.

     Серый лес пришёл на площадь собраний,

     Бурый мох покрыл ступени и стены.

     Не осталось ни забот, ни желаний,

     Ни болезней, ни любви, ни измены.

     Туча быстрая, как чёрная лошадь,

     Все затянет, зашумит ветра песня.

     Здесь была когда-то Красная площадь,

     Там была когда-то Красная Пресня...

      НОЧЬЮ

     Миллиардам людей я и на фиг не нужен,

     Что есть я, что нет – не качнётся и ветка.

     Для них я – круги по исчезнувшей луже,

     В газете истлевшей чужая пометка.

     На это смотрю я, вполне успокоясь,

     Что толку душе от томленья пустого?