«Дневник».

Вот так-то. Дурак. Он забыл, недосмотрел — однажды такое случается со всеми. Это был не весь дневник, только некоторые размышления, касающиеся последних месяцев, начиная с октября. Но этого было более чем достаточно. Она быстро просмотрела записи — политические тайны, личные секреты — то самое оружие, которое Деверье приготовил на будущее.

«14 окт. Заседание кабинета. Премьер-министр — жалкий ничтожный человек. Бесхребетный импотент. Д. говорит о смене руководства…»

Иза не хотела тратить время на политику.

«20 окт. Провел ночь с Б.Л., в то время как премьер-министр был в отъезде в Брюсселе. Дурак. Его надувают со всех сторон…»

«30 окт. Новая личная секретарша в департаменте. Ребекка. Разведена. Динамит. Прекрасная перспектива…»

И так далее, и тому подобное… Изидора не могла всего этого запомнить, она ухватывала только суть, пока не дошла до записи о том дне, когда с ней произошла авария.

Ничего. Ничего, кроме вечеринки с обильными возлияниями. Деверье описывал, какие политически неосторожные высказывания позволил себе хозяин и каких неосторожных высказываний личного характера он ждал от хозяйки в результате некоторых ее действий.

Иза быстро читала дальше. Два следующих дня. Вот, наконец! Очень короткая запись. Вряд ли из нее можно что-то извлечь. Никаких фактов. Но Иза поняла.

«П. Моя дорогая П. Как ты могла? Я был так слеп. Боже, помоги ей. Боже, помоги нам обоим».

Что такого узнал Деверье о своей дочери сразу после аварии, что так подкосило его? В последней записи сквозило явное отчаяние. Деверье был искренен, но у Изы не было времени ни на жалость, ни на сочувствие. Она в ужасе вскочила, когда ветка боярышника застучала по раме и в коттедже с подветренной стороны дома появился свет. Его зажег Чиннери.

Иза бросилась к клавиатуре, и экран погас, но главный дисковод все еще жужжал, компьютер работал. В коттедже зажегся свет в еще одной комнате, завыла собака. У нее остался последний шанс.

По памяти, при бледном свете зимней луны Иза нашла коробку с дискетами за письменным столом. Чистые, пустые дискеты. Как губки.

Изидора не могла рисковать, зажигая свет. Она села перед экраном и начала печатать двумя пальцами.

Компьютер отключился. Иза вынула дискету и заменила ее новой. Она действовала осторожно, в полной тишине.

Журналистке отчаянно хотелось взглянуть на экран, чтобы кое-что проверить, но ей чудилось какое-то движение внутри дома. Салли. Иза вернула дискету Деверье на место.

Удалось ли записать информацию? Проверить это невозможно, по крайней мере, сейчас. Прижимая к себе дискету, Изидора кинулась в свою комнату.

Итак, он знал, с самого начала. И не только знал, но и участвовал. Как иначе истолковать эту дневниковую запись. Значит, появление Деверье в ее жизни — не совпадение. Теперь она знает, что он ее враг.

Отец, которым руководит слепая любовь, вера и надежда, возможно, чувство вины, жаждущий защитить свое дитя.

Иза понимала, что такое любовь к своему ребенку. Деверье пойдет до конца. Как и она.

Этот человек смертельно опасен.

Дэниел довез их до больницы. Только сидя в ожидании приема, Иза поняла, как мало она вспоминала о своем физическом состоянии все эти дни. У нее оказалось достаточно сил, чтобы заниматься Бенджи, ей хватило выдержки, и она пережила эти дни. Никаких головных болей. Приступы депрессии были скорее результатом потери Бэллы, а не последствием аварии. Иза даже начала делать несложные упражнения по аэробике, чтобы восстановить мышечный тонус. Да, она поправляется.

И Уэзерап согласился с мнением пациентки. Тщательное обследование головы, нервных реакций, рефлексов сетчатки, чувствительности подошв, казалось, удовлетворило его. Иза Дин функционировала нормально.

— Вы представляете собой медицинскую загадку, Иза. Несколько недель назад мы полагали, что вы умираете. Сейчас, если не считать шва на животе и маленькой царапины возле глаза, я не могу найти никаких следов аварии. Как будто что-то внутри вас подбирает все «незакрепленные концы» и связывает их в узлы гораздо быстрее и действеннее, чем любые лекарства, которые я мог бы вам прописать.

«Эточто-то — надежда», — подумала Изидора.

— Удивительно, что творят физические упражнения, доктор.

— Ну, ну, пожалуйста, не увлекайтесь! — Уэзерап решил охладить пыл Изы. — Травма мозга явление необратимое, мы просто не знаем, какие у вас могут появиться трудности, — если они вообще появятся. Но в ближайшие несколько недель не напрягайтесь, и ваш организм сообщит вам о возникающих проблемах гораздо быстрее, чем это можем сделать мы. Сейчас, насколько я могу судить, все идет очень хорошо.

— Вы хотите сказать, что медицина не всесильна? И врачи допускают ошибки?

Врач понял, на что намекает Иза. Он осторожно уселся на краешек кушетки, огорчившись, что их последний разговор перерастает в конфронтацию.

— Мы так мало знаем! Да, мы упорно боремся — применяя нетрадиционные средства и вознося Всевышнему молитвы. Если одерживаем победу, зачастую даже не знаем, что это — плод нашего труда, удача или помощь Господа. Но иногда мы можем только склонить голову перед неизбежным. Тогда борьба должна прекратиться.

Врач поднял руку, чтобы остановить возражения Изидоры.

— Пожалуйста, Иза, выслушайте меня спокойно. Это обычное дело: мать не может смириться с мыслью, что потеряла ребенка, это так естественно! Вам еще тяжелее — вы не сумели даже проститься с дочерью. — Он облизал сухие губы, подыскивая нужные слова. — Но, поймите, в Системе задействовано столько людей, что ошибка просто исключена. Вам следует освободиться от навязчивой идеи.

Изе хотелось закричать на врача. А путаница с цветом волос? А дети в Борнемуте? Но он был с ней искренен, и Изидора промолчала.

— Идентификационные браслеты проверяют везде, где бы ни производилась медицинская запись. Чтобы произошла ошибка, вся больница, каждый врач и сестра должны были в этом участвовать. Это просто невозможно.

Врач принял молчание пациентки за согласие и ободряюще улыбнулся.

— Не верьте мне на слово. Отправляйтесь и поговорите с теми, кто ухаживал за ребенком, убедитесь, как заботливы они были. Тогда, возможно, вы сумеете смириться с горем.

Плечи Изы опустились. Он прав, не могли все в больнице ошибаться, она должна это признать. Очевидно, ошибку допустили в офисе коронера, в морге, в полиции… Ни в одном заговоре не могло быть такого количества участников. Что им было нужно? Внезапно Иза почувствовала такую усталость, что вся сжалась, голова ее опустилась, как будто силы в мгновение ока покинули ее.

— Я последую вашему совету.

— Вот и прекрасно.

— Я должна прийти к вам еще раз, доктор?

— Зачем, Иза? Я нахожу вас совершенно поправившейся, так что вы свободны. Удивительное, чудесное исцеление. Мы расстаемся навсегда. Улетайте завтра, если хотите. Проведите Рождество дома. Это лучшее, что вы можете сделать для полного выздоровления. — Голос врача стал почти нежным. — Уезжайте от воспоминаний. Позвольте себе забыть.

Забывают люди, но не система. Она и создана человеком для того, чтобы не исчезали бесследно детали жизни и смерти.

Оставив Изу в больнице, он поехал в офис коронера, еще не зная, что будет там искать, но решил попробовать проверить ту версию событий, которую рассказала ему Иза.

Казалось, все совпадает. До самого коронера[12] Дэнни добраться не удалось, он не провопил в кабинете слишком много времени. Секретарша, дама с желтым лицом и покрашенными в жгуче-черный цвет волосами, разговаривавшая таким правильным языком, что в ней безошибочно можно было узнать бывшую учительницу, начала искать документы.

— Младенец женского пола, — объяснил Дэниел. — Неидентифицированная. Погибла в автомобильной катастрофе.

Старая дева извлекла конверт из запертого шкафа.