— Ну-с, Дег, — потянувшись к его бумажным пакетам, говорю я. — Что ты мне привез?

— Руки прочь! — огрызается Дег и быстро добавляет: — Терпение, терпение. Прошу. — Порывшись в пакете, он что-то сует мне в руки. Что именно, я даже не успеваю разглядеть. — Un cadeau pour toi[27].

У меня в руках свернутый старинный ремень, на котором вышито бисером: «Большой каньон».

— Дег! Это просто класс! Настоящие сороковые.

_ Так и знал, что тебе понравится. А теперь для mademoiselle… — Извернувшись, Дег что-то протягивает Клэр: баночку из-под майонеза «Мирекл вип» с отодранной этикеткой, наполненную чем-то зеленым. — Пожалуй, это гордость моей коллекции талисманов.

_ Mille tendresses[28], Дег, — глядя на нечто, напоминающее гранулированный кофе, только почему-то оливкового цвета, произносит Клэр. — Но что это? Зеленый песок? — Она показывает склянку мне, потом встряхивает ее. — Ума не приложу. Нефрит?

— Нет, не нефрит.

Противные мурашки пробегают у меня по спине.

— Дег, ты случайно не в Нью-Мексико это добыл, а?

— Очень тепло, Энди. Так ты знаешь, что это?

— У меня предчувствие.

— Ишь какой сообразительный.

— Прекратите свои мужские штучки — лучше объясните, что это за фигня! — требует Клэр. — Мне надоело улыбаться — челюсть сводит.

Я прошу у Клэр позволения взглянуть на подарок; она протягивает мне баночку, но Дег пытается вырвать ее у меня из рук. Похоже, коктейль начинает действовать.

— Надеюсь, он все-таки не радиоактивный, а, Дег?

— Радиоактивный?! — взвизгивает Клэр. Дег вздрагивает, от неожиданности роняет склянку, и та разбивается. В мгновение ока бесчисленные стекловидные зеленые бусины разлетаются, как злющие осы из гнезда, рассыпаясь повсюду — скачут по полу, закатываются в щели, в складки покрывала, в кадку с фикусом — повсюду.

— Дег, какого черта?! Теперь убирай все это сам. Чтоб у меня в доме твоего песка не было!

— Это тринитит, — мямлит Дег, скорее разочарованный, чем обиженный. — Он из Аламогордо, где провели первое ядерное испытание. Жар был такой сильный, что переплавил песок в новую субстанцию. А баночку я купил в магазине дамской одежды, в отделе сопутствующих товаров.

— Боже! Это плутоний! Ты притащил в мой дом плутоний! Кретин! Теперь здесь все заражено. — У нее перехватывает дыхание. — Я больше не могу здесь жить! Придется переехать! Мой идеальный маленький домик… я живу в радиоактивном могильнике… — Клэр в своих танкетках мечется как курица, ее бледное лицо раскраснелось, но она пока еще воздерживается от прямых обвинений в адрес быстро увядающего Дега.

Я тупо пытаюсь ее урезонить:

— Успокойся, Клэр. Взрыв был почти пятьдесят лет назад. Эта хреновина теперь безвредна…

— Иди ты знаешь куда со своей безвредностью, мистер Всезнайка. Ты же сам в нее не веришь! Прям такой ты наивный — да никто не верит правительству. Это дерьмо — смерть на ближайшие четыре с половиной миллиарда лет.

Дег, полусонный, мямлит с кровати:

— Не кипятись, Клэр. Бусины свое наполовину отжили. Они чистые.

— А ты, пока весь мой дом не будет дезактивирован, даже не смей слова мне сказать, Франкенштейново ты чудовище. А я поживу у Энди. Спокойной ночи.

Она вылетает из комнаты, словно тепловоз, бросивший свой поезд, оставляя Дега в близком к коме состоянии на кровати — его ждет лихорадочный, полный бледно-зеленых кошмаров сон. Будут ли Клэр сниться кошмары — мне неизвестно, но в этом бунгало, если только она в него вернется, ей уже не спать спокойно.

Завтра навестить Клэр приезжает Тобиас. А меня скоро ждет Рождество — в кругу семьи в Портленде. Отчего мне никак не удается упростить жизнь?

День, богатый событиями. Дег все еще спит на диване Клэр, не подозревая, как высоко взлетел в ее личном хит-параде «Величайших на свете засранцев». Тем временем Клэр в моей ванной прихорашивается и громко философствует в облаке благоухающего «Живанши» пара, перед целым лотком косметики и аксессуаров, которые я был вынужден приволочь из ее бунгало, напоминающего опустевший детский мешок на День всех святых.

— У каждого в жизни, Энди, есть свой «незнакомец-повелитель» — некто, обладающий, сам того не ведая, странной властью над тобой. Это может быть малый в драных джинсах, подстригающий вашу лужайку, или накрашенная «Макс Фактор'ом» женщина, выдающая вам книги в библиотеке, — в общем, кто-то полузнакомый… Но если однажды, придя домой, вы обнаружите на автоответчике его послание: «Плюнь на все. Я тебя люблю. Поехали со мной во Флориду», — вы пойдете за ним, и точка. Для тебя это блондинка-кассирша из «Йенсена», так? Ты сам говорил. Для Дега, вероятно, Элвисса (Элвисса — близкая подруга Клэр)… а мне, на мою беду, — она выходит из ванной и, склонив голову набок, вдевает сережку, — достался Тобиас. Нет в жизни справедливости, Энди. Ни капельки справедливости.

Тобиас — несчастье Клэр, наваждение, проживающее в Нью-Йорке, а в данный момент уже находящееся на пути из лос-анджелесского аэропорта. Он наш ровесник, такой же выпускник частной школы, как и Аллан, братец Клэр, происходит из какого-то гетто для богатых на Восточном побережье, как там бишь оно называется… Нью-Рошелл? Шейкер-Хайтс? Дариен? Уэстмаунт? Лейк-Форест? Один черт. Работа у Тобиаса связана с деньгами и банками — кто он, фиг его знает, сами забываем спустя секунду после того, как он начинает на вечеринках рассказывать о своей работе. Изъясняется он на занудном канцелярском жаргоне «смерть мухам». Ничуть не стесняется захаживать в идиотские ресторанчики с «тематической» кухней и вымученными (сплошь имена собственные) названиями, вроде «У Мактакки» или «У О'Дули». Ему известны все вариации и нюансы туфель с кисточками («Я бы никогда не стал носить твои ботинки, Энди. Они прошиты по типу мокасин. Это чересчур легкомысленно»).

Неудивительно, что он помешан на само— и прочем контроле. Считает себя всеведущим. В шутливом настроении предлагает заасфальтировать Аляску или расколошматить атомными бомбами Иран. Заимствуя фразу из одной популярной песни — он верен до гроба Банку Америки. Он выкинул за ненадобностью часть своей личности, он гну-у-усен.

Но внешность у;Тобиаса сногсшибательная — хоть в цирке его показывай, так что мы с Дегом тихо завидуем. Если Тобиас как-нибудь в полночь замешкается на тротуаре в центре города — возникнет пробка. Средних американцев с заурядной внешностью такая наружность сильно подавляет. «Он бы мог вообще не работать, если бы только захотел, — говорит Дег. — Нет в жизни справедливости». Что-то в Тобиасе есть такое, от чего люди вечно вздыхают по его поводу: «Нет в жизни справедливости».

С Клэр они повстречались несколько месяцев назад у Брендона дома, в Вест-Голливуде. Собирались пойти втроем на концерт «Волл-оф-Вуду», но Тобиас с Клэр так туда и не дошли, завернув вместо этого в кофейный бар «Ява», где Тобиас весь вечер разглагольствовал не закрывая рта, а Клэр на него пялилась. Позже Тобиас выставил Брендона из его собственной квартиры. «Я не слышала ни единого слова из того, что он наговорил за весь вечер, — утверждает Клэр. — С тем же успехом он мог бы читать меню задом наперед. Но профиль у него, скажу я вам… Умереть на месте».