ИЗ КНИГИ ПЕРЕЖИВАНИЙ

Предположу, что Авось – это древнейшее незабытное праславянское божество, отодвинутое в запечный угол под давлением православия, и всё же сохранившееся в остойчивой народной памяти и ставшее со временем тотемным знаком, обозначающим некую невидимую могущественную силу." За Богом всегда Авось." Они неразлучны, но и приглядчивы друг за другом, чтобы пусть из последней силы, но помочь страждущему.

Это ещё, конечно, не Бог (а может уже не Бог), но кто-то иной, неподвластный нашему разумению, чему нет точного обозначения, но на ком постоянно спотыкается наша душа. Творец зрим, отчётлив в представлении простеца-человека, у Него седая борода волною до пояса, проницательный отцовский взгляд, снежные власы по плечи; Он "седяе не небеси" и зорко зрит за народишком, чтобы не спотыкнулся тот, не клюнул носом в грязь, не сбился совсем с пути. У Авося же нет обличья, нет верховного места, где бы он царевал, похваляясь своей силушкой, нет и своих палат белокаменных, но он незримо живёт возле и слышит наши оклики. В народе про Авось говорят:" Авось не Бог, но пол-Бога есть. Авось – великое слово".

Авось всегда на стороне маленького человека, но к нему обращаются с услугой и великие мира сего, подпёртые властью, казной и армией; без Авося не начинает русак и самого малого предприятия; Авось поощряет дерзость и отвагу, он даёт поноровки и надежды в любом деле, что русский человек не одинок, за него заступятся в крайнюю минуту. Авось – это не просто красное словцо, сказанное вожатаем, чтобы успокоить дружину перед походом; но после владычного благословения и поклона путевому образу как-то само собой поминается Авось и его брат Небось. Авось выдюжим, сломим вражину, скинем в тартары, где ему, супротивнику веры, самое подходящее место. "Русак на трёх сваях крепок: авось, небось, да как-нибудь". Ибо как бы ты ни укладывал предприятие, как бы насквозь, до тонкости ни измысливал его "до самой-то запятой", но всегда сыщутся какая-то прорешка, проточина, язва, чужая корысть и скорбь, куда и воткнётся "немилостивый враг наш", чтобы расшатать и обрушить даже самую благополучную затею. И вот тут на помощь в самую крайнюю минуту приходят Авось с Небосем. Они не подменяют и не отменяют всех насущных забот о хлебе насущном, но дают дополнительной духовной укрепы, раздражают сердце на удачу иль безрассудную отвагу, на сполох. "Авось повезёт, авось не пропаду", – говорит мужик ближним, отправляясь на промысел, хотя и знает непонаслышке: "Авоська веревку вьёт, а Небоська петлю накидывает". Потому что у Авося неверный характер, он неожиданно появляется ниоткуда и также пропадает в никуда, как вечерняя зарница. Внешне Авось смахивет на доможирку, на избяного хозяина, вся сила у него в кудлатой вечно спутанной бороде; выдернет волос, дунет-плюнет, загадает на воск и уголь, на печную золу и родниковую воду и вдруг обратится в Волота и давай махать палицей по басурманским головизнам. А то вдруг скуксится, избяной и бессилой мышкою унырнет в подполицу, только и видели его. Вот об этой переменчивости Авося помнит русак и непременно, осенясь крестом, добавит: "С нами Господь и Мати Его Заступленница со всем святым воинством".

И когда попадает русак в самое пренеприятнейшее положение и неоткуда ждать надежды, и все меры уже исчерпаны, тогда и остаётся лишь упование на Спасителя; и даже когда на Авося с Небосем уповают, за ними непременно видится Грозное Око и порою не совсем понятно, в какую личину, в какой сряд обряжаются они, чтобы духом своим подпереть слабеющего и немощного. Но ведь силу побудительную братишки имеют немалую, коли разжигают сердце костром и толкают человека на поступок порою безрассудный, опрометчивый, обрекают вроде бы на погибель, но из этой отваги внезапно, будто из ничего, вырастает победитель.

Иностранцы, да и чужебесы, кому Россия не мать, ухмыляясь над русским Авосем, невольно ставят под сомнение самого Господа.

Русское племя укоренилось в северной земле лишь потому, что имело характер остойчивый, расчётливый, терпеливый, дружественный, брюшишко неприхотливое, ум приглядчивый, глаз точный, душу верную и нестяжательную. В чужих краях, в мыслях наших недоброжелателей, в устах ревизоров русского быта наше "авось" стало не то укоризною, не то бранной печатью на челе, дурной характеристикой в глазах "просвещённой Европы": де, мы, русские, этим Авосем только прикрываем собственную расхристанность, разгильдяйство; де, всё, что ни делаем, замышляем без ума и расчёту, де, и весь-то русский народ бестолков и ненадёжен, с ним каши не сваришь, ибо русак (рашен) и сам толком не знает, чего хочет, и надеется лишь на случай...

Но и в добывании хлеба насущного Авось – не последняя спица в колеснице, и мужик относился к нему с поклоном. "Авось и рыбака толкает под бока", чтобы не засиделся у бабьей юбки, не ждал у моря погоды, когда вода гузно подтопит и унесёт последний зажиток. Помор пускался на зверобойку, не празднуя труса, зачастую не умея плавать, и хотя имел большую морскую практику, уповал на Богородицу и про Авось не забывал: авось не будет шторма, пронесёт, авось на тюленье юрово угодим, авось во льдах не зажмёт посудину, авось не настигнет отдорный ветер, авось судёнко не обвернёт и скорбут не кинет в тоску-кручину и т.д. Жизненные обстоятельства заставляли зачастую пренебречь вероятным смертельным риском. "Бог не выдаст, свинья не съест".

Но полагался только на Авось лишь самый ленивый человеченко, никуда не годящий, который у родника от жажды изнемогнет, в глухом лесу в своей истопке от стужи околеет. Но эти людишки всему народу в насмешку, и не делают ему того позорного обличья, каким бы хотели видеть нас чужебесы и кобыльники.

А с каждым из нас разве не возникало случая, когда мы действовали исключительно на авось, не пугаясь превратностей, и вспоминали Господа и Божью Мати, когда беда уже припирала к горлу.

Ибо, несмотря на узелки и петельки, которые вытворяют порою с нами братья Авось с Небосем, мы по-прежнему верим в их силу. Конечно, древние боги толкают нас на авантюры, но без них жизнь походила бы на прокисший говяжий студень; прозевали, пожадились и вот так никчемно испроказили свою судьбу – протолклись, как мураши, средь буден, а вспомнить-то и нечего, нечем и похвалиться. А вспыхнув от восторга слезящейся душою, невольно возблагодарить и Мати Пресвятую Богородицу.

Из-за своего бодливого характера и некоторой безалаберности я был частенько дружен с Авосем, ходил у него на поводу и скоро сам стал Авоськой, которому без древних братцев жить невмочь. Был я крещён, но на Бога, тем более на Пресветлую Лучью, редко полагался, хотя в самые тяжкие года именно Господь незримо протягивал мне руку…

В девяносто пятом загорелся я поехать к Есенину на Оку. От моей деревеньки Часлово до родины поэта вёрст сто с гаком. Россию безжалостно ломали через колено, рубили на полти, как убойную скотину, стон катился по всей стране, и деревнюшка иссякала, скукоживалась на моих глазах, укрывалась в погребальное платье. За какие-то три года печище словно повыгарывало без огня, пал прокатился без дыма, и крестьяне, спасаясь от нашествия новых гуннов, спешили на Красную горку; снимали с сушил загодя приготовленный тёс, сбивали домовинки, присматривали, чистили на жальнике место себе, выбирая посуше, повыше и поприглядистее. Да чтоб в соседях оказался добрый, спокойный, нестяжательный человек, с кем бы можно было вести на том свете не вздорные беседы.