Действительно, шлем был сделан как будто на него, а пояс лег так привычно, словно Юра век его носил.

— Не касайся бляшек! — крикнул Андрюхин, увидев, что Юра с интересом рассматривает металлические шестигранники, сидевшие вдоль всего пояса. — Чрезвычайная осторожность и самая жестокая дисциплина — к этому придется привыкнуть. Они сошли на лед Ирги.

— Сегодня мы видели, как плыл над лесом конференц-зал, — сказал Юра. — Домина в шесть этажей — как корабль, вернее — огромный дирижабль…

— Это пустяки, — пробормотал Андрюхин, что-то рассматривая и подкручивая на поясе Юры. — Ну! Па-а-шел!

И Юра не успел ответить, как очутился в воздухе.

Он повис на высоте примерно трех метров и беспомощно болтал ногами. Слова застряли у него в горле. Под ним не было ничего; пустота, воздух. Но он прочно держался над этой пустотой. Не мог подняться выше, но не мог и опуститься. Кажется, дрыгая ногами, он даже немного двигался в сторону. Сначала он висел почти над Андрюхиным, а теперь Андрюхин оказался левее. Заметив это, Юра замер.

Ему казалось, что тело его невесомо, что у него вообще нет тела. Испугавшись, он лихорадочно ощупал себя и от этих судорожных движений опять несколько передвинулся в сторону. Но тело его было живо, только с ним что-то случилось. Не прошло и нескольких секунд с того мгновения, когда он взмыл в воздух, а Юре казалось, что прошли часы. Он не спускал глаз с Андрюхина, прижимая подбородок то к груди, то к плечу.

— Слушай внимательно, — услышал он голос Андрюхина. — Ты слышишь меня?

Юра хотел ответить, но не смог и только мотнул головой, прижав подбородок к плечу. Это выглядело смешно, но Андрюхин даже не улыбнулся.

— Отвечай! — крикнул он сердито.

И Юра, который ясно чувствовал, что если он скажет хоть слово, то или упадет, или, что хуже, взлетит еще выше, все-таки выдавил из себя:

— Да…

— Очень осторожно передвинь рейку на пряжке вправо, — сказал Андрюхин после паузы, которая показалась Юре бесконечной. — Осторожно!.. Охвати ее пальцами, передвигай плавно. Помни: если резко сдвинешь, полетишь на землю, да так, что костей не соберешь! Нажимай очень осторожно, чуть-чуть…

Он говорил это, сжимая собственные ладони и даже приседая, чтобы все было нагляднее.

Юра плохо видел; пот, струившийся по его лицу, заливал глаза. Но вытереть лицо он не мог. Все его внимание сосредоточилось на пряжке. Никогда еще так нежно не касался он какого-либо предмета. Ему показалось, что ничего не произошло, что он висит в воздухе на том же месте, и ему очень захотелось передвинуть рейку на пряжке подальше. Но он продолжал еле заметно даже не сжимать, а гладить ее…

Когда он увидел, что две елочки будто надвигаются на него снизу и их зеленые свечки на макушке увеличиваются и загораются янтарным блеском, когда он увидел не замеченный им раньше тощий кустик, пробившийся сквозь снег тремя или четырьмя прутиками, когда он наконец коснулся ногами земли и мягко ушел в глубокий снег, то это было счастье, не сравнимое, кажется, ни с чем, что до этого довелось испытать Юре.

— Убери руку! — кричал Андрюхин, подбегая. — Убери руку с пряжки!..

Юра послушно убрал руку и ощутил, что его ноги, которые только что грубо притягивала к земле какая-то сила, теперь распрямились и чувствуют себя, кажется, так же, как до полета… Впрочем, он не мог поверить, что в нем ничто не изменилось…

Так началась его работа испытателя в Академическом городке…

Впрочем, до того, как он принялся за дело всерьез, Юре пришлось более двух недель находиться под опекой Анны Михеевны Шумило.

Никогда до этого он не знал ни больниц, ни врачей и не подозревал, какая дотошная наука эта медицина. Кажется, все было исследовано и проверено точной диагностической аппаратурой, биохимия клетки и биохимия крови, биотоки мозга, сердца, желудка, печенки, селезенки… Нейросигнализация, биомолекулярная структура… Десятки электронных автоматов исследовали, проверяли, измеряли. Анализы, диаграммы, формулы и даже спектрографические пленки составили уже три больших тома, а автоматы продолжали выдавать их в устрашающем количестве. Юра уже изнемогал от этих бесконечных исследований, а Анна Михеевна Шумило, казалось, только вошла во вкус. Юра сердился, потому что это задерживало начало его работы, а он ни о чем другом теперь не мог думать, как только о том, чтобы снова надеть пояс и шлем.

Правда, Андрюхин в тот памятный день предупредил его:

— Предварительно тебе необходимо ознакомиться и со шлемом и с поясом, главное — с поясом. Видишь — в него вмонтирован длинный ряд ребристых выпуклых накладок, похожих на кристаллы какого-то непрозрачного минерала. Это антигравитационные стерженьки. В них заключена удивительная сила; здесь, на Земле, в условиях земного притяжения, они придают свойства полной невесомости предметам и живым организмам. Помнишь, конечно, фантастический очерк Циолковского «Вне Земли»?.. Когда над лесом плыл дом, а мы сидели внутри, безопасность была гарантирована. Сила тяготения для мертвой материи покорена. Иное дело — ваша работа. Здесь каждый подъем — прыжок в неведомое… Надо многое исследовать.

Наконец в тот день, когда Юра готов был взбунтоваться и вырваться силой из-под власти медицинских машин, его вызвали к профессору Шумило.

Маленькая женщина с жидкими рыжими волосами, с лицом, испещренным крупными, похожими на божьи коровки веснушками, сухо ответила, не поднимая глаз от лежавших перед ней анализов, кивнула в сторона кресла, приглашая Юру сесть.

— Есть приземлиться, — пробормотал Юра.

Но она не приняла шутки.

Чем больше погружалась Анна Михеевна в изучение анализов, тем довольнее морщились ее нос и губы. Наконец, окинув Юру взглядом острых глаз, она скомандовала:

— Раздеться!

— Юбилейный, сотый раз… — проворчал Юра, быстро разоблачаясь. Но она не слушала его, постукивая от нетерпения карандашиком о край стола.

Ее сухие, старческие пальчики побежали по его телу, то постукивая, то нажимая, то иногда ударяя… Юре было неловко, что он такой большой, сильный, и когда она требовала, чтобы он повернулся, то делал это неуклюже, стараясь не зацепить старушку. Ему было смешно, что она выискивает в нем какие-то дефекты, и он еле сдерживал смешок…

Наконец она шлепнула его с размаху сухонькой ладошкой по спине и закричала:

— Замечательно! Хотелось своим ухом проверить.

Ей явно жаль было расставаться с Юрой. Она еще раз обошла его вокруг, довольно потирая руки.

— Легкие… сердце… Таких наука пока не может делать! Черт знает что…

И уже обычным своим сердитым голосом Анна Михеевна крикнула:

— Одевайтесь!

— Спасибо, профессор! — радостно сказал Юра, понимая, что его мученья закончились. — Спасибо!

— Это за что же? — недовольно спросила Анна Михеевна, по привычке не глядя на него.

— Да вот, выпустили меня на волю, — смущенно выговорил Юра. — А то заели меня эти ваши диагностические машины…

Она строго взглянула на Юру и сразу спрятала глаза, едва они потеплели. Потом все же улыбнулась, на минуту блеснули ее белые, молодые зубы.

— Можете идти!

И, когда Юра был уже у дверей, прибавила с коротким смешком:

— Смотреть за вами будут не машины, а практикантка Козлова…

Юра оглянулся, но у профессора Шумило было такое сухое, официальное лицо, что он поспешил закрыть дверь.

Прошло уже около месяца с того дня, как Юра так неожиданно покинул Майск. В городе начали рождаться тревожные слухи. Многие считали, что на завод он больше не вернется. Предстояли самые ответственные встречи по хоккею, и болельщики, к которым в Майске принадлежало почти все население, приходили в уныние. Особенно тревожно было на душе у Пашки Алеева и Лёни Бубыря. Им одним было известно о том, что загадочная картофелина попала к Юре Сергееву; не могли они забыть и встречи с незнакомцем, который что-то знал о картофелине и пытался их задержать. Исчезновение Юры они связывали с этими происшествиями. Однажды, вконец напуганные собственными вымыслами, Пашка и Бубырь твердо решили, что Юру украли шпионы, и даже сообщили об этом знакомому милиционеру Лялину. Однако тот, сам огорченный не менее ребят тем, что команда Майска лишилась своего лидера, легкомысленно отмахнулся от Пашки и Бубыря.